Власть и наука

Несмотря на негативное отношение Хрущева к обращениях ученых, какие-то надежды, что Лысенко нанесен ощутимый урон, еще теплились в сердцах многих биологов, впервые за два с половиной десятилетия главенства Лысенко коллективно выразивших ему недоверие. Как добрый знак рассматривали посмертную реабилитацию летом 1955 года Н.И.Вавилова18. Конечно, в эти дни все внимательно следили за барометром настроений руководящей верхушки партии -- за печатью. Более месяца в "Правде" не упоминали Лысенко, хотя были опубликованы статьи о Мичурине (116) и о Т.Мальцеве (117). Но затем разнеслись слухи о том, что докладчиком на торжественном заседании Академии наук СССР по случаю 100-летия Мичурина утвержден (по распоряжению из ЦК партии) Лысенко. Узнав об этом несколько ведущих членов АН СССР направили возмущенные письма в Президиум АН СССР, заявив, что они не явятся на такое заседание (письма направили академики П.С.Александров, А.И.Алиханов, Л.А.Арцимович, А.Н.Колмогоров, М.А.Леонтович, Л.Д.Ландау, И.Е.Тамм, В.А.Фок и член-корреспондент АН СССР П.А.Баранов /117а/). Эти обращения ведущих ученых ни к какому эффекту не привели. В день празднования юбилея Мичурина всё встало на свои места. В "Правде" красовалась парадная статья Лысенко "Подвиг в науке", пестревшая ругательствами в адрес идеалистов, механицистов, вейсманистов и неодарвинистов (118), под нажимом партийного руководства празднование юбилея Мичурина пошло по лысенковскому сценарию. Когда собравшиеся в Большом театре Союза ССР 27 октября 1955 года рукоплесканиями встретили членов президиума торжественного заседания, посвященного столетию Мичурина, они увидели, что на самом почетном месте усаживается Лысенко, рядом с ним занимали места председатель Совета Министров СССР Н.А.Булганин, недавно назначенный

Заседание открыл Президент АН СССР А.Н.Несмеянов, который был вынужден тепло отозваться о славных продолжателях дела Мичурина, а затем слово для основного доклада было предоставлено Лысенко. Лишить его этой привилегии ведущие ученые страны не смогли, а Лысенко, конечно, использовал эту возможность для воздания очередной раз хвалы своему учению и повторам тезиса об абсолютной правильности своих представлений о сути наследственности, жизненности, видообразования и т. п. (110). Все эти спекуляции, против которых возражали ученые, были поданы им как незыблемые положения науки. Так же их расценила в эти дни "Правда", напечатавшая большой отчет о заседании и опубликовавшая огромную фотографию президиума собрания и Лысенко, возвышающегося над трибуной. Завершающим аккордом в праздновании столетнего юбилея Мичурина стало присуждение Лысенко золотой медали имени И.В.Мичурина. Такой поворот событий многие рассматривали тогда как крупное поражение ученых.

Конечно, власти были в курсе настроений большинства биологов и специалистов многих других дисциплин. Стало ясно и им, что не прислушаться к коллективному мнению ученых опасно. Этим и объясняется двойственная позиция, занятая верхами в это время. С одной стороны, предоставив трибуну для доклада в Большом театре Лысенко и утвердив решение о том, чтобы увенчать его золотой медалью, руководство сделало реверанс в сторону лысенкоистов. Но, с другой стороны, в это же время начались кое-какие движения и в сторону исправления недостатков, указанных в "Письме Трехсот". Прежде всего симптоматичным было то, что никто из поставивших под ним свою подпись не пострадал. Затем, к удивлению многих, объем "Ботанического журнала" -- главного рупора критиков лысенкоизма -- был в конце 1955 года удвоен. Физикам отдельно пообещали, что будет дано согласие на организацию научного центра по изучению влияния радиации на генные структуры, и что изучать это влияние поручат тем, кто разбирается в генах, а не тем, кто не допускает даже мысли об их существовании (такой Радиобиологический отдел в Институте атомной энергии в Москве был создан через несколько лет).

