Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.

В то время, как на левом нашем фланге в ожидании кавалерии наступило, таким образом, затишье, и если не прекращалась ружейная стрельба, то разве потому только, что у турок было изобилие в патронах, послышались первые ружейные выстрелы в центре и на левом фланге неприятеля. С этой минуты весь интерес боя сосредоточивался на этой стороне...

Хотя приказание о поддержке мингрельцев было получено в центральной колонне тогда, когда колонна эта уже значительно продвинулась вперед, тем не менее, один батальон тифлисцев был послан влево, на высоты. Еще раньше три роты Грузинского полка выдвинуты были на правую сторону возвышенности, чтоб прикрыть фланговое движение центральной колонны. Следовательно, тифлисский батальон не мог оказать никакого содействия мингрельцам; они были гораздо левее, отделены непроходимыми кручами, и в этот момент, выполнив первую часть своей задачи, залегли на занятых гребнях в ожидании кавалерии; тифлисский батальон очутился, поэтому, в изолированном положении, встретив почти отвесные скаты и оторвавшись, так сказать, от своей колонны. Между тем остальные батальоны грузинцев и тифлисцев, скинув, наконец, ранцы и приняв еще правее, стали взбираться на высоты, бывшие впереди конусообразной батареи. В первой линии были два батальона грузинцев, потом шли три батальона тифлисцев и рота сапер. Всего, следовательно, главная атакующая колонна состояла из пяти батальонов и одной роты сапер. Еще ниже была одна рота грузинцев из того батальона, который остался на левом фланге.

Со всех турецких окопов открылся самый страшный, ни на секунду не умолкавший огонь. Они стреляли не только из ближайших ложементов, бывших впереди батарей, на гребне, куда карабкались наши молодцы, но из окопов лагеря, с самых дальних дистанций, откуда только можно было пустить наудачу пулю. Передавали потом, что в турецком лагере не раз паника пробегала по рядам. Турки изумлялись и не верили своим глазам, видя, как наши удальцы неустанно ползут на высоты, по которым впору прыгать разве диким козам. «Русские с ума сошли или пьяны», — говорили турецкие начальники, с трудом удерживая на месте своих солдат, и солдаты эти, видя, что за ними еще открыта дорога, по которой всегда будет время бежать, оставались за насыпями своих ложементов и, уставив ружье в одну точку, боясь выглянуть из-за прикрытия, посылали заряд за зарядом в ту сторону, откуда тихо, шаг за шагом, как туча, надвигались гренадеры. Наши колонны не стреляли; только шедшие сбоку, по ущелью, поднимавшемуся параллельно высотам, охотники, заседая временно за камнями, поддерживали огонь. Приходилось опираться прикладом или штыком, чтобы взбираться или чтобы не скатиться вниз; от крутизны бесконечного подъема не хватало воздуха в груди и люди изнемогали от усталости; ружье, патронная сумка, мундир, шапка — все казалось невыносимой тяжестью.

В иных местах, чтоб удержаться на месте, солдаты и офицеры хватались за низенькие кустики колючек, единственное, кажется, растение, живущее на этих скалах. А турки все наддавали и наддавали огня; ружейная трескотня была такая частая, что, казалось, в турецких ложементах находятся тысячи митральез, приводимых в действие одной рукой, посредством какого-нибудь адского механизма, придуманного для истребления человечества [6].

