Римская история в лицах

Готовятся знатные игры в честь Нептуна. Разосланы приглашения. Соседям любопытно посмотреть новый город. Ближайшие из них, многочисленное племя сабинян, являются с женами и детьми. Римляне встречают радушно, приглашают в дома. Но вот начинаются состязания. Гости сгрудились на склоне холма за городской стеной. Все внимание приковано к атлетам. Условный сигнал... Римские юноши бросаются к девицам, хватают без разбора, несут в город. Смятение родителей... они безоружны... Проклиная римлян, поправших законы гостеприимства, сабиняне удаляются, грозя жестокой местью.

Между тем похитители не хотят насильно воспользоваться своей добычей — в семье они ищут согласия. Для понимания психологии римлян это момент немаловажный. Поэтому послушаем еще Тита Ливия:

«И у похищенных не слабее было отчаяние, не меньше негодование. Но сам Ромул обращался к каждой в отдельности и объяснял, что всему виной высокомерие их отцов, которые отказали соседям в брачных связях; что они будут жить в законном браке, общим с мужьями будет имущество, гражданство и — что всего дороже роду людскому — дети; пусть лишь смягчат свой гнев и тем, кому жребий отдал их тела, отдадут души. Со временем из обиды часто родится привязанность, а мужья у них будут тем лучше, что каждый будет стараться не только исполнить свои обязанности, но и успокоить тоску жены по родителям и отечеству. Присоединились к таким речам и вкрадчивые уговоры мужчин, извинявших свой поступок любовью и страстью, а на женскую природу это действует всего сильнее». (Там же. 1, 9)

Надо полагать, что мужья действительно старались, да и женская природа испокон века уж такова... Короче, когда эдак через год (уже появились дети) сабиняне во главе с царем Титом Тацием приступили войском к Риму, и у стен его завязалось сражение, из ворот города вдруг высыпала толпа женщин. Они... «...распустив волосы и разорвав одежды, позабывши в беде женский страх, отважно бросились прямо под копья и стрелы наперерез бойцам, чтобы разнять два строя, унять гнев враждующих, обращаясь с мольбой то к отцам, то к мужьям». (Там же. 1, 13)

Мужчины были тронуты. Начались переговоры. Поладили так, что даже решили объединиться в одно государство. Столицей был объявлен Рим, где Ромул и Таций будут царствовать совместно. Зато все граждане объединенного народа согласились именовать себя квиритами — по названию сабинского города, родины Тация. К ста римским сенаторам добавилось сто сабинских. Удвоилось и войско.

Оба царя сосуществовали мирно, но недолго. При неясных обстоятельствах, во время визита в соседний город Таций был убит. Ромул не выказал никаких намерений к отмщению и до конца дней своих царствовал над объединенным римским народом единолично.

Воевали с соседями. Во-первых, потому, что склонны были пограбить, а во-вторых, потому, что те, наблюдая рост опасного соседа, пытались его обуздать. Римляне были молоды и отважны, военное счастье им улыбалось. Соседей побили, часть земель у них отобрали — возможно, вместе с земледельцами, которые влились в римскую общину, охотно принимавшую чужих. Город усилился и разросся. Ромула народ боготворил!.. Наступил самый подходящий момент для царя превратиться в подлинного бога — надо лишь чудесным образом покинуть землю. Так оно и случилось. Тит Ливий ярко живописует этот момент:

«По свершении бессмертных этих трудов, когда Ромул, созвав сходку на поле у Козьего болота, производил смотр войску, внезапно с громом и грохотом поднялась буря, которая окутала царя густым облаком, скрыв его от глаз сходки, и с той поры не было Ромула на земле. Когда же непроглядная мгла вновь сменилась мирным сиянием дня и общий ужас наконец улегся, все римляне увидели царское кресло пустым. Хотя они и поверили отцам, ближайшим очевидцам, что царь был унесен вихрем, все же, будто пораженные страхом сиротства, хранили скорбное молчание.

