Екатерина Великая (1780-1790-е гг.)

В пансионе всегда было много изуродованных, но заведение всегда было полно, несмотря на то что за обучение бралось по 100 руб., равняющихся нашим 700. Два раза в неделю в пансионе бывали танцклассы, на которые съезжались из города дворянские девицы изучать менуэт и контрданс. Эллерт не церемонился и с прекрасным полом: раз он при всех отбил руки о спинку стула одной непонятливой взрослой девице. Все эти черты образования, которое распространялось в среде дворянства, оказали сильное действие на привычки дворянского общества. В. К-ский

СМОЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ — общераспространенное название Воспитательного общества благородных девиц.

Его учредила императрица Екатерина II 5 мая 1764 г. в Петербурге. Это было первое в России закрытое женское учебное заведение, устроенное для девочек из благородных, но обедневших дворянских семей.

Государственный пансион для девочек» занял вначале здания Воскресенского Смольного женского монастыря, основанного Елизаветой Петровной в нач. 1740-х гг. Его здание стало одним из лучших памятников русского барокко сер. 18 в. (1748–1764 гг.; арх. В.В. Растрелли). Монастырь был закрыт в 1797 г.; помещения отошли под богадельню, получившую название «Вдовий дом».

Образ жизни воспитанниц Смольного института был во многом сродни монастырскому. За все время 12-летнего обучения, вплоть до выпускного бала, им запрещались всякие контакты с родственниками, чтобы, по замыслу Екатерины II, запечатлеть в душах воспитанниц только начала разума и добра и исключить всякое влияние со стороны прежних, вековых предрассудков, сосредоточенных прежде всего в семье. Девочки были разделены по возрастам на 4 группы, они носили форменные платья. Программа их обучения включала и науки, и искусства, с предпочтением к последним. Только они и могли, по мнению устроителей института, правильно сформировать характер и научить добродетели. Екатерина II считала необходимым воспитание «новой поросли» женщин, умеющих легко и непринужденно вести себя в свете, знающих литературу и искусства, умеющих танцевать, музицировать, вести непринужденную умную беседу, участвовать в спектаклях.

Вначале в институте воспитывались 200 дворянок. В 1776 г. состоялся первый выпуск. При Смольном институте действовало также училище для 240 мещанских девушек.

В 1806–1808 гг. для института рядом с монастырем архитектор Дж. Кваренги построил специальное 3-этажное здание, ставшее великолепным памятником эпохи классицизма.

Основав Смольный институт, Екатерина II дала доступ женщинам к образованию. С 1781 г. в Петербурге и с 1786 г. в губерниях она учредила народные училища и главные народные училища, куда вместе с мальчиками принимали девочек всех сословий. Однако, по распространенному тогда взгляду, обучение девушек в школах считалось, как об этом писал в своих записках Г.Р. Державин, делом «непристойным». За все время существования при Екатерине II народных училищ в них училось 12 595 девочек — в 13 раз меньше, чем мальчиков, причем большинство учениц жили в Петербурге. В. С.

ДОМАШНЕЕ ВОСПИТАНИЕ. Высшее дворянство воспитывало своих детей дома; воспитателями сначала были немцы, потом с царствования Елизаветы — французы. Эти французы были столь известные в истории нашего просвещения гувернеры. При Елизавете случился их первый привоз в Россию. Эти гувернеры первого привоза были очень немудреные педагоги; на них горько жалуется указ 12 января 1755 г. об учреждении Московского университета.

В этом указе читаем: «В Москве у помещиков находится на дорогом содержании великое число учителей, большая часть которых не только наукам обучать не могут, но и сами к тому никаких начал не имеют; многие, не сыскавши хороших учителей, принимают к себе людей, которые лакеями, парикмахерами и иными подобными ремеслами всю свою жизни препровождали». Указ говорит о необходимости заменять этих негодных привозных педагогов достойными и сведущими в науках «национальными» людьми. Но трудно было достать «национальных» людей при описанном состоянии обоих университетов. В. К-ский

НРАВЫ ДВОРЯНСКОГО ОБЩЕСТВА. Под таким влиянием в дворянском обществе к половине 18 в. сложились два любопытных типических представителя общежития, блиставших в царствование Елизаветы; они получили характерные названия «петиметра» и «кокетки».

