Григорий Распутин

Находившийся в приемной офицер лейб-гвардии Преображенского полка не слышал взрыва, но вдруг увидел, как его собеседнику снесло голову.

Всего было убито двадцать семь человек, тридцать два — тяжело ранены, двое из них скончались в ближайшие дни. Террорист в штатском погиб от взрыва, двое других — «ротмистр» и «жандармский генерал» — скончались от страшных ран уже в госпитале. У маленького сына Столыпина было сломано бедро, у дочери раздроблены обе ноги. Когда солдаты откопали ее из-под досок и мусора, она спросила: «Это что, сон?»

— Мои бедные, бедные дети, мои бедные дети! — повторял Столыпин, сам не получивший ни одной царапины. У постели покалеченной дочери несчастный отец, по рекомендации Николая II, пригласил помолиться срочно вызванного из Покровского Григория Распутина. Григорий Ефимович ушел лишь под утро: «Ничего, ничего, все будет хорошо». Сын Столыпина вскоре поправился и дожил до преклонных лет, дочь осталась жива, но, лишившись обеих ног, навсегда осталась калекой.

В тот же день, когда на воздух взлетела дача Столыпина, Николай II получил от Григория короткую телеграмму:

Россию преследовал рок: 13 августа на перроне в Петергофе был застрелен генерал Мин, подавлявший вспыхнувшие в декабре прошедшего года московские беспорядки; 14 августа взорвали бомбой варшавского губернатора, который, опираясь на военную силу, остудил чересчур горячие головы. Чиновников рангом поменьше, офицеров, солдат и полицейских, сраженных пулями и осколками бомб террористов, никто не считал.

Почерневший от горя, потерявший сон и аппетит, но не сломленный духовно, российский премьер не отступил ни на шаг: военно-полевые суды не знали пощады, смертные приговоры в последний летний месяц 1906 года сыпались как из рога изобилия.

Пока революция была сильна, Николай II держался за сильных личностей, способных обуздать революционный беспредел, например за Столыпина. Но между властным и напористым министром и мягким и коварным самодержцем — их сравнивали в то время с Борисом Годуновым и царем Федором Ивановичем — рано или поздно должен был произойти разрыв. И дело было не только в разности характеров: царь более всего хотел восстановления неограниченного самодержавия, реформизм Столыпина, хотя он и говорил обратное, вел к дальнейшему постепенному ограничению властных полномочий российского императора.

— Григорий, мне Столыпин не нравится своей наглостью. Как быть? — даже как-то пожаловался Николай Александрович.

— А ты испугай его простотою… — ответил решивший, видимо, пошутить Распутин. — Надень самую простую русскую рубашку и выйди к нему, когда он явится к тебе с особенно важным докладом.

Царь, восприняв совет Григория Ефимовича всерьез, так и сделал: на одной из аудиенций к ждавшему его Столыпину Николай II вышел как «какой-то веселый, разбитной малый в малиновой рубашке» и на недоуменный взгляд премьера пояснил, наученный Распутиным: «Сам Бог в простоте обитает». Как Распутин рассказывал Илиодору, от этих слов «Столыпин язык прикусил».

Киев, конец августа 1911 года. В Киеве готовились к приезду царя на открытие памятника Александру II. 25 августа прибыл Столыпин, а 29-го числа — царь с семьей. Проезжая по центральной улице, Александра Федоровна в первых рядах кричавшей «ура» толпы увидела Распутина.

Неясные слухи о возможном покушении ходили по городу еще до приезда царя, царской семьи и Столыпина. За два дня до начала торжеств к начальнику Киевского охранного отделения полковнику Н. Н. Кулябко неожиданно явился молодой человек, бывший под кличкой Аленский секретным сотрудником среди «анархистов-коммунистов». Ему якобы случайно стало известно о предстоящем приезде в Киев двух членов партии эсеров, мужчины и женщины, для убийства премьера Столыпина. Кулябко тут же пригласил в кабинет своего шурина — полковника Спиридовича, состоявшего в распоряжении дворцового коменданта и отвечающего за безопасность императорской семьи, а также вице-директора департамента полиции Веригина.

После короткого совещания они договорились, что, как только террористы приедут, Аленский тут же даст знать. Курлов — товарищ (заместитель) министра внутренних дел — принял дополнительные меры по охране царя, игнорируя не любимого им Столыпина, хотя по службе доложил ему о сообщении Аденского.

31 августа Аленский дал знать, что «организация» прибыла в Киев и мужчина остановился у него: за квартирой было установлено наружное наблюдение. В тот же вечер Аленский — для опознания террористов и на случай экстренной встречи — получил от Кулябко билет в купеческий сад на концерт в присутствии царя, а 1 сентября — в городской театр, где назначен был парадный спектакль.

В перерыве между вторым и третьим актами пьесы «Жизнь за царя» Николай II с дочерьми Ольгой и Татьяной вышли из ложи и вдруг «услышали два звука, похожие на стук падающего предмета, — писал император через девять дней матери, — я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу».

Но это был не бинокль. Несколько секунд назад к стоявшему возле оркестровой ямы лицом к залу Петру Аркадьевичу Столыпину подошел молодой человек во фраке и, выхватив браунинг, дважды выстрелил.

«Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, — продолжал Николай II, подчеркивая разницу между «людьми» и «офицерами», — несколько дам кричали, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой. Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь… В коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей; по-моему, к сожалению, полиция отбила его от публики».

Убийцей оказался киевлянин, помощник присяжного поверенного Дмитрий Богров, он же Аленский, донесший на мифических террористов. 5 сентября Столыпин скончался, 9-го состоялся военный суд, и 12-го Богров был повешен.

Предсказание Григория Распутина сбылось, Столыпин погиб… Но старец не только вещал о страшной гибели премьера, но и мог предсказать о положительном исходе того или иного политического кризиса. Он охотно и компетентно высказывал свое мнение по самым заковыристым вопросам современности. И его предположения и пророчества в большинстве случаев попадали в самую точку.

Так, осенью 1913 года в Киеве во время процесса над молодым евреем Менделем Бейлисом, арестованным два года назад по обвинению в соучастии в ритуальном преступлении в отношении православного ребенка, Распутин неоднократно предсказывал самодержцу полную несостоятельность обвинения, умышленно раздуваемого антисемитами во главе с министром юстиции Щегловитовым и будущим министром внутренних дел Макла-ковым. Действительно, перед судом присяжных, состоявшим в основном из крестьян, обвинения в том, что евреи во время своих тайных обрядов использовали православную кровь, было наголову разбиты защитой, а Бейлис оправдан.

27 апреля 1906 года в Петербурге в Таврическом дворце начала свою деятельность Первая Государственная дума. Казалось, все общество, возбужденное невиданным ранее органом власти, обратило свои взоры к депутатам, избранным самим народом. Однако нашлись и те, кто отнесся к Думе достаточно осторожно. Распутин не сразу высказался по поводу думцев, он присматривался к «народным избранникам» (попросив Вырубову объяснить, кто есть кто и кто какую партию представляет), побывал он и в Таврическом дворце, послушал выступления С. А. Муромцева — председателя Думы. Уже через месяц после того, как политическая эйфория испарилась, он произнес, обращаясь к графине Игнатьевой: