Мифы и правда о восстании декабристов

Что же касается Николая Павловича, то для всех было ясно, что петербургская почва буквально горела под его ногами, и возвращаться на нее он отнюдь не стремился.

История имела огромный резонанс. Хотя после Пугачевщины еще не минуло полувека, а после бунта в Чугуевских военных поселениях прошел только год, но все это было далеко от столицы. Безоговорочное подчинение начальству, позволившее России выдержать колоссальные военные перенапряжения конца ХVIII — начала ХIХ столетия, создало иллюзорное представление о совершенном автоматизме нижних чинов. Такое неожиданное своеволие с их стороны произвело не меньшее впечатление, чем если бы вдруг замаршировали деревья из Летнего сада в Петропавловскую крепость!

Пестрые настроения, охватившие столицу, вылились в появление единичных анонимных рукописных прокламаций, имевших антидворянскую и антиофицерскую направленность — к этому, разумеется, никакой «Союз благоденствия» не мог быть причастен.

Почти скандалом стала довольно нелепая выходка малоизвестного до того поэта К.Ф. Рылеева, еще не имевшего ни малейшего отношения к Тайному обществу. В ноябре в журнале «Невский зритель» было опубликовано под видом перевода его стихотворение «К временщику», адресатом которого молва безошибочно признала Аракчеева. Но там были строки, которые метили и повыше:

В тогдашних российских условиях беспрепятственный пропуск цензурой и публикация в журнале не могли быть самостоятельным актом безвестного одиночки — поэта кто-то целенаправленно поддержал. Так или иначе, публика замерла в ожидании того, чем же поплатится смельчак. Но у сильных мира сего оказались в тот момент заботы поважнее.

Александр I, находившийся за границей, был крайне обеспокоен и написал в письме к Аракчееву: «Никто на свете меня не убедит, чтобы сие происшествие было вымышлено солдатами или происходило единственно, как показывают, от жестокого обращения с оными полковника Шварца. /…/ Внушение, кажется, было не военное; ибо военный умел бы их заставить взяться за ружье, чего никто из них не сделал, даже тесака не взял /…/. Признаюсь, что я его приписываю тайным обществам /…/. Цель возмущения, кажется, была испугать», — никто такой цели не ставил, но она, однако, оказалась достигнутой.

В письме к И.В. Васильчикову — своему старому товарищу, а теперь командиру Гвардейского корпуса — Александр дал и более четкие указания: «Все эти радикалы и карбонарии, рассеянные по Европе, именно хотят заставить меня бросить начатое дело здесь /…/ они взбешены, видя наш труд /…/. Наблюдайте бдительно за Гречем и за всеми бывшими в его школе солдатами или маленькими девочками /…/. Я уверен, что найду настоящих виновников вне полка, в таких людях, как Греч и Каразин».

Никто из офицеров не был инициатором этой демонстрации и не участвовал в ней; их ошеломленность и растерянность была не меньшей, чем у высокого начальства. Косвенная их вина состояла в том, что они ранее, не стесняясь присутствия солдат, ругательски ругали за глаза Шварца, ужесточавшего дисциплину. Так или иначе, над Тайным обществом нависла вполне реальная опасность.

Значительно позже — спустя десятилетия! — выяснилось, что угроза заговору созрела еще накануне семеновской истории.

Когда-то раньше, но в том же 1820 году, о заговоре донес начальству близкий к «Союзу благоденствия» корнет А.Н. Ронов.

В сентябре-октябре 1820 подробные доклады о Тайном обществе сделал непосредственный член Коренной управы — библиотекарь Гвардейского генерального штаба М.К. Грибовский.

