История россии 1917–2009

Полная, по сути, политико-правовая зависимость главы правительства от президента предопределяла его лояльность по отношению к «высшему должностному лицу» государства (он, а не премьер подбирал и назначал министров; несопоставимыми выглядели их полномочия и в нормотворческой сфере). Позднее Ельцин высоко оценил человеческие качества Черномырдина: «Он оказался по-настоящему надежен. Он не подвел ни в одной критической ситуации». В то же время были все основания предполагать, что в центре внимания премьера-газовика окажутся, прежде всего, проблемы выживания и развития близких ему отраслей (газовая, нефтяная, энергетика). Но в правительстве на ключевых должностях остались и активные либералы-рыночники «гайдаровского призыва»: пост вице-премьера и министра финансов занимал Б. Г. Федоров, вице-премьером, ответственным за приватизацию, по-прежнему был А. Б. Чубайс, вице-премьером остался и А. Н. Шохин. Такой персональный состав высших исполнительных структур отразил одну из характерных черт новой России — сращивание власти, администрации и бизнеса. Такая «модель» воспроизводилась и на более низких уровнях управления. На этом основании некоторые экономисты и социологи считают, что главными субъектами реформ были номенклатура второго и третьего «эшелонов», а также старое и новое чиновничество.

Статистические показатели итогов 1992 г. не удовлетворяли — хотя и по разным причинам — ни одну из политических сил. На продовольственные товары цены выросли в 26 раз; реальные доходы населения равнялись всего 44% от уровня начала года, доля расходов семьи на питание в среднем превышала 60. Прямые потери населения по вкладам составили около 500 млрд рублей. По производству национального дохода страна оказалась отброшенной к показателям 1976 г., а по уровню потребления — к середине 1960-х. Вопреки прогнозам, в трудную ситуацию попали не только отсталые производства, но и технически современные предприятия. Практически прекратились инвестиции. Без финансовой поддержки государства ухудшалось положение в сельском хозяйстве. Тяжелый удар был нанесен интеллектуальному потенциалу общества: сокращение ассигнований на науку, высшую школу спровоцировало массовый исход из исследовательских учреждений в коммерцию; началась «утечка мозгов» за рубеж; резко сократился приток в науку молодежи. На «голодный паек» были переведены и другие бюджетники: средняя школа, здравоохранение, система социального обеспечения, учреждения культуры. Для государства все эти сферы надолго выпали из числа приоритетных.

«Реформаторам» не удалось решить и главную из поставленных ими же задач — добиться бездефицитного бюджета и сбить инфляцию. После профицита в апреле 1992 г. в мае бюджетный дефицит вырос до 5,2% ВВП; июне — 17; августе –19,6. Осенью это вновь привело к всплеску инфляции. В сентябре она составила 11,5; октябре — 22,9; ноябре — 26,1; декабре — 25,4%, т.е. уже к октябрю 1992 г. страна вновь оказалась на грани гиперинфляции. В декабре 1991 г. соотношение рубля и доллара равнялось 1:20, в середине 1992 г. предполагалось удержать его на отметке 1:60, но в декабре за один доллар давали уже 308 рублей (а летом 1993 — более 1 тыс.).

В оценке экономических преобразований 1992 г. общество раскололось на две части. Лица, выигравшие от перемен, вслед за реформаторами давали им сугубо позитивные оценки. В заслугу правительству ставили то, что, в противопоставление предшественникам, оно перешло от разговоров к делу и наконец-то «двинуло» экономику в сторону рынка: реформы хотя и получились болезненными, пошли по единственно возможному в тех условиях пути. Достижением считалось начало массовой приватизации, которая должна была создать рыночную конкурентную среду. К числу наиболее важных, с точки зрения перспективы, достижений относили изменение сознания населения: лишенные традиционной государственной поддержки люди были вынуждены все больше полагаться на собственные силы. А это должно было раскрепостить созидательный, предпринимательский потенциал тех, кто более готов утверждать новые формы общественного устройства.

