Солдатами не рождаются (Живые и мертвые, Книга 2)

Он вдруг с тягостным чувством вспомнил, как сына ничто не затрудняло: ни загс, ни гроб, ни кладбище, - все знал, все умел, все ему было просто. И хотя он понимал, что сын старался облегчить ему горе и освободить его от лишних забот, все равно эта умелость сына тяготила и удивляла: "Смотри какой оборотистый..."

- Скажите-ка, подполковник, - обратился Серпилин к адъютанту, когда тот, в десятый раз сняв трубку, сказал: "Подполковник Артемьев слушает", а кладя, пообещал: "Как вернется, доложу, товарищ генерал", - скажите-ка, где я вас видел?

У него была хорошая память на лица, и чем дольше он смотрел на этого рыжего подполковника, тем больше был уверен, что где-то видел его.

- Так точно, товарищ генерал, - вставая за столом, сказал подполковник. - Видали меня в декабре сорок первого на Подольском шоссе, в пробке. Я свой полк вел, а вы на "эмке" ехали, вызвали меня и приказали пробку расчистить.

- А горло у вас было замотано, - вспомнил Серпилин.

- Так точно.

- Почему, раз помните, сами не напомнили?

- Не положено первому напоминать, товарищ генерал. Я вас и раньше помню. Вы у нас в Академии Фрунзе курс оперативного искусства начинали читать...

Серпилин покосился на него и промолчал.

"Вон оно что, - подумал он, - значит, еще с той поры..."

Он, конечно, не вспомнил этого слушателя академии, бывшего тогда, в тридцать седьмом году, наверное, еще капитаном или старшим лейтенантом и среди десятков других сидевшего перед ним на его лекциях, но сами эти лекции он помнил очень хорошо. В тот учебный год он прочел их всего четыре, четвертая была последней...

Адъютант позвонил по телефону, в приемную принесли чай и бублики.

Серпилин выпил два стакана и, посмотрев на часы, встал. Оставалось совсем мало времени.

- К нам ваши самолеты каждый день идут? - спросил он у адъютанта.

Адъютант подтвердил, что да, конечно. На Донской фронт самолеты ежедневно...

- Кому надо дать заявку, чтобы лететь завтра? Авиаторам?

- Генерал-лейтенант позвонит, и все будет сделано.

У адъютанта был удивленный тон. "А как же ваша жена?" - кажется, хотел спросить он, но удержался.

- Доложите генерал-лейтенанту, когда вернется, что я просил дать на меня такую заявку, - сказал Серпилин. - А сейчас, если можно, вызовите машину, я отпустил ее.

- Генерал-лейтенант вот-вот вернется, - сказал подполковник тоном, намекавшим на делаемую Серпилиным неловкость.

Адъютант не только понимал, но и прямо слышал от своего начальника, что их с Серпилиным связывают давние и короткие отношения. Однако, на его собственный взгляд военного человека, всему был предел: дружба дружбой, а уйти из приемной заместителя начальника Генерального штаба, вопреки приказу дождаться, было недопустимой вольностью.

Серпилин прочел эту мысль на лице подполковника и, считая ее в принципе верной, не счел возможным оставлять его в недоумении.

- Должен быть к четырнадцати часам в госпитале, - сказал он. - Доложите генерал-лейтенанту, что уехал, потому что жена умерла и надо хоронить. Когда похороню, буду звонить ему.

Сказал с тем безразличным спокойствием, которое воспитал в себе про запас для наиболее тяжких минут жизни.

- Да как же это, товарищ генерал? Что ж вы не сказали! - с огорчением воскликнул подполковник.

Но Серпилин остановил его взглядом, говорившим: "За сочувствие спасибо, но при чем тут ты? И почему я должен был говорить тебе об этом раньше, чем возникла прямая необходимость?"

- Вот так, - вслух сказал Серпилин. - Так как насчет машины?

Когда Серпилин подъехал к госпиталю, "виллис" сына уже стоял у подъезда.

- Садитесь ко мне, товарищ генерал, - сказал выскочивший из "виллиса" шофер. - Это с другого хода! Товарищ капитан уже там, а мне приказал вас дождаться и подвезти.

Серпилин сел на "виллис", они выехали со двора, обогнули длинную каменную стену и подъехали к тому же зданию с задней стороны, с переулка. В переулке дожидались два грузовика. На одном стояло два гроба, и сейчас их подвигали, чтобы поставить третий. Вокруг грузовика с гробами толпились женщины. Второй грузовик был пуст.

