Римская история в лицах

Наверное, поначалу Сенеке стоило немало усилий пробиться через оболочку недоверчивой замкнутости своего питомца. Но у воспитателя хватило терпения и настойчивости. Постепенно честолюбие юноши стало откликаться на перспективу всеобщей любви к милостивому и мудрому правителю. Незаметно для себя он подчинился влиянию могучего ума и яркой личности философа. В какой-то мере уроки учеником были усвоены. Несколько первых, относительно счастливых для Рима лет правления Нерона служат прямым тому доказательством. Однако глубинная, наследственная его природа являла собой малоблагоприятную почву для полного принятия идеалов нравственного совершенства, которого добивался учитель. В конечном счете это тоже было насилие, от которого Нерону в свое время предстояло освободиться, так же как от деспотизма матери. Об этом речь впереди...

В 53-м году, как уже упоминалось, Нерона женят на ненавистной Октавии. Годом позже Агриппина отравит престарелого императора. Будут ли соучастниками этого преступления шестнадцатилетний Нерон и его воспитатель? Наверное, нет. Но как им не знать или хотя бы не догадываться о том, кто был его организатором? Не берусь вообразить, как проходило обсуждение случившегося учителем и учеником. Для Сенеки оно, наверное, было тяжким испытанием. Из него, я полагаю, он вынес твердую решимость оградить своего питомца (а значит, и Римское государство) от пагубного влияния и властных устремлений матери-убийцы. Для Нерона же отравление отчима, вопреки усилиям Сенеки, послужило практическим уроком вседозволенности, который он запомнил.

Можно не сомневаться в том, что после смерти Клавдия Сенека и префект претория Бурр заключили тайный союз против Агриппины, хотя и были оба обязаны ей своим возвышением. С этим союзом они связывали надежду на процветание отечества под властью юного принцепса, которого надеялись совместными усилиями направить на верный путь. Вот как описывает Тацит момент воцарения Нерона:

«Как бы убитая горем и ищущая утешения Агриппина сразу же после кончины Клавдия припала к Британику и заключила его в объятия. Называя его точным подобием отца, она всевозможными ухищрениями не выпускала его из покоя, в котором они находились...

И вот в полдень, в третий день до октябрьских ид, внезапно широко распахиваются двери дворца, и к когорте, по заведенному в войске порядку охранявшей его, выходит сопровождаемый Бурром Нерон. Встреченного, по указанию префекта, приветственными криками, его поднимают на носилках. Говорят, что некоторые воины заколебались: озираясь по сторонам, они спрашивали, где же Британик. Но так как никто не призвал их к возмущению, им только и оставалось покориться. Принесенный в преторианский лагерь, Нерон, произнеся подобавшую обстоятельствам речь и пообещав воинам столь же щедрые, как его отец, денежные подарки, провозглашается императором. За решением войска последовали указы сената. Никаких волнений не было и в провинциях». (Тацит. Анналы, 12, 69)

Первое появление Нерона в сенате оставило самое благоприятное впечатление. Он сказал, что располагает примерами и советами, как наилучшим образом управлять государством. Он не приносит с собой ни ненависти, ни обид, ни жажды отмщения. Не намерен становиться единоличным судьей во всех делах, не потерпит никакой интриги и продажности. Его дом будет решительно отделен от государства. Пусть сенат выполняет свои издревле установленные обязанности. Пусть Италия и провинции обращаются по своим делам к консулам, а те советуются с сенатом. И действительно, сенат в ближайшие за тем годы принял целый ряд самостоятельных решений. Во всем этом явно просматривается руководство Сенеки.

Молодой принцепс назначил ежегодное пособие сенаторам из знатных, но обедневших родов. Народу раздал по сто денариев. Сто миллионов из своих личных средств внес в казначейство. Отменил ряд обременительных податей. Позднее специальным распоряжением ограничил произвол откупщиков в провинциях. Награды доносчикам сократил вчетверо. Объявил, что править будет по начертаниям Августа и не пропустит ни одного случая показать свою щедрость и милость. Когда высшие магистраты, согласно обычаю, присягали на верность всем распоряжениям принцепса, Нерон освободил от этой присяги консула — своего коллегу. «За что сенаторы превознесли его восхвалениями, дабы юная душа, поощренная славой столь малых дел, влеклась к свершению больших». (Тацит)

