Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

Дебаты в России и Великобритании по поводу выбора стратегии являлись отражением одной и той же геополитической реальности. Англия и Россия представляли собой две великие державы на периферии Европы. Как той, так и другой было выгоднее распространять свое влияние за пределы Европы, где любые приобретения давались легче, и куда их европейские соперники находили практически невозможным вмешаться. В центральных районах Европы было куда как сложнее добиться новых приобретений и удержать их. Хотя и Великобритания, и Россия могли извлечь выгоду из своего периферийного положения, к 1800 г., однако, основные преимущества были на стороне Великобритании. Если говорить о безопасности внутренних районов каждой из империй, водные пространства представлялись лучшей защитой, чем равнинные территории Польши и Белоруссии. В какой-то мере Польша являлась для России тем же, что и Ирландия для англичан: уязвимый участок пограничной территории, населенный враждебным народом, являвшимся таковым в силу своей религиозной принадлежности и исторического прошлого. Однако англичане, конфисковав имущество практически всей национальной элиты, были уверены в том, что для ирландцев путь в Великобританию заказан до тех пор, пока в страну не вторгнется многочисленная французская армия. Мощь королевского флота практически наверняка исключала подобный сценарий. Ни один российский государственный деятель не мог питать подобную уверенность в отношении Польши [110].

Англичане также находились в гораздо более выгодном положении в том, что касалось новых приобретений на периферии. Когда в результате экспансии России в южном направлении в зоне ее досягаемости оказался Константинополь, а российский флот был даже отправлен в восточную часть Средиземного моря, русские вплотную подошли к территориям, в которых были кровно заинтересованы другие великие державы, и куда последние могли с успехом вторгнуться, чтобы перекрыть путь русским. Более того, хотя продвижение на юг принесло России имевшие важное значение территориальные приобретения в «Украине» и на побережье Черного моря, эти достижения не шли ни в какое сравнение с гигантским ростом британского могущества в 1793–1815 гг. В силу того, что французский, испанский и голландский флот был в большей или меньшей степени уничтожен, англичанам удалось прибрать к рукам большую часть южноамериканской торговли, расправиться со своими главными противниками в Индии, начать использование индийского экспорта для проникновения на китайский рынок и усилить свое присутствие на военных базах, простиравшихся по всему земному шару и позволявших гораздо лучше контролировать международную торговлю. Основные геополитические реалии наполеоновского времени указывали на грядущее мировое господство Великобритании, особенно после того, как геополитическое положение последней усилилось с появлением признаков английской промышленной революции. Все это должно было вызывать беспокойство в России. С другой стороны, первостепенный геополитический постулат того времени заключался в том, что безопасность как России, так и Великобритании окажется под угрозой при условии господства в континентальной Европе какой-либо третьей державы [111].

Самым выдающимся представителем фракции «староруссов» в 1807–1812 гг. являлся граф Н.П. Румянцев, в указанный период занимавший пост министра иностранных дел. До эпохи Петра Великого род Румянцевых представлял собой служилых людей средней руки, по своему статусу стоявших гораздо ниже князей Волконских, Лобановых и Голицыных, но дед Николая, А.И. Румянцев, с раннего детства Петра I и на протяжении всего его правления был близким соратником царя. К моменту своей смерти он стал полным генералом, графом и состоятельным человеком. Петр I позаботился о том, чтобы А.И. Румянцев женился на представительнице старомосковской знати. В результате у его внука Николая были прекрасные связи: например, он приходился кузеном А.Б. Куракину.

Однако действительно важную роль в жизни Николая сыграл тот факт, что он был сыном генерал-фельдмаршала графа П.А. Румянцева, великого героя екатерининской эпохи. Как министр иностранных дел однажды сказал Коленкуру, «только надежда на то, что он сумеет принести большую пользу своей стране, может вдохновлять сына фельдмаршала Румянцева» на то, чтобы оставаться на государственной службе. Постоянно помня о своих корнях, Н.П. Румянцев являлся истовым патриотом России, убежденным в том, что его страна во всем должна быть первой. Одним из проявлений его патриотизма был неимоверный интерес к старым русским летописям и другим памятникам материальной культуры. Он не только выделял средства на собирание, издание и публичную демонстрацию этих ценностей, но также с энтузиазмом принимал личное участие в поездках по территории России в поисках этих ценностей. Многие величайшие коллекции старорусской и славянской письменности, хранящиеся в современных российских библиотеках и музеях, своим происхождением обязаны этому выдающемуся человеку, который в конце жизни завещал свои сокровища государству [112].

Во времена юности Румянцева Россия не только продвигалась на юг под командованием его отца, но также являлась крупнейшим производителем чугуна в Европе. Однако, как это было хорошо известно Румянцеву, к 1807 г. страна постепенно сдавала свои экономические позиции. В период пребывания Румянцева на посту министра иностранных дел Россия установила первые дипломатические отношения с США. Первым американским послом в России был Джон Куинси Адамс, сын американского президента, которому самому было суждено возглавить США в 1820-х гг. Румянцев как-то по секрету сообщил Адамсу, что «негоже великой империи радоваться тому, что лучшими продуктами ее экспорта являются пенька, сало, пчелиный воск и чугун». Интерес Румянцева к экономическим вопросам отчасти объяснялся тем, что сам он был чрезвычайно богатым землевладельцем, прекрасно осведомленным о новых методах, применявшихся в сельском хозяйстве Западной Европы. К тому же в прошлом в его ведении находились каналы и другие водные пути сообщения империи, а с 1802 г. Румянцев занимал пост министра торговли. Для российского министра иностранных дел это был необычайный послужной список [113].

Для Румянцева Наполеон, с одной стороны, имел второстепенное значение, а с другой — являлся благоприятной возможностью. Что действительно его беспокоило, так это усиление и без того доминирующей роли Великобритании в мировой экономике. Российский министр иностранных дел приветствовал организованную Наполеоном континентальную блокаду Великобритании: «Пусть лучше вся мировая торговля прекратится на десятилетие, чем навсегда окажется под контролем Англии». Он говорил Адамсу, что Россия не пойдет по пути Индии. Находясь на посту министра торговли, он предложил новые законы, гарантирующие внутреннюю торговлю и производство России от захвата их иностранцами. Тем временем контроль англичан над внешней торговлей России грозил превратить последнюю в «доминион, похожий на тот, что у них имелся в Индии», а это «было недопустимо». Румянев примерял США на роль как альтернативного посредника в российской внешней торговле, так и потенциального козыря в игре против мирового экономического господства Англии. Он постоянно занимался поиском новых рынков сбыта для русских товаров на американском континенте и в Китае [114].

Однако перед Румянцевым стояла трудная задача. Даже учитывая, что проводимый Наполеоном курс на удушение европейской торговли невольно помогал ряду зарождавшихся отраслей российской промышленности (например, сахарному производству), были ли российские общество или экономика в состоянии воспользоваться этими преимуществами? Конечно, Коленкур приветствовал идеи Румянцева, но даже он полагал, что отсутствие среднего класса и большого числа умелых ремесленников должно было серьезно снизить экономический потенциал России. Во многом успех промышленной революции зависел от возможности одновременного использования каменного угля и железной руды, но в России установление транспортного сообщения между богатыми месторождениям страны произошло только с наступлением эры железных дорог. Довольно скоро Румянцев разочаровался в континентальной блокаде Наполеона, представлявшей собой общеевропейский бойкот британской торговли, с помощью которой французский император надеялся поставить своего главного противника на колени. По мнению Румянцева, в действительности эта блокада наносила вред конкурентам Великобритании и отдавала международную торговлю на откуп англичанам [115].