Грибовский был достаточно заметной личностью — имел докторскую степень, полученную в Харьковском университете, и был автором книги, направленной против крепостного права. Его донос содержал исчерпывающие данные:

«С поверхностными большею частью сведениями, воспламеняемыми искусно написанными речами и мелкими сочинениями корифеев революционной партии, не понимая, что такое конституция, часто не смысля, как привести собственные дела в порядок, и состоя большею частью в низших чинах, мнили они управлять государством /…/

Кажется, что наиболее должно быть обращено внимание на следующих людей:

1) Николая Тургенева

2) Федора Глинку

3) [А.Ф.] фон-дер Бриггена

4) всех Муравьевых, недовольных неудачею по службе и жадных выдвигаться

5) Фон-Визина [т. е. М.А.Фонвизина] и [П.Х.]Граббе

6) Михайло Орлова

7) [И.Г.] Бурцова».

Обратим внимание на впервые, если не ошибаемся, употребленный термин — революционная партия, широко вошедший в обиход в России только в 1870-е годы.

Восприемниками докладов Грибовского были Васильчиков, а затем его начальник штаба — А.Х. Бенкендорф. Этот храбрый генерал в 1816–1818 годах был членом модных масонских лож и близко сталкивался там с П.Я. Чаадаевым, А.С. Грибоедовым, П.И. Пестелем и тому подобной публикой. Бенкендорф, кстати, и усмирил «восстание» Семеновского полка — благо усмирять практически было некого и нечего.

Происшедшие скандалы и прямые указания царя сделали тщательное и подробное расследование неотвратимым.

Понятно, что в силу служебного положения главным руководителем расследования должен был стать военный генерал-губернатор столицы граф М.А. Милорадович, а главным лицом, выносящим решения об участи виновных, — сам император.

Поскольку ни Александр I, ни Милорадович никаких письменных следов собственных размышлений о завершении этого дела не оставили, то о них косвенным образом можно судить только по формальной участи всех затронутых лиц.

Несомненно, что офицеры Семеновского полка (кроме командира) не были признаны виновными в солдатском бунте. Их пассивная роль, однако, не заслуживала никакого одобрения. Поэтому вполне естественно офицеров полка (в том числе — братьев М.И. и С.И. Муравьевых-Апостолов и М.П. Бестужева-Рюмина) понизили в чинах и расформировали по разным армейским частям в провинции; кто из них не был еще заговорщиком, тот в результате стал.

По той же причине, как было ясно публике, вернувшийся в мае 1821 года в Россию царь сместил и Васильчикова — его заменил Ф.П. Уваров; но к этому эпизоду мы еще вернемся. Навсегда вылетел со службы и Шварц.

Пострадали и Н.И. Греч с В.Н. Каразиным — упоминавшимся пропагандистом защиты крепостного права. Эти двое организовали в казармах Павловского полка школу по обучению солдат — таким должно было стать начало широко задуманной программы борьбы с неграмотностью русского народа. Аналогичную школу как раз собирались открыть и в Семеновском полку, но просто не успели. Разумеется, ни Греч, ни Каразин, равно как и маленькие девочки, подстрекательством к бунту не занимались. Греч сумел оправдаться, но схватили Каразина — человека, напомним, хорошо знакомого Александру I.

Отметим, что крутость немедленных мер любопытным образом сопрягается с заведомым отсутствием Каразина среди заговорщиков. Его заключили в Шлиссельбург, правда — «всего» на шесть месяцев; затем царь, завершая расследование, показавшее полную невинность арестанта, распорядился сослать Каразина в его собственное поместье.

Эта история по меньшей мере на тридцать лет затормозила мероприятия по развитию системы массового образования. Греч же, натерпевшись страхов, стал с этого времени человеком, исключительно лояльным по отношению к властям, и прославился позже как публицист крайне консервативного толка.

Жесточайшим физическим наказаниям подверглись взбунтовавшиеся солдаты — включая лично известных прославленных героев. Затем их разослали — кого на каторгу, кого — по провинциальным гарнизонам. В числе последних оказались даже солдаты, не принявшие никакого участия в беспорядках, что было вполне точно установлено следствием.