История нравов России

Весь уклад семьи самодержца Алексея Тишайшего с его восьмиаршинными комнатами, с палатами, выстроенными по типу древних гридниц, с «мыленками» — банями, со слюдяными оконцами, изразцовыми печами, со скамьями и лавками, с дворцовыми забавами, обрядами, обедами, богомолиями и пр. по сути отразил весь мир русского средневековья, пронизанного патриархальными порядками. Общественный статус царицы и других женщин, входящих в состав семьи самодержца, практически был равен нулю; они, как и боярыни, и купчихи, и крестьянки, подчинялись правилам Домостроя, считались лишь приложением к особе владыки, государя.

Алексей Тишайший отличался чрезвычайным благочестием, читал священные книги, ссылался на них и руководствовался ими, соблюдал посты. Как замечает Н. И.Костомаров, «чистота нравов его была безупречна: самый заклятый враг не смел бы заподозрить его в распущенности; он был примерный семьянин» (129, 482). От природы он был веселого нрава, обладал поэтическим чувством, не держал долго зла, добросовестно ежедневно выполнял все положенные ему предписания, перед большими праздниками обходил богадельни, раздавал милостыню, посещал тюрьмы, выкупал должников, миловал преступников, обедал с нищими в своих палатах.

В нравах Алексея Тишайшего проявляется удивительное сочетание глубокой религиозности и аскетизма с удовольствиями и потехами, деликатности и мягкости с грубостью. В качестве примера дикого нрава его можно привести случай, когда он во гневе оттаскал за бороду своего тестя боярина И. Д. Милославского, затем изругал и пинками вытолкал из комнаты (212, 62). Бранчливый и вспыльчивый, царь был весьма отходчивым и легко переходил от брани к ласке. Такое поведение самодержца объясняется тогдашней сравнительной простотой и раскованностью нравов при московском дворе, которые как бы в миниатюре отражали, по выражению князя М. М.Щербатова, «грубые древние нравы» (189, 72), присущие обществу в целом. Для этой эпохи характерны лень, грубость, граничащая с цинизмом, необузданность, пьянство, презрение к человеческой личности, чудовищное унижение достоинства человека, грубая расправа с подчиненными и т. д. Все это дало основание посещавшим тогда Московское государство иностранцам клеймить беспощадными приговорами все русское общество, ибо личность практически мало выделялась из массы. В дневнике одного иноземца от 1699 года имеется запись следующего содержания: «Прелюбодеяние, любострастие и подобные тому пороки в России превышают всякую меру. Не напрасно спорят после этого о русских нравах: больше ли в них невежества или невоздержания и непотребства» (187, 5). Такого рода старинный уклад московской жизни доживал свои последние дни в эпоху Петра Великого, причем он проявился и в нравах царственного преобразователя.

Своей неутомимой деятельностью Петр Великий вывел Россию на новый путь, разрушив одновременно с этим гнет предшествующего уклада жизни и преобразовав нравы дворянского сословия. Прежде всего нарушается замкнутость семьи: боярские жены и дочери выходят в свет, принимают участие в общественной жизни. Великий реформатор обрушивается на ханжество, на соблюдение многочисленных религиозных и домаи/них обрядов, преследует старую русскую одежду, бороды, пводит западноевропейские нравы и обычаи. И здесь русские общество раскололось на несколько частей: одни пошли за самодержцем в освоении приемов европейской жизни и обучали им своих детей; другие держались старых нравов, ненавидели Петра и его реформы, даже готовы были к жертвам; третьи (их оказалось большинство) избрали «золотую середину» и стремились пробалансировать между новаторами и консерваторами.

