Значительные аккорды царствования Екатерины (Браки Романовых)

Жизнь и смерть Анны Петровны в Киле

Среди русских и придворных, сопровождавших в Голштинию Анну Петровну, прежде всего следует отметить девятнадцатилетнюю Мавру Егоровну Шепелеву, особенно доверенную "конфидентку" Елизаветы Петровны. Ее дядя - Дмитрий Андреевич Шепелев был женат на родственнице пастора Эрнста Глюка, который подобрал в Мариенбурге девочку-сиротку Марту Скавронскую и воспитал и вырастил ее, как собственную дочь. Вы, конечно же, помните, уважаемый читатель, что так звали вначале ее жизни, императрицу Екатерину I. Когда пастор поселился в Москве, то и Петр и Екатерина были очень расположены и к нему, и ко всем его родственникам, а сам пастор, и ставший его родственником Дмитрий Андреевич Шепелев, близким человеком в семье Петра и Екатерины. Сохранил он свое положение и во все последующие царствования, особенно возвысившись при Анне Ивановне. Его-то родственница - Мавра Егоровна и отправилась в Голштинию, выполняя двоякую роль - и фрейлины Анны Петровны и сердечной подружки Елизаветы Петровны. Находясь в Киле, она сообщала Елизавете Петровне обо всем, происходящем во дворце и городе. Образчиками ее писем могут служить, например, такие:

"Сестрица ваша ездила в санях по Килю, и все люди дивовались русским саням". Или: "Еще ж доношу, что у нас балы были - через день, а последний был бал у графа Бассевича, и танцевали мы там до десятого часу утра, и не удоволились в комнатах танцевать, так стали польской танцевать в поварне и в погребе. И все дамы кильские также танцевали, а графиня Кастель, старая, лет пятьдесят, охотница великая танцевать, и перетанцевала всех дам, и молодых перетанцевала". В этом же письме Шепелева просила "поздравить с кавалериею", то есть с награждением орденом одного из первых любовников Елизаветы Александра Борисовича Бутурлина.

А письмами от 12 и 19 февраля 1728 года Шепелева сообщала о рождении у Анны Петровны сына Карла-Петра-Ульриха - будущего российского императора Петра III. (Чуть ниже мы еще встретимся и с Маврой Егоровной и с ее любовником Эрнстом Бироном, и с мужем Мавры Егоровны графом Шуваловым.)

Шепелева писала, что, как только Анна Петровна родила сына, то трижды палили из пушек, а потом пошли солдаты, играя на трубах и литаврах, извещая тем самым, что у герцогской четы родился сын. Вслед затем во дворец пришли кавалеры и дамы, поздравляя мать и отца с новорожденным. Шепелева обещала, что как только произойдут крестины, то она тут же оповестит Елизавету Петровну о том, как все происходило.

19 февраля Мавра Егоровна написала, что церемония крестин происходила так: сперва шли камер-юнкеры, затем - гоф-юнкеры, а вслед за ними четыре камергера несли балдахин. Под балдахином на подушке лежал младенец, рядом с ним, на той же подушке лежала корона, усыпанная алмазами, а эту подушку - с принцем и короной - несли два тайных советника.

На крестинах была и Анна Петровна. Она, - по словам Шепелевой, лежала под другим балдахином, в богатом наряде и, судя по всему, пока еще никакой тревоги у Мавры Егоровны не вызывала.

Однако, не успели письма Шепелевой дойти до Петербурга, как случилось неожиданное несчастье: скоропостижно умерла двенадцатилетняя мать новорожденного - Анна Петровна. Произошло это из-за того, что в Киле, по случаю рождения принца Карла-Петра-Ульриха были устроены великие празднества, завершившиеся грандиозным фейерверком. Анна Петровна после родов еще недомогала и потому лежала у себя в опочивальне, не принимая участия в торжествах. Но когда она увидела за окнами своей спальни всполохи огней и россыпи звезд фейерверка, то, не удержавшись от соблазна полюбоваться всем этим, встала с постели и настежь распахнула одно из окон. Сильный холодный ветер ворвался в комнату - за окном стоял февраль, - и герцогиня простудилась. На следующий день она заболела воспалением легких и через десять дней умерла.

Торжества и в Киле, и в Петербурге сменились глубоким трауром, особенно же скорбел овдовевший Карл-Фридрих, ибо со смертью жены сильно уменьшались его собственные шансы возвращения в большую европейскую политику, так как петербургский двор становился для него почти недосягаем, по крайней мере, до совершеннолетия его сына-младенца.