- Наш, - кивнул на него шофер.

Серпилин поднялся по обледенелым, грязным ступенькам, вошел в помещение и увидел стоявший прямо на полу и показавшийся ему очень большим закрытый гроб. Сын стоял рядом с гробом и передавал какой-то сверток в руки высокой тощей нянечки, которая ночью при Серпилине заходила в палату к Валентине Егоровне.

- Не беспокойтесь, все передам, как сказали. У нас этого - чтоб не передать - не бывает, - говорила нянечка, принимая сверток.

Сын повернулся к Серпилину:

- Собрал немножко, пайкового, для нее и для медсестры.

Сын был прав, но Серпилину стало неприятно.

- Спасибо, - сказал он и протянул руку нянечке.

Она-переложила пакет под мышку и, подав ему руку, сказала:

- Все сделали: и обмыли и обрядили. Совсем еще молодая она у вас, жить бы да жить...

- Спасибо, - повторил Серпилин.

- Я сказал, чтоб закрыли и гвоздями прихватили на дорогу, - сказал сын. - А то тут... - Он не договорил и брезгливо посмотрел на затоптанный пол.

Потом подошел к дверям и крикнул шоферу:

- Вавилов, позовите шофера и бойца с грузовика.

Через минуту вошли все трое.

- Понесли? - спросил сын.

Серпилин нагнулся к изголовью и, коснувшись пальцами пола, стал приподнимать гроб.

Когда вынесли гроб и поставили на грузовик, сын кивнул на соседнюю машину, около которой толпились люди, вдвигая туда еще один, четвертый гроб.

- Вот так и возят. А на кладбище целая очередь. - Он сердито махнул рукой. - Поедем!

Гроб стоял посредине открытого грузовика. По сторонам, к обоим бортам, были прибиты лавки. Серпилин молча полез в кузов.

- Не простудишься? Может, ты в кабину, а? - спросил сын, влезая вслед за ним.

- Закройте борт, - не отвечая, сказал Серпилин топтавшемуся около грузовика бойцу.

Боец закрыл борт и, схватясь за него руками, хотел тоже влезть. Ему казалось неудобным сидеть в кабине, раз генерал поедет снаружи.

- Идите в кабину, - сказал Серпилин.

"Виллис" пошел впереди, грузовик за ним. Сейчас, когда они сидели с сыном в грузовике на лавке, по обеим сторонам гроба, гроб показался Серпилину еще больше.

- За двадцать пять, - сказал сын. - Не мог другого достать, и этот-то... - И он, снова не договорив, махнул рукой.

В последний раз Серпилин увидел лицо жены на Новодевичьем кладбище, у могилы.

Они слезли с грузовика у ворот, шофер с "виллиса" остался сторожить и прогревать обе машины, а Серпилин с сыном, второй шофер и боец, вчетвером, понесли гроб через все кладбище к дальнему концу его.

Гроб не показался Серпилину тяжелым, он только все время, пока шли, боялся оступиться. Кладбище было заметено снегом, приходилось перебираться через холмы забытых могил.

Когда подошли к яме, оказалось, что могильщики еще не дорыли ее до конца. Они стояли в ней по шею; один бил землю ломом, а другой выбрасывал лопатой смерзшиеся комки. Их головы то появлялись, то исчезали, и снизу, из-под земли, доносилась приглушенная ругань. Они материли мороз, зиму и землю.

Серпилин увидел, что сын собирается прикрикнуть на них, остановил его. Это было ему совершенно все равно. Лишь бы скорее кончили свою работу.

Гроб пока поставили на соседнюю, свежую еще могилу.

- Хочешь открыть? - спросил сын.

Серпилин кивнул. Да. Он хотел этого.

Сын оторвал слабо прихваченную гвоздями крышку, поднял ее, прислонил сбоку к гробу и до половины откинул прикрывавшую тело матери простыню.

Валентина Егоровна лежала на морозе, под открытым зимним небом, в черном платье с зябко сложенными на груди руками.

Дул ветер. Снег переметало с могилы на могилу, и снежинки негусто ложились на черное платье, на бледное лицо мертвой с маленькой ссадиной на виске, на седые волосы и синие веки.