Налево от высот, на которые поднимались наши храбрецы, по указанному выше ущелью пролегала узкая дорожка, извиваясь между двух гор. Дорожка эта вела к турецкому лагерю. Взобравшись по ней, охотники Грузинского и Тифлисского полков захватили занятый турками бывший на половине дороги завал и завязали меткую перестрелку с неприятелем. Пользуясь этим, генерал Комаров приказал втащить туда же орудия шестой четырехфунтовой батареи и сам поехал туда со своей свитой. Уж видят наши солдатики, как взлетает наша батарея; радостно замечают они, как два первых орудия заводятся вперед и снимаются с передков. «Вот-вот, — думают (рассказывали мне потом), — голубушка наша прыснет картечью и дело будет слажено»; но не тут-то было! Едва начальник колонны, генерал Комаров, появился позади только что занятого завала, едва первые два орудия шестой батареи отыскали место, где молено было сняться с передков, как все ближайшие турецкие завалы огласились новыми залпами, направленными в этот пункт. Несколько очевидцев говорили мне, что не прошло и минуты, как кучка всадников, где был генерал Комаров, батарея, лошади, прислуга — все исчезло. Моментально почти все конные были спешены и орудия остались без лошадей. Под генералом Комаровым одна лошадь убита, другая ранена; он сам получил сквозную рану в мягкую часть ноги, ниже колена; в взводного артиллерийского офицера угодили две пули; прислуга у орудий или перебита, или переранена. Пришлось оставить мысль поставить здесь батарею; расстояние до неприятельских ложементов было слишком близкое, другого же места, где бы могли удержаться, не скатываясь в кучу, орудия, не было на этих почти отвесных высотах. Шестой батарее приказано было вернуться назад, а из двух орудий, у которых были перебиты люди и лошади, одно окатилось в овраг, а другое осталось на месте2. Кто знает, как наши солдаты любят артиллерию, как дорожат ее присутствием в битве, тот может понять, что должны были почувствовать в эту минуту гренадеры, бывшие свидетелями описанной сцены. На содействие батареи нечего было рассчитывать; против ружейного огня, картечи и разрывных гранат неприятеля гренадеры снова оставались одни...

И они все-таки шли вперед, помышляя только о том, как бы добраться поскорее до неприятеля. Вскоре и командир Тифлисского полка, полковник Ридигер, был ранен. Пуля, по счастью, ударилась в шашку и рикошетом разрезала только ногу. Сделав перевязку, полковник Ридигер остался с полком, но не мог двигаться.

За отъездом раненого генерала Комарова старшим начальником в центральной колонне остался командир Грузинского полка, полковник Рыдзевский. Теперь, после того, как ближайший его помощник, командир другого полка, г-н Ридигер, был ранен, обязанность эта выпала всецело на долю г-на Рыдзевского... Со всех сторон слышал я впоследствии отзывы, свидетельствующее, что полковник Рыдзевский самым блестящим образом выполнил внезапно свалившуюся на него тяжелую задачу. Известно, какая критическая минута наступает в тот момент сражения, когда неприятель не только подается назад, но усиливает оборону, когда начальник ранен и выбыл из строя, когда ежеминутно убыль людей усиливается и ближайшие командиры убиты или ранены. В таких случаях в рядах солдат неизвестно откуда быстро распространяется сознание, что делается что-то неладное, что общего руководства нет, что сражение обращается в бесцельную бойню. В такие моменты, обыкновенно, легко падает дисциплина, проходит увлечение и на место его является чувство самосохранения, подсказывающее очень часто не совсем красивые поступки.

Положение гренадер, особенно тифлисцев, было критическое. Главный начальник был ранен, ежеминутно вражеские пули, градом сыпавшиеся со всех сторон, вырывали из строя товарищей, офицеров, ротных и батальонных командиров, а между тем впереди все еще оставались почти неприступные высоты, для достижения которых нужно было все присутствие духа и полная свежесть физических сил; а силы эти в значительной степени были уже подорваны еще до начала сражения — походом в 15 верст и продолжительным стоянием на месте под палящими лучами солнца. Все это, без сомнения, очень хорошо сознавал полковник Рыдзевский. Пренебрегая собой, он обходил ряды, ободрял людей и, образуя команды охотников, лично водил их на неприятеля. И дух гренадер ни на минуту не ослаб, и, изнемогая от физической усталости, гренадеры подвигались и подвигались вперед.

Без сомнения, только долготерпеливый и стойкий русский народ мог все это вынести. В свою очередь, деятельными помощниками полковника Рыдзевского явились офицеры и ближайшие командиры. Как и всегда, они были впереди, причем некоторые не слезали даже с лошадей. Нужно заметить, что в гренадерской дивизии значительная часть офицеров состоит из грузин; они видят в кавказских войсках что-то особенно близкое, родное. Да и неудивительно. Деды, отцы, братья служили в этих же рядах, жертвовали здоровьем и жизнью, сражаясь с тем же врагом. Офицеры-грузины увлекаются в бой как французы. Еще достойная примечания черта: они глубоко, искренно любят русского солдата и говорят о нем с горячностью и пылом южан, восхваляя его качества. В числе здешних офицеров есть также довольно поляков. Они также прекрасно исполняют свой долг; о русских же офицерах нечего и говорить.