Тайны войны

Иодль обобщает это положение:

«Все наше вооружение, — говорит он, — было создано уже после начала военных действий».

Не только вооружение, но и сама армия. В начале сентября 1939 г. Германия имела максимум 50 дивизий. В конце октября их было уже 75, а в мае 1940 г. — 120. Против Польши действовало пять танковых дивизий, против Франции — десять.

Документы Нюрнберга категорически подтверждают, что в 1939 году Германия не была в состоянии вести войну на два фронта. Но Гитлер строил свои планы на психологическом расчете — этой наивысшей форме стратегического расчета. Он говорил: — «Я знаю Чемберлена и Даладье. Я их оценил в Мюнхене. Это — трусы. Они не посмеют выступить».

Французские стратеги полагали, — теоретически вполне правильно, — что долгая война окажется гибельной для Германии. Из этого они заключили, что единственно правильная стратегия была — выжидать. Но при этом они не учли, что долгая война будет вестись на территории самой Франции, что тактика выжидания дает Германии возможность раздавить сперва союзников Франции, а затем накопить силы, чтобы сокрушить и ее. Франция же имела возможность победить Германию только в сентябре 1939 г. — никак не позже.

Но французская армия была создана для обороны. Таким же был и дух французов.

«Фюрер, — сказал Кайтель, — вначале не принял в серьез объявления войны Францией и Англией. Только в течении сентября он убедился, что это не шутка».

Тогда он тотчас же принял решение: раздавить западного противника, как он только что раздавил восточного.

Исход польской кампании укрепил решение Гитлера. Он рассчитывал на четыре недели боевых действий, а в действительности уже на 18-ый день Варшава была взята и армия противника полностью уничтожена. Германские генералы были поражены легкостью их триумфа и сам Гитлер был удивлен. Хотя германская пехота местами выказала признаки слабости, происходившей от недостаточной подготовки (документ 789 P.S.), однако германские танки оказались непреодолимой, всесокрушающей силой. Принципы использования танковых дивизий, — личный вклад Гитлера в план кампании, — были блестяще подтверждены практикой, несмотря на их неслыханную смелость и на некоторые материальные затруднения, как например снабжение горючим. «Гитлеровская» война оказывалась успешной и выгодной: она сберегала время и немецкую кровь.

Французский Генеральный Штаб изучил польскую кампанию. Второе Бюро описало ее совершенно точно и сделало правильные заключения о доктрине и структуре новой германской армии. Но Третье Бюро объявило, что события на востоке не могут повториться на западе вследствие различия между армией, хорошо управляемой (французской) и хорошо снабженной, и армией, плохо управляемой, в которой отсутствует современное вооружение; наконец, вследствие различия между плацдармом открытым и незащищенным (на востоке) и плацдармом закрытым и укрепленным (на западе).

«В то время, как во Франции шли эти рассуждения, т. е. в декабре 1939 г. Гитлер уже твердо решил атаковать эту «хорошо управляемую и хорошо снабженную армию» на ее укрепленном плацдарме.

«Операции в Польше еще не были закончены, — говорит Браухич, — когда Гитлер мне говорил о своем намерении напасть в ближайшем будущем на Францию и просил меня подумать над этим вопросом».

Плана кампании еще не было. В этой войне все было импровизацией, включая и стратегию. В 1914 г. германские армии наступали на Францию по плану, над которым трудились поколения офицеров Генерального Штаба. В 1939 г. Гитлер говорил своим генералам: «Через шесть недель — через две недели — принесите мне план».

9 октября 1939 г. Гитлер подписал свою директиву № 6 о ведении войны во Франции (документ Г. 62), устанавливающую основы наступления на Запад. Вот сущность этой директивы:»

1. Если в ближайшем будущем станет очевидным, что Англия и, по ее наущению, Франция не намерены положить конец войне, то я решаю взять инициативу в свои руки и, не теряя времени, начну наступательные операции.