Однако все пружины повседневной власти, как и при жизни Клавдия, еще оставались в руках Агриппины и Палланта. Жестокая мать императора воспользовалась этим в первую очередь для сведения личных счетов. Домицию Лепиду своими наговорами она подвела под смертный приговор еще при жизни Клавдия. Теперь же настала очередь Нарцисса, которому Агриппина не могла простить противодействия своему замужеству. Еще недавно столь могущественный министр Клавдия был заключен в темницу, где его лишениями и жестоким обращением довели до смерти. Всем своим поведением Агриппина давала понять, что она не просто мать принцепса, а его соправительница. Как-то раз, когда Нерон принимал армянских послов, она явилась в приемный покой дворца и вознамерилась подняться на возвышение, где находился принцепс, чтобы сесть рядом с ним. Все оцепенели, и только Сенека спас Нерона от бесчестия, подсказав ему спуститься, вниз навстречу Агриппине, и выказать ей знаки сыновней почтительности.

Естественно, что такого рода поползновения усугубляли давно копившуюся острую неприязнь сына к матери. Кризис, как полагается, наступил благодаря вмешательству другой женщины. Нерон воспылал страстью к вольноотпущеннице по имени Акте. Это была его первая интимная связь. Встречи с Акте происходили поначалу скрытно. Однако «искушенная в таинствах любовного соблазна гетера сумела так прочно привязать к себе восемнадцатилетнего правителя, что он начал все более выходить из-под опеки матери. Агриппина узнает об увлечении Нерона и с ревнивым неистовством набрасывается на сына, говоря, что его привязанность оспаривает у нее вчерашняя рабыня. Она всячески поносит предмет его страсти и требует изгнания соблазнительницы. Эффект, разумеется, обратный. Нерон открыто порывает с матерью и первым делом отстраняет Палланта от заведования финансами. Наверное, здесь инициатива принадлежала Сенеке. Хотя не следует недооценивать желание молодого человека показать себя мужчиной в глазах его первой возлюбленной. И еще радостное чувство освобождения от многолетней, ненавистной опеки.

Агриппина вне себя от ярости грозит Нерону тем, что вместе с Британиком (ему уже исполняется четырнадцать лет) отправится в лагерь преторианцев. Как вдова Клавдия, она призовет их поставить во главе государства кровного сына покойного императора. «Пусть солдаты, — кричит она, — выслушают, с одной стороны, ее, дочь Германика, а с другой — калеку Бурра и изгнанника Сенеку, которые тщатся увечною рукой и риторским языком управлять римским государством». Угроза, по-видимому, вполне реальная или, во всяком случае, представляется таковой Нерону. Детская неприязнь к сводному брату перерастает в смесь страха и ненависти. Возникает мысль об убийстве. Только год прошел после смерти Клавдия. Картина его отравления еще стоит перед глазами.

Следуя примеру собственной матери, Нерон приказывает трибуну преторианской когорты, у которого под замком содержится знаменитая отравительница Локуста, доставить ему быстродействующий яд. Зловещая сцена отравления Британика живо описана Тацитом:

«Дети принцепсов, в соответствии с давним обычаем, обедали вместе во своими сверстниками из знатных семейств, сидя за отдельным и менее обильным столом на виду у родителей. Обедал за таким столом и Британик, но так как его кушанья и напитки отведывал выделенный для этого раб, то, чтобы не был нарушен установленный порядок или смерть их обоих не разоблачила злодейского умысла, была придумана следующая уловка. Еще безвредное, но недостаточно остуженное и уже отведанное рабом питье передается Британику. Отвергнутое им как чрезмерно горячее, оно разбавляется холодной водой с разведенным в ней ядом, который мгновенно проник во все его члены, так что у него разом пресеклись голос и дыхание. Сидевших вокруг него охватывает страх, и те, кто ни о чем не догадывался, в смятении разбегаются, тогда как более проницательные замирают, словно пригвожденные каждый на своем месте, и вперяют взоры в Нерона. А он, не изменив положения тела, все так же полулежа и с таким видом, как если бы ни о чем не был осведомлен, говорит, что это дело обычное, так как Британик с раннего детства подвержен падучей, и что понемногу к нему возвратится зрение и он придет в чувство. Но в чертах Агриппины мелькнул такой испуг и такое душевное потрясение, несмотря на ее старание справиться с ними, что было очевидно, что для нее, как и для сестры Британика Октавии, случившееся было полной неожиданностью, Ведь Агриппина отчетливо понимала, что лишается последней опоры и что это братоубийство — прообраз ожидающей ее участи. Октавия также, невзирая на свои юные годы, научилась таить про себя и скорбь, и любовь, и все свои чувства. Итак, после недолгого молчания возобновилось застольное оживление». (Там же, 13, 16)