Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме

Свадьба

Свадебная церемония начиналась в доме невесты [177], где собирались гости. Друзья и клиенты от приглашения отказаться не могли, оно налагало на них обязательство (officium). На рассвете приступали к гаданиям, чтобы увериться в одобрении богов. Возможно, новобрачные обменивались какими-то символическими словами. Затем «пронуба» — подружка невесты, женщина, бывшая замужем лишь один раз и не вдовая, — соединяла руки (dextrarum iunctio) в знак обоюдного доверия. После этого супруги приносили брачную жертву. Каких именно богов ублажали, точно неизвестно — скорее всего, Юнону, Теллура и Цереру. Далее следовало подписание договоров о приданом, которые свидетели заверяли своими печатями. Наступал момент поздравлений и подарков от семейства, друзей и рабов; первая часть празднества завершалась большим пиром.

Вечером новобрачную отводили в дом к супругу (женитьба так и называлась: «привести жену» — ducere uxorem). Именно это шествие — deductio in dome mariti — при свете факелов, пении озорных песенок и довольно загадочных заклинаний «Hymen Hymenae» и «Talasio», под градом бросаемых орехов и составляло важнейшую часть бракосочетания [178], ибо гласно свидетельствовало о начале совместной жизни. Новобрачная шла в сопровождении нескольких человек, в том числе трех детей, оба родителя которых были живы. Один из них нес зажженный факел из особой породы дерева — белого терновника (spina alba)), двое других держали невесту за руки. Сама невеста или домашний эконом несли прялку и веретено — символы идеальных, почти священных домашних обязанностей, которые супруга будет выполнять или которыми будет руководить в новом доме [179].

Когда новобрачная подходила к дому супруга, она по обряду поливала дверные косяки и украшала их шерстью. Затем, если брак совершался «через покупку» (coemptio), она произносила ритуальную формулу: «Ubi tu Gaius, ego Gaia» — «Где ты, Гай, там и я, Гайя» (женская форма от Гай) [180]. В тот же самый момент, перед входом в дом, новобрачная давала три асса: один мужу, другой клали на очаг дома, испрашивая милость живших там «домашних Лар», третий кидали на алтарь ближайшего перекрестка [181]. Это был знак вхождения в чету, в дом и в соседство.

Затем невесту переносили через порог и там, in limine («в ограде») — очевидно, в атрии — супруг принимал супругу, передавая ей огонь и воду [182]. Этот важнейший ритуал делал невесту супругой — his nova fit coniunx, по выражению Овидия [183], который указывает, что огонь и вода — «причина жизни» (vitae causa), а их утрата — характерная черта изгнания. И действительно, в античности огонь и вода необходимы для жизни не только в бытовом плане (само собой!), но и в культовом, поскольку на их разделе основан общий домашний культ: Пенатов, домашних Лар и Гения [184]. После этого, как считается, новобрачная может узнать слова, которым учатся в браке (nupta verba) — названия мужского (mentula) и женского (cunnus) членов. Пора нам прочесть стихи Катулла:

На другой день супруга приносит первые жертвы богам своего нового дома, а вечером происходит repotio — ужин и пирушка в доме новобрачных, где опять пьют за их здоровье, причем жена должна выйти уже в одежде матроны [186].

Эта церемония касается только законного брака, то есть брака между свободными, обладающими ius conubii. Значительная же часть брачных союзов — между рабами, многие браки вольноотпущенников, сожительство солдат — были конкубинатом (contubernium).

Мать в семействе

Выйдя замуж, девушка с ранних лет уходила из родительского дома и жила с мужем, но с некоторых пор молодожены почти никогда не жили и в доме отца мужа. В знатных семьях семейная жизнь часто бывала крайне запутанной: если вдова, имеющая детей, не желала оставаться женой одного мужа (univira, что было традицией и в некотором роде идеалом), ее детям грозили неприятности — не столько психологические, сколько связанные с наследством. Но если мать поселялась у молодоженов, то есть у сына, который, как сирота своего отца, был главой семейства и «в своем праве», или даже не жила, но часто гостила у него, для супруги присутствие свекрови часто бывало тяжело. Кроме того, поскольку мужчины женились по нескольку раз, после них часто оставались молодые вдовы, что приводило к соперничеству; часто между супругами была большая разница в возрасте; наконец, дети от разных браков иногда воспитывались вместе под надзором одной женщины, так что получались сложнейшие семейные переплетения.

Материнская опека над малышами была чисто теоретической; неизвестно даже, какую роль играла мать в отказе от нежеланных детей. Если же ребенка оставляли, над маленьким римлянином надзирали самые разные женщины, исполнявшие разные обязанности, так что отношения с родителями для него были лишь одними из многих. На нижней ступеньке социальной лестницы мать-рабыня была полностью лишена права голоса: папирус 3784 из Оксиринха (III в. н. э.) уведомляет, что Аврелия Сеносирида желает продать Исидору, Лампротиху тож, которой в указанном году исполнилось двенадцать лет, светлокожую, с длинными прямыми волосами, дочь Александры — рабыни той же хозяйки. Эта девица продавалась впервые; покупатель нашелся, и она была разлучена с матерью.

Нравственное влияние и наставничество матери из хорошего общества приобретало ключевую роль в связи с образованием и воспитанием детей. Она была символом традиционных ценностей и имела над детьми полную власть. Если для нас материнский долг заключается прежде всего в заботе и ласке, то для римской матери это disciplina и severitas (наставление и строгость). Вспомним, что во время извержения Везувия 79 г. н. э. Плинию Младшему было семнадцать лет и жил он у дяди, Плиния Старшего, но под ферулой матери, Плинии Секунды, которой беспрекословно повиновался. В зрелые годы Плиний оставался верен тем же принципам, судя по его письму к Кореллии Гиспулле, которой он помогал искать хорошего учителя для детей [187]. Еще выше в обществе стояла Агриппина Младшая, мать Нерона, подбиравшая подростку учителей, в том числе Сенеку — что из этого вышло, известно. Позже Марк Аврелий хвалил свою мать за благочестие, душевную чистоту, щедрость и умеренность. Мать-римлянка строго руководила сыном, но официально не могла вмешиваться в его ораторскую, юридическую, военную и политическую деятельность. Тем не менее так часто бывало и могло приводить к очень серьезным конфликтам, как случилось с Октавианом или Нероном, а Тиберий хотя и советовался с матерью, но не желал, чтобы об этом знали [188].