2. Долгий период выжидания не только приведет к концу нейтралитет Бельгии, — а быть может также и Голландии, — в пользу западных держав, но также послужит все возрастающему военному усилению наших неприятелей: он подорвет доверие нейтральных держав к победе Германии и, в частности, остановит Италию от присоединения к нам в качестве союзника.

3. Поэтому я отдаю следующие приказания по поводу предстоящих операций.

a) Приготовиться к наступлению на северном крыле западного фронта через территорию Люксембурга, Бельгии и Голландии. Наступление должно быть проведено как можно быстрее и возможно большими силами:

b) Цель этого наступления: разбить возможно большую часть полевой армии Франции и ее союзника и в то же время захватить возможно большую часть Северной Франции, Бельгии и Голландии и создать базу, необходимую для ведения дальнейших морских и воздушных операций против Англии и для обеспечения безопасности важного Рурского округа.

c) Начало наступления будет зависеть от подготовки танковых и моторизованных дивизий, число которых должно быть доведено до максимума, а также от состояния погоды — от метеорологических предсказаний.

Прошу командующих армиями представить мне в кратчайший срок свои соображения по этому поводу и держать верховного главнокомандующего вооруженными силами Германии в курсе их приготовлений.

Подписано:

Адольф Гитлер».

Это решение — начать наступление на западном фронте — вызвало жестокое столкновение между Гитлером и маршалом фон-Браухичем.

Победа над Полыней, эта блестящая 18-ти дневная кампания, не примирила Гитлера с его генералами. Или, лучше сказать, она не рассеяла предубеждения Гитлера против них.

Генерал Гудериан рассказал в Нюрнберге следующую историю:

«Вскоре после польской кампании фюрер обратился к офицерам Главного Штаба со следующим заявлением: «Я питаю полное доверие к генералам авиации: райхсмаршал Геринг — член партии и он отвечает мне за них. Я питаю доверие к адмиралам: старший адмирал Редер отвечает мне за них. Но у меня нет доверия к генералам армии».

«Я почувствовал себя оскорбленным, — говорит Гудериан. — Вместе с маршалом фон-Манштейном, который разделял мои ощущения, я отправился к маршалу фон-Рунштедту и просил его, как старшего из генералов, обратиться к фюреру за разъяснением точного смысла его слов. Рунштедт уклонился от этого и его поведение произвело впечатление на Манштейна, который также отказался от этой идеи.

Я решил сам испросить аудиенции у фюрера. Он принял меня, выслушал спокойно и ответил мне, что я лично не должен чувствовать себя задетым его словами. Он имел в виду прежде всего главнокомандующего армией, маршала фон-Браухича.

Гитлер изложил мне причины своего нерасположения к Браухичу. Он включал его в категорию тех, кого он ненавидел — Бломберга, Фрича и Бека — ибо Браухич постоянно пытался давать ему неуместные советы и противился всем его замыслам».

Очередное столкновение Гитлера с Браухичем произошло по поводу стратегии в войне против Франции.

«Командование армии, — говорит Кайтель, — противилось наступлению на западном фронте».

«Я советовал Гитлеру, — подтверждает Браухич, — держаться на Западе оборонительной тактики и использовать зимний перерыв военных действий для попытки разрешить конфликт дипломатическим путем. Начиная с 1938 г., я обращал внимание на тот факт, что ни армия, ни народ не хотели войны.

Это миролюбивое настроение первого германского генерала, непосредственно после блестящей победы в Польше, нас поражает. Мы привыкли к иным речам этих затянутых пруссаков с моноклями. Но факт остается фактом.

На Нюрнбергском процессе Геринг, с обычной для него грубостью авантюриста, характеризовал начальников армии.

«Они были, — говорит он, — слишком боязливы, чтобы взять на себя риск войны. Они никогда не могли подавить в себе впечатления, оставленного в них поражением 1918 г. и трепетали перед французами. Если верить этим господам, то французы могли дойти до Берлина. Наш Главный Штаб, по сравнению с прошлыми, состоял сплошь из пацифистов».