Интересно, что в самой семье царя (а потом и императора) тоже проявился этот раскол, хотя он имел некоторые нюансы. Ведь в этом случае сложились довольно сложные взаимоотношения между Петром Великим, его первой женой Евдокией Лопухиной, второй женой Екатериной Алексеевной, его сыном Алексеем, царицей Прасковьей Федоровной, вдовой царя Ивана Алексеевича и матерью будущей императрицы Анны Иоанновны и другими членами семьи. Та же Евдокия Лопухина, которую выдали замуж за Петра, когда ему не было еще и 17 лет, представляла собой идеал допетровских женщин, образец московских цариц XVII века. Выдающийся русский историк прошлого века М. И.Семевский пишет о ней так: «В самом деле, скромная, тихая, весьма набожная, она обвыклась с теремным заточением; она нянчится с малютками, читает церковные книги, беседует с толпой служанок, с боярынями и боярышнями, вышивает и шьет, сетует и печалится на ветреность мужа» (242, 13). Она, давшая Петру наследника престола, была пострижена в монастырь; вместе с тем царица Евдокия сумела внушить царевичу Алексею мысль о том, что отца испортили немецкие нравы. Вполне понятно, что наследник впитал в себя многое из нравов старорусской жизни, однако на него оказали влияние и образованные люди; в связи с этим сын Петра понимал необходимость реформ, но идти им нужно было, по его мнению, иным путем (124, 543–544). В итоге царевич Алексей был осужден по велению своего грозного родителя на смертную казнь.

Совершенно иной была Екатерина Алексеевна (Марта Скавронская), сначала фаворитка Петра Великого, а потом государыня, «сердешнинький друг». Веселая и энергичная, она умела распотешить своего супруга и затеей веселого пира, и князь–папой; к тому же разделяла с ним его горести и радости, заботилась о нем, принимала участие в его размышлениях о будущем страны. Иными словами, Екатерина Алексеевна поддерживала морально и психологически Петра в его глубоких преобразованиях, в разрушении старых нравов. И нет ничего удивительного в том, что «суровый деспот, человек с железным характером, спокойно смотревший на истязание на дыбе и затем смерть родного сына, Петр в своих отношениях к Катерине был решительно неузнаваем: письмо за письмом посылалось к ней, одно другого нежнее, и каждое полное любви и предупредительной заботливости» (242, 83–84). И когда к Петру попал донос об «опасном» романе императрицы и камергера В. Монса, последний был публично казнен.

Царица Прасковья Федоровна, вступив в семью самодержца, сумела найти свое место среди дворцовых интриг, соблюдала принятые обычаи, ладила с сестрами и тетками своего супруга и одновременно умудрялась оставаться в хороших отношениях с Петром и Екатериной, а также ласково обходилась с царевичем Алексеем (242а). Такое отношение родственницы Петра к его преобразованиям создавало немалые трудности для нее и свидетельствовало о ее уме и изворотливости — приверженцы старых обычаев и нравов считали ее своей, и Петр уважал ее и заботился о ней и ее дочерях.

Грандиозность реформ Петра Великого неразрывно связана с его нравами, сформировавшимися под влиянием ряда обстоятельств. Во–первых, он к 10-ти годам испытал «самые различные впечатления, переносившие его от грозного призрака смерти к обаянию самодержавной власти и всенародному поклонению» (64, 26). Иными словами, смуты и волнения стрельцов, интриги бояр и царевны Софьи, вражда между родственниками царя, великолепие венчания на царство наложили отпечаток на его характер и нрав. Во–вторых, Петр воспитывался и рос не так, как все царевичи — он был с детства предоставлен сам себе, и в забавах его окружали дети спальников, дворовых, конюхов, сокольников, кречетников, он черпал знания у плотников и матросов. В-третьих, Петр нашел собеседников в Немецкой слободе, где он не только получал необходимые ему сведения у иноземцев, но и проводил время в попойках и ночных разгул ах. В определенном смысле эта слобода с ее разноплеменной компанией заменяет ему домашний очаг; она привила ему многие дурные привычки, грубые нравы, пороки и цинический дух улицы, бесшабашный разгул и привычку к пьянству, развратной жизни.

Нет ничего удивительного, что Петр Великий бесцеремонно проявлял свои нравы не только на родине, но и за границей. Так, в 1717 году он прибыл в Париж и после приема 7-летнего короля Людовика XV нанес ответный визит в Тюильри. Когда французский король увидел приближающуюся царскую карету, он подбежал к ней, а Петр выскочил из нее, подхватил Людовика XV на руки и занес его в зал для аудиенций, обращаясь к ошеломленным придворным: «Несу всю Францию!» (347, 187). Какое нарушение общепринятого придворного этикета во Франции, славящейся своей изысканностью!