Тайны войны

Тишина полумертвого города нарушалась отдельными сухими выстрелами. Иодль пожал плечами. «Это русские дальнобойные орудия начинают обстрел Берлина».

Гитлер казался спокойным. Кайтель наклонился к Иодлю и прошептал ему на ухо: «По-видимому, дела поправляются. Вчера был душевный кризис, сегодня снова все в порядке». В силу долгой привычки, Кайтель судил об общем положении по выражению лица своего повелителя.

Сведения об армии Венка, по-видимому, доставили удовольствие фюреру. Так, по крайней мере, показалось Кайтелю. Быть может, он не заметил, что отчаяние наложило на лицо Гитлера маску, которой еще никогда не бывало: спокойствие.

– Я иду уснуть часа на два, — сказал Кайтель. Затем я отправлюсь в армию Венка. Я осмотрю наши позиции на севере Берлина, затем группу генерала Гейнрици на северо-западе. Я постараюсь двинуть весь фронт вперед и дам вам ответ завтра.

– Вы не успеете, — отвечал Гитлер, — сделать все это за один день. Вы могли бы отправиться к группе Гейнрици завтра или послезавтра.

Фраза неслыханная в устах Гитлера. Человек, который всегда подгонял время и мучил подчиненных своим нетерпением, теперь вдруг заявлял: это не спешно.

Кайтель уехал. 24-го, на обратном пути его автомобиль был остановлен: русские окружали Берлин. ОКБ было уже не в Крампнице, но в бараках в Фюрстенбергском лесу. В полдень Кайтель встретился там с Иодлем. Тот рассказал ему, что он говорил по телефону с фюрером и сделал последнюю попытку склонить его к отъезду из Берлина. Он снова потерпел неудачу.

«Я потребовал самолет на аэродроме в Рехлине, — рассказывает Кайтель. — Я хотел попытаться спуститься в Берлине вечером. Мне сказали, что густой туман окутывает город и что полет надо отложить.

Я попытался тогда собрать несколько батальонов и боевые припасы и переправить их в Берлин по воздуху. Запросил по этому поводу фюрера по телефону. Я припоминаю, что он сказал мне: «Пришлите сперва подкрепления и потом прибывайте сами».

Но на следующий день, 25 апреля, адъютант фюрера фон Белов сообщил мне, что посадочная площадка перед Бранденбургскими воротами изрыта воронками от снарядов и что пристать самолету невозможно. Затем телефон замолк совсем.

«Мы пытались, — говорит Кайтель, — поддержать сношение с Берлином при помощи радиофонии. Мы подняли привязной воздушный шар с антенной. Передача была отлична, но 28 апреля в полдень, в тот самый момент, когда нам давали Канцелярию, шар был сбит русскими».

За стенами убежища, где протекали последние часы фюрера, никто и никогда больше не услышал голоса, который заставлял трепетать Европу — голоса Гитлера.

Один человек вышел из ада, именуемого Берлином, и успел присоединиться к Кайтелю. Это был генерал авиации Грейм. В тот момент, когда его аэроплан подымался с импровизированной дорожки у Бранденбургских ворот, осколок снаряда раздробил ему ногу. Он сообщил Кайтелю, что между фюрером и Герингом произошла крупная ссора. Геринг, прибыв в Берхтесгаден, телеграфировал, что он принял на себя верховное командование и что он намерен вступить в переговоры о мире. Гитлер ответил смертным приговором Герингу, но, принимая во внимание его долголетние заслуги, он смягчил наказание и ограничился тем, что освободил его от всех его функций. Он, Грейм, назначен был главнокомандующим воздушных сил. Он отправился в Берхтесгаден, но прибыл туда лишь для того, чтобы там умереть, так как во время перелета у него началось заражение крови.

Тем временем Кайтель старался осуществить свой план освобождения Берлина. Армия Венка начала наступление с юго-запада. Она пыталась установить единый фронт, заполнив брешь между группой армий Гейнрици на севере и 9-ой армией на юге. Она подвигалась в полном порядке, приближаясь к Крампницу и Потсдаму. В главной квартире, ютившейся в Фюрстенбергском лесу, был еще проблеск надежды.

И вдруг разнеслась паническая весть: русские подходят! Войска Гейнрици дрогнули и остановились. Солдаты начинали понимать, что их ведут на безнадежное предприятие.

«Я отрешил Гейнрици от командования», — говорит Кайтель. (Жалкая комедия!). Фельдмаршал, бывший всегда лишь безмолвной тенью Гитлера, в последнюю минуту хотел проявить свой авторитет. Он пытался командовать. Как будто поражение автоматически не отрешало от командования всех германских генералов, начиная с него самого!

«Иодль, — продолжает он, — торопил меня с отъездом. Русские приближались. Я еще медлил, так как я надеялся установить сообщение с фюрером. Наконец, нам пора было спасаться. Мы отступили за полчаса до прихода русских».

Вечером в Ваарене, где в большой ферме нашли убежище остатки ОКВ, Кайтелю принесли телеграмму фюрера:

«Это не была, — вспоминает он, — радио-телефонограмма, но настоящая телеграмма. Я дословно помню ее содержание: «Ожидаю помощи Берлину. Что делает группа Гейнрици? Где Венк? Что с 9-ой армией? Почему нет удара танков на севере Берлина?».

Вопросы спешные, тревожные. Быть может, в своем подземном убежище, сотрясаемом разрывами русских снарядов, Гитлер переходил от надежды к отчаянию?

«Иодль, — говорит Кайтель, — приготовил ночью ответ и передал мне. Это было приблизительно следующее:

«У нас нет сведений о 9-ой армии. Венк успешно продвигается к Потсдаму, его части уже достигли озера. Атака танков на Крампниц не имена успеха. Южное крыло Гейнрици отступило к западу». Я прибавил к донесению от себя еще фразу «Я и офицеры вашего Главного Штаба день и ночь с войсками, объясняя им, в чем их задача и что поставлено на карту».

Затем походная главная квартира продолжала свой путь к западу. Она остановилась у Любека. Кайтель снова получил телеграмму от Гитлера, извещавшую, что к нему послан адъютант с новыми приказаниями. Этот адъютант не прибыл.

29– го апреля адмирал Денитц вызвал к себе Кайтеля. Он показал ему телеграмму Гитлера, которою он назначался преемником фюрера. Наконец, 30-го пришла последняя телеграмма, посланная, по мнению Кайтеля, Геббельсом.

В ней стояло:

«Фюрер скончался».