Лица, проигравшие от перемен, оценивали произошедшее совершенно иначе. Указывали на непомерно высокую социальную цену, которую платит население за переход к рынку (огромный рост цен и резкое падение уровня жизни, «ограбление» граждан через обесценивание многолетних накоплений, нарастание социальных контрастов вследствие резкой имущественной дифференциации). Ставился под сомнение профессионализм команды «реформаторов»: ими были допущены существенные просчеты при прогнозировании роста цен и динамики инфляции, пренебрежение к реальной экономике, «жесткое» (если не жестокое) отношение к бюджетным отраслям и социальной сфере. Недовольство вызывала и криминализация общественной, прежде всего экономической, жизни — коррупция чиновничества и рост имущественных преступлений с применением физического насилия.

Упомянутые группы пользовались различными критериями при оценке изменений, произошедших в 1992 г. Сторонники первой группы полагали, что сделано все возможное в тех конкретных исторических условиях. Хозяйственная разруха, принципиальная недееспособность прежней системы управления, отсутствие навыков рыночного поведения привели, согласно этой позиции, к большим «издержкам» при выходе из социализма. Сопротивление «консервативных» сил, «родимые пятна социализма» предопределили болезненное восприятие необходимых мер, которые не были осуществлены полностью, что и затянуло процесс в целом.

Основная же масса российского населения исходила из сопоставления ранее обещанного и реально полученного в результате начала реформ. На фоне удручающей действительности конца 1992 г. особенно досадно вспоминались популистские обещания 1990–1991 гг. перейти к рынку быстро и с минимальными потерями. Накануне 1993 г. стало ясно, что утверждения рынка не произошло, страна находится в начале нового «переходного периода», конца которого пока не видно, а «потерпеть» придется явно не 6–8 месяцев. И политики, и экономисты все чаще использовали термин «обман» при сравнении того, на что ориентировалось население изначально, и тем, что позже правительство ставило себе в заслугу. Недоверие к реформаторам, ощущение осознанного обмана подпитывалось отсутствием с их стороны самокритики, а ускоренное перераспределение накопленного ранее богатства усиливало впечатление, что сутью происходящих в стране «реформ» является вульгарное ограбление основной части населения.

Попытка остановить дезинтеграционные процессы. В сфере федеративного устройства в 1992 г. новое Российское государство унаследовало проблемы, возникшие в период противостояния между его и союзными властями в 1990–1991 гг. В это время союзные лидеры приглашали автономные республики к участию в разработке и прямому подписанию нового Союзного договора. В юридическом плане это фактически означало повышение статуса автономных республик до уровня союзных, на практике вело к ослаблению тех союзных республик — прежде всего России и Грузии, в составе которых автономии занимали важное место. В РСФСР полагали, что это может привести к развалу России. Поэтому, «в пику» союзным, российские лидеры предложили своим автономиям любую приемлемую для них степень свободы («суверенитета»), не оговаривая никаких предварительных условий.

Руководство российских автономий, лавируя между союзным и российским центрами власти, стремилось извлечь для себя максимальную выгоду. С одной стороны, лидеры крупных автономий участвовали в горбачевском «новоогаревском процессе» наравне с союзными республиками, с другой — принимали декларации о суверенитете, в которых провозглашали создание своей государственности со всеми ее атрибутами, верховенство собственных законов; содержались притязания на республиканские имущество и недра. Все это создавало крайне запутанную политико-правовую ситуацию.

Поражение сторонников сохранения СССР в августе 1991 г. и победа российских лидеров над своими политическими оппонентами положили начало новому этапу «федеративной» политики России. Необходимо было заново отстраивать становящееся независимым Российское государство, отказываясь от многих политических, экономических, идеологических атрибутов прошлого. Предстояло упорядочить и отношения между «центром» и субъектами Федерации, выстроив систему, учитывающую как общегосударственные интересы, так и национально-региональную специфику. Стала очевидной непродуктивность используемых в 1990 — середине 1991 гг. подходов.