Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну

Это было поистине так – тем более, что никаким особым другом России князь Николай вовсе и не был: «Князь Николай поддерживал в Петербурге убеждение, что его армия, численный состав которой, по его словам, мог бы в случае войны быть доведен до 50 000 человек, будет для России полезной и в случае войны с Турцией, и в случае столкновения с Австро-Венгрией. Эта иллюзия Петербурга, которую он же и внушил, была для кн[язя] весьма удобной; он ежечасно хлопотал об увеличении русской субсидии, которой, кстати сказать, долгое время почти бесконтрольно распоряжался. /.../ Мои обязанности /.../ и ограничивались свиданиями с министром иностранных дел /.../ и передачей военному министру /.../ поступавших из Петербурга субсидий. Для этого военный министр являлся в миссию, и ему передавалось одновременно по нескольку сот тысяч австрийских крон, которые пересылались из Австрии, так как в Черногории банка не было. /.../ русские субсидии вплоть до мировой войны продолжали /.../ аккуратно выплачиваться. Эпилог известен» [124], – писал русский дипломат, служивший в Цетинье в 1905 году.

Эпилог же состоял в том, что Черногория, вступив в войну в августе 1914 (выставила-таки 32 тысячи человек – совсем не мало!), оказалась к январю 1916 на грани полного разгрома. Николай Черногорский вступил в сепаратные переговоры с австрийцами, но успеха не имел. Черногория была оккупирована, а князь Николай бежал во Францию. В ноябре 1918 был низложен Скупщиной нового Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев – будущей Югославии; до смерти в 1921 году политикой уже не занимался [125].

Возвращаясь к 1887 году, укажем, что этот год имел совершенно роковые последствия для российско-германских отношений.

Еще в ноябре 1886, когда Австро-Венгрия угрожала России войной, Бисмарк убеждал царя ввести войска в Болгарию [126].

Бисмарк явно не представлял себе европейской блочной политики, какой она стала с конца XIX века и остается по сию пору. Ему все по-прежнему мерещились локальные конфликты времен отвоевания Пруссией в 1864 году Шлезвига у Дании – на глазах безмолвствующей Европы. Тогда мудрость Бисмарка проявилась в весьма нехитрой комбинации: союзе с Австрией, заключенном исключительно для гарантии от удара в тыл, для чего Австрии был обещан Гольштейн, добросовестно переданный ей, но, как оказалось, только на два года – вплоть до разгрома уже Австрии в 1866 году!

Подобный синдром роковым образом сохранился и у Вильгельма II вплоть до июля 1914 года, когда он продолжал воображать себе возможность безнаказанной расправы Австро-Венгрии над Сербией. Да и Гитлер, захватывая Чехословакию и Польшу, плевал на международные коллективные договоры, и чувствовал себя тогда лучше, чем кто-либо другой!

Вот и Бисмарку в 1886 году хотелось конфликта Австро-Венгрии с Россией не для чего-либо, а для того только, чтобы связать последней руки и, наоборот, развязать тем самым руки себе самому для беспрепятственного разгрома Франции. Как видим, никакой «Союз трех императоров» не мешал Бисмарку стремиться к столь экстравагантным комбинациям!

Осенью 1886 Александр III благоразумно избежал войны за непокорную Болгарию. Тогда Бисмарк предпринял новую инициативу: с двумя братьями князьями Шуваловыми (упоминавшийся выше Петр был когда-то шефом III Отделения, а затем послом в Лондоне и участником Берлинского конгресса, а Павел – нынешним послом в Берлине) он в январе 1887 подготовил проект договора непосредственно с Россией: последняя должна была сохранять нейтралитет при разгроме Германией Франции, а Германия обязывалась сохранять нейтралитет при завоевании Россией Проливов.

11 января 1887 Бисмарк выступил в рейхстаге, открыто заявляя о дружбе с Россией и вражде к Франции [127]. Казалось бы, две независимых войны – на Западе и на Востоке – становились реальностью, тем более, что в это время, в ответ на зондаж позиции Англии, Бисмарку ответили, что Англия видит в данный момент свои интересы исключительно в колониальных делах.

Бисмарк находил вполне четкое взаимопонимание в России – и не только у Шуваловых. 29 января / 10 февраля 1887 года государственный секретарь А.А.Половцов записал в дневнике: «встречаю кн[язя] Имеретинского, который излагает мне план того, что он называет партией войны, во главе которой стоит Обручев. По мнению этих близоруких людей, война между Францией и Германией была бы выгодна для нас, потому что мы могли бы, пользуясь этой войной, броситься на Австрию и, разбив ее, занять выходы в Карпатских горах» [128] – Обручев оставался верен себе!

Однако Франция стала вести себя крайне осторожно, и в феврале был уволен в отставку генерал Ж.Э.Буланже, с именем которого связывались тогда реваншистская пропаганда и планы войны с Германией. Неосторожно было бы верить и заверениям англичан: в марте они инициировали создание так называемой Первой Средиземноморской Антанты: Англия, Австро-Венгрия, Италия – для противоборства с Францией (в ее посягательствах на Северную Африку) и Россией (в ее посягательствах на Проливы) [129].

Таким образом, если разгром Франции в единоборстве с Германией оставался вроде бы еще возможен, то Россия должна была учитывать необходимость борьбы одновременной со всей новоявленной Антантой – вкупе, разумеется, с Турцией и, не исключено, с Румынией и Болгарией; такие перспективы радужными не выглядели: на суше пришлось бы отвоевывать каждую пядь, а на море преимущество противника снова выглядело подавляющим.

Да и любовь Бисмарка к России была в тот момент далеко не однозначной: как раз в январе-феврале 1887 года он провел законы по онемечиванию польских земель и приступил к высылке из Пруссии иностранных подданных польского происхождения, а затем к выкупу земель, принадлежащих польскому дворянству, для последующей сдачи в аренду немцам, и даже сделал попытку запретить заключение браков, смешанных с поляками [130] – призрак Гитлера вполне отчетливо замаршировал по Европе!

Пока что дискриминационные меры касались исключительно поляков, но многие из них оставались при этом российскими подданными – и международная этика не позволяла спускать такое Бисмарку с рук!

От подписания договора Бисмарка-Шуваловых Александр III уклонился: царь предпочел сохранение status quo в Европе и противодействие политике Бисмарка в Польше.

На запрос французов Гирс заявил, что Россия не связана с Германией никакими обязательствами [131], а позже, в мае 1887, Россия запретила иностранцам владеть землями в западных российских губерниях – это был ответ на антипольское законодательство Бисмарка [132], хотя и в этой ситуации снова страдали не столько немцы, традиционно имевшие владения в тех местах, сколь поляки, но уже другие – подданные Германии, Австро-Венгрии, Франции и иных стран!

Этот роковой критический момент был замечен и отмечен современниками и ближайшими потомками, и, несмотря на приведенные рациональные аргументы, приводил их в недоумение: «Те из нас, которым пришлось быть свидетелями событий 1914 года, склонны упрекать Александра III /.../. Как могло случиться, что русский монарх, бывший воплощением здравого смысла, отклонил предложения Бисмарка о русско-германском союзе и согласился на рискованный союз с Францией?» [133]

Ответа на вопрос по сей день так и нет, а чтобы его получить, необходимо заглянуть за кулисы другого известного события, происшедшего в те же дни, которое, однако, никак не принято связывать с международной политикой.