А между тем гены снова попали в фокус внимания ученых во всем мире благодаря тому, что в английском журнале Nature ("Природа") за 1953 год была опубликована работа Джеймса Уотсона и Фрэнсиса Крика о двунитевом строении молекул дезоксирибонуклеиновых кислот (сокращенно, ДНК), входящих в состав хромосом. Гипотеза содержала три смелых предположений: 1) молекулы ДНК состоят из двух нитей; 2) порядок чередования составных частей одной из нитей строго задает порядок чередования частей в другой; 3) определенные отрезки молекул ДНК -- гигантские по длине -- и есть гены.

Гипотеза строения ДНК была предельно проста и согласовывалась со многими уже известными фактами, из модели вытекало, что стоит нитям разойтись по длине, как около каждой из них возникает новая нить со строго заданной последовательностью нуклеотидов, и образуются две абсолютно идентичные молекулы ДНК, не отличимые от исходной (материнской) двунитевой молекулы. Другими словами, ДНК размножится, сохранив в дочерних молекулах то же строение. Великий смысл, вложенный Уотсоном и Криком в постулированную ими структуру, стал тут же понятен всем, кто хоть отдаленно интересовался проблемами генетики. Скептики могли оспаривать частности, но никто не был в состоянии поколебать генеральную схему.

В 1954 году гипотезу развили дальше. Появилось много статей о том, как ДНК могла бы определять строение молекул белков (именно в этом -- определении порядка чередования аминокислот в белках -- видели главное свойство и предназначение молекул ДНК). А отсюда возникла задача: разгадать тот принцип, который положен в основу кодирования частями ДНК (нуклеотидами) частей белков (аминокислот). В том же году интересную гипотезу предложил Георгий Антонович Гамов -- крупнейший физик19, окончивший в 1926 году Ленинградский университет, в 1928-1931 годах работавший в Гёттингене, Копенгагене и Лондоне, а в 1933 году оставшийся жить сначала во Франции, а затем живший в Англии и с 1934 года -- в США. Гамов стал крупнейшим теоретиком, он дал квантово-механическое объяснение альфа-распада, в соавторстве с Эдвардом Теллером (в будущем отцом американской водородной бомбы) сформулировал теорию бета-распада. Он был признанным авторитетом в астрофизике (ему, в частности, принадлежит гипотеза так называемой "горячей Вселенной"). В 1954 году, Георгий Антонович Гамов попробовал свои силы в разработке нового направления: он задумался над общими закономерностями генетического кода и предложил гипотезу на этот счет. После этого многие выдающиеся физики стали интересоваться проблемами зарождавшейся на их глазах новой науки -- молекулярной генетики.

Советские физики тоже не прошли мимо этого. Поэтому совершенно не случайным стало взволновавшее многих событие, произошедшее в Москве в январе 1956 года. На знаменитом "Капишнике" -- теоретическом семинаре Петра Леонидовича Капицы в Институте теоретической физики АН СССР -- семинаре, известном своей высокой научной репутацией, на 7 февраля 1956 года был назначен доклад академика Игоря Евгеньевича Тамма и содоклад генетика -- профессора Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского. Тамм собирался сообщить результаты изучения ДНК и генетического кода, а Тимофеев-Ресовский рассказать о закономерностях радиационной генетики, одним из основоположников которой он был20. Слухи об этом семинаре разнеслись по Москве еще до его начала и, конечно, достигли ушей Лысенко. Не осознавать опасности таких "разговоров на публике" он не мог. Но что можно было сделать, чтобы сорвать семинар физиков? Снова Лысенко попробовал применить прием, недостойный ученого, но действенный в условиях советской жизни. Не раз он выручал Лысенко, хотя иногда (как. например, в пору дискуссий в "Ботаническом журнале") давал осечку. Итак, в институт Капицы сообщили "мнение руководства" о том, что постановка докладов -- политическая ошибка. Вот, что вспоминал об этом Н.В.Тимофеев-Ресовский:

"Дня за три до него [до семинара -- В.С.], когда объявления уже были вывешены, кто-то позвонил в Институт физических проблем и предложил снять с повестки объявленные генетические доклады, как не соответствующие постановлению сессии ВАСХНИЛ 1948 г. Разговор велся не с П.Л.Капицей, а с его референтом. Сам же Петр Леонидович сказал, что обращать внимание на такие заявления не следует. На следующий день звонок повторился со ссылкой на мнение ответственного работника. Тогда Петр Леонидович позвонил этому руководителю21 и получил в ответ заверение, что ему об этом ничего не известно, а программа семинара зависит только от самого директора. Заседание, таким образом, благополучно состоялось" (122).