Белый Бурхан

Но и это было опасно. Вдруг увидишь, что ты уступаешь своим желаниям и они низвергают тебя с небес духовности в прах обыденности, как это случается со всеми, кто потерял веру в себя или только чуть-чуть в этой вере поколебался...

Мертво и недвижно озеро, равнодушна и спокойна его гладь. Нет таких ветров в природе, которые могли бы всколыхнуть его тяжелые каменные воды. Монголы и тувинцы верят, что их нельзя разбить даже брошенным сильной рукой камнем... И это озеро никогда не стоит на одном месте - оно кочует по белой пустыне, как одинокое облако по сухому небу! И, увидев его этим летом, можно не найти следующим и встретить здесь же через десять или сто лет...

Куулар Сарыг-оол начертил посохом Знак Идама, воткнул его в центр слившихся энергий и торжественно усмехнулся: там, где стихии переходят одна в другую, всегда рождаются монстры! Как это озеро, к примеру, как он сам бог, застрявший между землей и небом...

Хертек уходил через Цаган-Нур на Улыгэй, чтобы там, перевалив через горы, выйти на Черный Иртыш и через сыпучие пески Бурчуна - на Зайсан, откуда уже рукой подать до Бухтармы, где его заждалась Савык. Он бросил свой боевой меч в Катунь, как только понял, что борьба за чуждые ему идеи бессмысленна и ничего не даст, кроме новых несчастий и новых рек крови.

Оставив Алтай за спиной, старый воин переночевал на берегу неизвестной ему монгольской реки, полной рыбы. И хотя он никогда раньше не ловил ее и не употреблял в пищу, понял, что там, где есть сочная трава, а в водах разная живность, в достатке должно быть и зверя, и птицы. Так оно и оказалось: уже в нескольких шагах от своей стоянки Хертек подстрелил курана, а как только освежевал его, обогатился гостем, вышедшим из противоположного леса, как из собственного жилища, с готовой улыбкой на лице:

- Да будет благословенен горный дух, пославший тебе добычу!

- Садись к моему огню. Сейчас мы хорошо поужинаем. Если хочешь - назови свое имя. Меня зовут Хертек.

- А меня зовут Самдан. Ты монгол?

- Нет, я уйгур. К жене иду, в Бухтарму.

Гость кивнул и присел к огню, ничего не сообщив о себе. Но Хертек этого и не требовал - придет время, скажет. А не скажет, хватит и имени...

Оба проснулись рано и сразу же, оседлав коней, двинулись в глубину гор, которые и здесь, в чужой стране, мало чем отличались от родных для Хертека, а может, и для Самдана. Но чем дальше они уходили к юго-западу, тем круче и внушительнее становились горы, тем глуше и безлюднее места... К вечеру их тропа обошла пологим склоном одну из гор, опустилась ниже, уводя всадников в узкое ущелье, заставленное причудливыми скалами, сплошь изрисованными фигурами животных, людьми с луками и копьями, повозками на колесах, крылатыми львами, знаками огня и вселенной...

Уже в глубоких сумерках ущелье снова начало подниматься, выводя всадников на перевал, за которым их ждала соляная пустыня, на теле ее одиноким мертвым глазом светилось озеро.

На седловине путники остановили коней, чтобы в полумраке начинающейся ночи разглядеть спуск вниз, но увидели только зловещий багровый огонек, подрагивающий в сгущающейся темноте.

Хертек поднял глаза вверх и удивленно вскрикнул - выплывающую из-за дымного края пустыни луну медленно пожирало багрово-черной пастью какое-то чудовище пустыни3, предвещая беду не только всадникам на перевале, но и всему живущему в этих заколдованных горах и долинах.

- Что это, Самдан? - спросил Хертек хрипло.

- Лунное затмение. На ночное светило надвинулась тень нашей земли, и значит, нас с тобой, Хертек.

- И что теперь? - насторожился воин.

- А ничего особенного, - сказал Самдан равнодушно, оставляя седло. Как тень надвинулась, так и сдвинется... Давай лучше подумаем о ночлеге, Хертек.

Уже совсем стемнело и даже самые мелкие звезды высветились в фиолетово-синем небе... Пора! Сейчас богиня Мае должна явить свой тонкий божественный лик, поздравив своего старого поклонника с днем рождения и осветив своей робкой улыбкой весь его дальнейший страдный

путь!..

Черный колдун медленно поднялся и с удивлением обнаружил, что у него подрагивают колени и какой-то раскаленный тесный обруч тяжело и упорно сдавливает грудь, мешая воздуху до отказа заполнять легкие, лишая его живительного кислорода. Снизу, откуда-то со стороны кишечника, двинулась ледяная волна, покрывая тело липким потом.

- Мае, скорее! - прошептал он сухими губами.

Оглушающе ударила боль, разламывая грудь.

- Скорее, Мае...

Боль нарастала, заволакивая кровавым туманом всегда зоркие глаза жреца Бонпо. Куулар Сарыг-оол с трудом разлепил окаменевшие губы, скорее простонал, чем выговорил:

- Мае...

И молодая богиня, будто и в самом деле услышала его призыв, показала тонкий рожок между дымным краем земли и чистым краем неба. Сияющий, голубой, окутанный нежной серебряной вуалью, все более и более всплывающий к звездам, как бы выталкиваемый по просьбе черного колдуна незримыми и нежными руками Сома - бога неба ночи.

По лицу Куулара Сарыг-оола скользнула просветленная улыбка.

Потом он покачнулся, судорожно рванул грязный засаленный воротник халата на груди и стал опускаться на белую от соли землю, ставшую вдруг багрово-черной, как подсыхающая кровь.

И тотчас из-за горизонта выползло коричневое чудовище и начало пожирать молодую богиню, заглатывая ее целиком, захлебываясь черной слюной вожделения и сытости...

Тревожным был их ночлег, хотя они и устали за последний отрезок пути в горах. Последний ли?

Проснулись они опять почти одновременно. Хертек торопливо посмотрел на небо: оно было блеклым и выцветшим. Он взял кожаную фляжку, чтобы спуститься к озеру, но Самдан остановил его:

- Там нет воды. То озеро мертвое, в нем только соленый кисель.

Позавтракав остатками мяса и затоптав огонь, всадники снова двинулись в путь, думая теперь уже не о той дороге, что ими пройдена, а тревожась о предстоящей.

Растаяли, слившись с небом горы.

Сероватой полоской заколебался в жарком мареве разгорающегося дня последний таежный лоскут, а под копыта коней все упрямее стлалась белая солончаковая пустыня - жаркая, сухая, тревожная, заставляющая слезиться глаза от едкой пыли, высушивающая рот и горло. Если так будет продолжаться до вечера, то путники могут и не доехать до настоящих гор Тарбагатая, свалившись в этот белый прах и распарывая ножами глотки коней, чтобы, захлебываясь, пить их горячую кровь, спасаясь от сухой смерти, ужаснее которой нет на земле!