Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело

Первоприсутствующий: Ввиду сознания вашего в совершении преступления 1 марта я приглашаю вас разъяснить суду то различие, которое вы делаете между партией, к которой считаете себя принадлежащим, и той партией, от принадлежности к которой вы отказываетесь.

Рысаков: Я должен объяснить, что социально-революционному движению, которое началось в России, сколько известно, с семидесятых и даже с шестидесятых годов, я сочувствую. При этом я должен заметить, что есть две партии: партия «Народная воля» и партия «Черный передел». Я отрицаю вполне свою принадлежность к партии «Народная воля» и полагаю, что к ней может примкнуть только тот, кто имеет за собой какое-либо революционное прошлое, за мной же этого революционного прошлого до настоящего времени не имелось. Я, как социалист, имею отличное от партии «Народная воля» воззрение. По моему взгляду, чистый социалист-революционер должен воздерживаться от революционной борьбы, и я скорее принадлежу к партии «Черный передел».

Ha замечание первоприсутствующего, что он уклоняется от вопроса и на предложение, не входя в оценку теорий названных партий, Рысаков, говоря крайне тихо и невнятно, заявил: Во время каникул я имел случай убедиться в несчастии народа, происходившем от разных бедствий, как то: сибирской язвы, истребления хлеба жучком и т. д. В это время я познакомился с членом партии Желябовым, который обещал мне содействие к тому, чтобы я мог иметь более широкое поле деятельности в среде рабочего народа, и ввел меня в агитационную группу. Сколько мне известно, Желябов организовал террористический отдел и впоследствии сообщил мне, что Исполнительный комитет замышляет новое покушение на жизнь государя императора. Сначала общие рассуждения об этом велись у меня, на квартире Ермолиной, а потом собирались в Троицком переулке, раз или два, где Желябов кликнул «клич». Затем Желябов пригласил на квартиру в Тележную ул[ицу], которая была устроена исключительно для совещаний по сему предмету и называлась конспиративной квартирой. Здесь велись разговоры уже более точно, и тут же Кибальчич читал лекции по устройству снарядов и приспособлений к ним. На этой квартире опытов не производилось, чтобы не привлечь внимания; сжигался только стапин. Когда кто-нибудь приходил в квартиру, то отворяли хозяева и проводили приходивших в угловую комнату; тут никаких приспособлений к снарядам, никаких метательных снарядов не было, кроме вещей, принесенных «техником». Самая проба снарядов была сделана за Смольным монастырем, в пустынном месте. После этой пробы в воскресенье 1 марта мы собрались на квартире в Тележной улице.

Тимофей Михайлов фотография. 1881

Государственный архив Российской федерации, Москва

Утром, часов в 9—10, Перовская принесла снаряды и начертила план действия; снарядов было четыре. Этот план действия состоял в том, что четверо из участников должны были находиться во время проезда государя императора в трех различных местах, но при этом Перовская не объясняла всех подробностей. Если бы взрыва на Малой Садовой не произошло, то нам надо было идти на Михайловскую улицу и на Екатерининский канал. При этом я должен сказать, что о подкопе в Малой Садовой и о других приготовлениях я не знал, так как меня не считали возможным посвящать в эти подробности. Когда я встретился на улице с Перовской, то она подала мне условный знак, сморкаясь в платок, что означало, что мне нужно идти на Екатерининский канал. Здесь я встретил карету государя императора и бросил снаряд. Что касается до приписываемых мне в обвинительном акте слов «Еще слава ли Богу», то я не помню, говорил ли это, и если сказал, то совершенно несознательно.

В заключение, отвечая на вопросы первоприсутствующего, Рысаков подтвердил прежние объяснения о предшествовавших злодеянию 1 марта совещаниях в Троицком переулке и Тележной улице, а также об отношении к злодеяниям Гельфман и Михайлова.

На предложенный засим первоприсутствующим подсудимому Тимофею Михайлову вопрос об его виновности согласно выводам обвинительного акта, Михайлов отвечал: Я признаю себя виновным в том, что принадлежу к Русской социально-революционной партии, которая принадлежит к террористическому направлению. Но все остальное я отрицаю. Я подтверждаю лишь, что принадлежу к той партии, которая защищает среду рабочих, потому что я и сам человек рабочий, и признаю, что я сопротивлялся властям, чтобы не отдавать себя даром. В этом я признаю себя виновным, а что на Садовой и 1 марта на Екатерининском канале, в этом я не признаю себя виновным, потому и признаю все показание Рысакова ложным. Ну а теперича, что меня побудило к этой социально-революционной партии принадлежать, то я хотел коснуться моей биографии, то есть рассказать мою жизнь…

Далее подсудимый стал излагать обстоятельства своей жизни с малых лет с подробностями, по поводу которых первоприсутствующий ему заметил, что они к делу не относятся, и когда Михайлов заявил, что он, познакомившись на общественных сходках с потребностями крестьян, узнал, сколько с крестьян требуется всех расходов, то первоприсутствующий вновь указал ему, что он опять уклоняется от существа дела и говорит вещи, которые для суда не имеют значения. Затем первоприсутствующий стал предлагать подсудимому вопросы.

Первоприсутствующий: Когда вы работали в Петербурге, то сколько зарабатывали?

Подсудимый Михайлов: Я получал в день 70–60 к[опеек], получал и 30.

Первоприсутствующий: А с тех пор как вы перестали работать, вы чем жили?

Михайлов: Я жил без работы только один месяц и получал помощь от своего знакомого, Желябова. Я видел, что труд рабочего поглощается капиталистом, который эксплуатирует рабочего человека. Я не знал, как выйти из этого затруднительного положения, я думал, что неужели рабочий человек должен всегда существовать так, как существует теперь. Когда я познакомился с социальным учением, я принял его сторону. Что меня побудило быть террористом – то, что, когда я развивал своих рабочих товарищей, предлагал делать забастовки на заводах, группировал их в артели для того, чтобы они работали не на одних капиталистов, за мной поставили шпионов. Вот тогда я отказался от заводской работы и заявил Желябову, что я буду террористом; он меня прикомандировал к группе, которая принадлежит к социально-революционной партии, к боевой дружине, которая защищает рабочего человека. К ней я действительно принадлежу.

Сенатор Писарев: Вы сказали, что принадлежите к террористическому отделу революционной партии. Какие средства были этого террористического отдела?

Михайлов: Средствами были убиение шпионов и избиение нелюбимых рабочими мастеров, потому что я находил, что эти мастера предают своих товарищей, как Иуда предал Спасителя, и которые эксплуатируют рабочего человека больше всего.

Сенатор Писарев: Таким образом, вы не имели в виду ни правительство, ни власти, вы только желали защитить рабочих?

Михайлов: Да, защитить рабочих. Я желал сгруппировать рабочих в артели и ассоциации.

Первоприсутствующий: Подсудимая Гельфман, вы обвиняетесь в том, что, принадлежа к тому же тайному сообществу, которое называется социально-революционной партией, цели которой я описал в предыдущих вопросах, и для достижения этих целей вы пришли к соглашению с наличными подсудимыми и другими лицами лишить жизни государя императора Александра Николаевича, по исполнении какового умысла вы заведовали в качестве хозяйки конспиративными квартирами, которые были устроены для надобностей сообщества, и, согласившись на преступление 1 марта, допускали в своей квартире совещания, причем вам было известно о проведении подкопа по Малой Садовой. Признаете ли вы себя в этом виновной?