Петиметр — великосветский кавалер, воспитанный по-французски; русское для него не существовало или существовало только как предмет насмешки и презрения; русский язык он презирал столько же, как и немецкий; о России он ничего не хотел знать. Комедия и сатира 18 в. необыкновенно ярко изображает эти типы. В комедии Сумарокова «Чудовищи» один из петиметров, когда зашла речь об Уложении царя Алексея Михайловича, с удивлением восклицает: «Уложение! Что это за зверь? Я не только не хочу знать русского права, я бы и русского языка знать не хотел. Скаредный язык! Для чего я родился русским? Научиться, как одеться, как надеть шляпу, как табакерку открыть, как табак нюхать, стоит целого веку, и я этому формально учился, чтобы мог я тем отечеству своему делать услуги». «Поистине это обезьяна», — заметило на это другое действующее лицо. «Только привозная», — добавило третье.

Кокетка — великосветская дама, воспитанная по-французски, ее можно было бы назвать родной сестрой петиметра, если бы между ними часто не завязывались совсем не братские отношения. Она чувствовала себя везде дома, только не дома; весь ее житейский катехизис состоял в том, чтобы со вкусом одеться, грациозно выйти, приятно поклониться, изящно улыбнуться.

В тяжелой пустоте этого общежития было много и трагического и комического, но постепенно эта пустота стала наполняться благодаря развившейся наклонности к чтению. Сначала это чтение было просто средством наполнить досуг, занять скучающую лень, но потом, как это часто бывает, невольная наклонность превратилась в моду, в требование светского приличия, в условие благовоспитанности. Читали без разбору все, что попадалось под руку: и историю Александра Македонского по Квинту Курцию, и «Камень веры» Стефана Яворского, и роман «Жиль-Блаз». Но потом это чтение получило более определенное направление; призванное на помощь в борьбе с досугом, от которого не знали куда деваться, это чтение склонило вкусы образованного общества в сторону изящной словесности, чувствительной поэзии.

То было время, когда стали появляться первые трагедии Сумарокова, между ними одна заимствованная из русской истории — «Хо-рев». Любознательное общество с жадностью накинулось на эти трагедии, заучивало диалоги и монологи Сумарокова, несмотря на его тяжелый слог. За комедиями и трагедиями следовал целый ряд чувствительных русских романов, которых немало написал тот же Сумароков; эти романы также заучивались наизусть и не сходили с языка умных барынь и барышень. Добродушный наблюдатель современного общества, человек обеих половин столетия, Болотов свидетельствует в своих записках, что половина столетия была именно временем, когда «светская жизнь получила свое основание». Как только вошел в великосветский оборот этот новый образовательный элемент, изящное чтение, и запас общественных типов усложнился. Автор записок первой и второй половин века рисует нам эти типы в их последовательном историческом развитии.

В глубине общества, на самом низу его, лежал слой, мало тронутый новым влиянием; он состоял из мелкого сельского дворянства. Живо рисует его человек первой половины века — майор Данилов в своих записках. Он рассказывает о своей тетушке, тульской помещице — вдове. Она не знала грамоты, но каждый день, раскрыв книгу, все равно какую, читала наизусть, по памяти, акафист божией матери. Она была охотница до щей с бараниной, и когда кушала их, то велела сечь перед собой варившую их кухарку не потому, что она дурно варила, а так, для возбуждения аппетита.

На этой сельской культурной подпочве покоился модный дворянский свет столичных и губернских городов. Это было общество французского языка и легкого романа, состоявшее, говоря языком того времени, из «модных щеголей и светских вертопрашек», т. е. тех же петиметров и кокеток. Это общество (пользуясь его же жаргоном) фельетировало модную книжку «без всякой дистракции» и выносило из этого чтения «речь расстеганную и мысли прыгающие». Сатирический журнал времен Екатерины «Живописец» чрезвычайно удачно пародирует любовный язык этого общества, воспроизводя записку модной дамы к ее кавалеру: «Мужчина! Притащи себя ко мне: я до тебя охотна, ах, как ты славен!»