Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.

Эсеры пытались от имени Комуча установить подобие законности. Они стали создавать следственно-юридические комиссии для рассмотрения оснований ареста, арестовывать только с разрешения Комуча. Самарская городская Дума запросила Комуч о причинах арестов, «беспорядочно и хаотично производящихся в городе». На это откровенно ответил член Комуча Брушвит: «Власть будет арестовывать за убеждения, за те убеждения, которые ведут к преступлениям» [271].

В самарской тюрьме в качестве заложников содержались 16 женщин — жен и сестер ответственных советских работников. Среди них были Цюрупа, Брюханова, Кадомцева, Юрьева, Кабанова, Мухина с сыном и другие. Содержались они в плохих условиях. По предложению Я. М. Свердлова они были обменены на заложников, указанных Комучем и до того содержавшихся в советской тюрьме.

Майский констатировал, что, несмотря на широковещательные заявления лидеров Комуча, никакой демократии на подвластной ему территории не было. Эсеры сажали в переполненные тюрьмы, пороли крестьян, убивали рабочих, посылали в волости карательные отряды. «Возможно, что сторонники Комитета мне возразят: в обстановке гражданской войны никакая государственная власть не в состоянии обойтись без террора, — писал Майский. — Я готов согласиться с этим утверждением, но тогда почему же эсеры так любят болтать о „большевистском терроре“, господствующем в Советской России? Какое они имеют на это право? Террор был в Самаре… И от этого террора партия социалистов-революционеров не сможет отмыть своих „белоснежных“ риз, сколько бы она ни старалась» [272].

При наступлении красных комучевцы эвакуировали тюрьмы в так называемых «эшелонах смерти». В первом поезде, отправленном в Иркутск из Самары, было 2700 человек, во втором из Уфы — 1503 человека в холодных товарных вагонах. В пути — голод, холод, расстрелы. Из самарского эшелона до конечного пункта добрались 725 человек, остальные погибли [273].

П. Д. Климушкин в 1925 г. закончил в Праге писать книгу «Волжское движение и образование Директории». Ему было что осмыслить, попытаться понять причины комучевского поражения. Он писал о практической изоляции эсеров: крестьяне не давали солдат в армию, рабочие отказывались подчиняться, армия была неуправляема, террор к заметному улучшению ситуации не приводил. В Бугурусланском уезде отказались дать новобранцев сразу семь волостей во главе с большим селом Богородское. Чтобы устрашить остальных, село окружили и начали по нему стрелять из пушек и пулеметов, убили ребенка и женщину. После этого крестьяне согласились с мобилизацией, но заявили, что гражданская война им надоела и воевать они больше не хотят. Офицеры в армии надели погоны. Группа солдат явилась в эсеровский комитет и заявила: «Мы бы служили, да боимся, чтобы в одну ночь нас не повели арестовывать самих же членов Учредительного собрания». Отсюда массовое дезертирство. Климушкин подробно останавливался на жестоком подавлении рабочих восстаний в Казани и Иващенкове, в чем, полагал он, «надо признаться хотя бы для истории» [274].

Климушкин цитировал письмо члена Учредительного собрания Толстого, который приехал в Уфу из Москвы: «…в армии неблагополучно. Отряды не получают продуктов и проводят реквизиции у крестьян. Часты случаи расправ с крестьянами. У них отбирают помещичьих лошадей и коров, это сопровождается поркой и террором. Офицеры снова надели погоны и кокарды. Все это приводит крестьян и солдат в такой ужас, что они искренне теперь хотят возвращения большевиков… На его вопрос, почему они это делают, ему отвечали, что большевики все же их народная власть, а там царем пахнет. Опять придут помещики, офицеры и опять будут нас бить. Уж пусть лучше бьет — так свой брат» [275].

А. И. Деникин называл Комуч пустоцветом. По его мнению, «придя к власти на штыках чехословаков, Комитет Учредительного собрания — филиал ЦК партии эсеров — явился отображением советского правительства, только более тусклым и мелким, лишенным крупных имен, большевистского размаха и дерзаний» [276]. В этом смысле и в карательной политике Комуча было много общего с большевистской: карательные отряды и жестокий беспредел в обращении с людьми. Самарская газета «Волжское слово» 12 июня 1918 г. сообщала, что в редакцию поступают письма с протестом против зверской расправы с пленными красноармейцами. Очевидцы оставили большое число воспоминаний о происходившем терроре [277]. Комучевец С. Николаев признавал: «режим террора… принял особо жестокие формы в Среднем Поволжье» [278]. Начинали комучевцы с арестов большевиков и левых эсеров, организации военно-полевых судов, рассматривавших дела арестованных в их отсутствие в течение не более двух суток [279]. Они довольно быстро ввели внесудебные расправы и только тогда, когда эти репрессии через несколько месяцев стали вызывать общие нарекания, только после начала своих военных поражений, Комуч 10 сентября 1918 г. издал положение о временной комиссии «по рассмотрению дел о лицах, арестованных во внесудебном порядке». Было оговорено, что положение действует только для лиц, арестованных в Самаре [280]. 16 сентября 1918 г. состоялось первое заседание этой комиссии. Она не стала рассматривать вопроса о судьбе пленных красноармейцев. По докладу В. П. Денике о редакторе газеты «Волжский день», где члены Комуча были названы «митинговыми дельцами, которые гоняются за дешевыми успехами и поощрениями толпы», было решено: состава преступления не обнаружено [281].

По мере поражений на фронте члены Комуча усилили репрессии. 18 сентября 1918 г. в Самаре был учрежден «Чрезвычайный суд» из представителей чехословаков, Народной армии, юстиции. Суд собирался по приказу командующего поволжским фронтом. В то время им был полковник В. О. Каппель (1883–1920). В положении о суде говорилось, что виновные приговариваются к смертной казни за восстание против властей, сопротивление их распоряжениям, нападение на военных, порчу средств связи и дорог, государственную измену, шпионаж, насильственное освобождение арестантов, призыв к уклонению от воинской службы и неподчинению властям, умышленный поджог и разбой, «злонамеренное» распространение ложных слухов, спекуляции [282]. Число жертв этого суда неизвестно. Бюллетень ведомства охраны Самары давал весьма заниженные цифры арестованных в городе: за июнь — 27 человек, июль — 148, август — 67, сентябрь — 26 человек [283].

3 сентября 1918 г. восстали рабочие Казанского порохового завода, протестующие против комучевского террора в городе, мобилизации в армию и ухудшения своего положения. Комендант города генерал В. Рынков расстрелял работах из орудий и пулеметов, в том числе и арестованных. 1 октября 1918 г. рабочие Иващенкова выступили против демонтажа предприятий и эвакуации их в Сибирь. Комучевцы прибыли из Самары, смяли рабочие патрули и учинили жестокую расправу над рабочими, не щадя ни Женщин, ни детей. Всего от рук комучевцев погибло около тысячи человек [284].

Комучевцы позже сетовали: «Силы у демократии и Учредительного собрания не оказалось. Оно потерпело поражение со стороны двух диктатур. Очевидно, в процессах революции рождаются силы диктатур, но не уравновешенного народовластия» (В. К. Вольский); «Комучу не удалось сделаться сильной демократической властью. Тогдашние руководители волжского фронта совершили ряд крупных и роковых ошибок» (В. Архангельский) [285]. Но сами комучевцы, даже со ссылками на условия военного времени, проводили свою карательную политику отнюдь не демократическими методами, в чем и признавались. Убедительно критикуя большевиков за террор и действия чрезвычаек, они действовали не менее жесткими способами, дабы утвердить свою власть.