Потом сперва немногие, а за ними все разом возглашают хвалу Ромулу — богу, богом рожденному царю и отцу города Рима, молят его о мире, о том, чтобы благой и милостливый, всегда хранил он свое потомство». (Там же. 1, 16)

В качестве бога Ромул получил имя Квирин. Культ его сохранялся в Риме в течение всей многовековой истории Города.

Нельзя не заметить, что в приведенном описании Тита Ливия проскальзывает тень сомнения — народ не видел вознесения царя, пришлось поверить «отцам». Более того, чуть ниже добросовестный историк, хотя и с осуждением, упоминает совсем другую версию смерти Ромула:

«Но и в ту пору, я уверен, — пишет он, — кое-кто втихомолку говорил, что царь был растерзан руками отцов — распространилась ведь и такая, хоть очень глухая молва». (Там же)

Столетие спустя в биографии Ромула о том же повествует и Плутарх. Он даже приводит довольно жуткие подробности: сенаторы-де убили Ромула в храме, тело его разрубили на куски и вынесли под одеждой, объявив народу о чудесном исчезновении царя. Объясняет он это тем, что последние годы жизни Ромул правил тиранически и вовсе не считался со своими «советниками», чем они, надо полагать, были весьма уязвлены.

Легендарная история основания Рима знакома практически всем. Менее широко известна его предыстория, хотя она в начале I века от Р.Х. была подробно описана Вергилием в «Энеиде». Так вот. Нумитор и Амулий, согласно Вергилию, замыкали цепь из доброй дюжины альбанских царей, родоначальником которых был Юл, сын Энея. Юла стоит назвать потому что род Юлиев (а, значит, и Юлий Цезарь, и Август) будет вести от него свою родословную. Эней же был сыном самой богини Венеры, подарившей своей благосклонностью троянца Анхиза. После падения Трои Эней с домочадцами, престарелым отцом и отрядом уцелевших троянских воинов бежал на кораблях. Воля богов долго мотала троянцев по всем морям. Забросила, в частности, и в Карфаген, где царствовала прекрасная Дидона. Случился у Энея с ней трогательный и трагически окончившийся роман, которому Вергилий посвятил самые прекрасные песни своей поэмы, а английский композитор XVII века Генри Перселл — оперу.

Было еще много приключений, в том числе и сошествие Энея в загробный мир для свидания с духом умершего в пути отца... В конце концов троянцы высадились в Италии, близ устья Тибра. Эней женился на дочери местного царя, Лавинии, и выстроил город, названный ее именем. А его сын, Юл, отойдя немного вглубь от берега моря, основал город Альба-Лонгу.

Легендарная предыстория Рима унесла нас к Троянской войне, в XII век до Р.Х. Насколько этому можно верить? Обратимся к первоисточникам. С документальными дело обстоит довольно скверно, ведь письменность принесли в Рим те же этруски где-то в конце VII века до Р.Х. Первые хронологические записи римские жрецы начали вести лишь в III веке, в конце того же века жил первый римский историк (анналист) Фабий Пиктор. Столетие спустя по годичным записям жрецов была составлена «Великая летопись». Ни она, ни труды Пиктора не сохранились, но, вероятно, были известны Цицерону и Титу Ливию. Цицерон в свой трактат «О государстве» включил довольно подробное описание основания Рима Ромулом. Тит Ливий посвятил раннему «царскому» периоду первую книгу своей обширной «Римской истории». Цицерон писал в середине, а Ливий — в конце I века до Р.Х.

Таким образом, мы вправе считать, что, хотя и опосредованно, но письменные источники III века до нас дошли. А вот разрыв в пятьсот лет между VIII и III веками заполнить нечем, кроме предполагаемых устных преданий. Но может быть, в распоряжении Тита Ливия были какие-то письменные источники, хотя бы V и IV веков, нам неизвестные? Похоже, что нет. Он сам в конце восьмой книги своей истории, где описаны события конца IV века до Р.Х., делает следующее замечание: «И нет к тому же ни одного писателя, современника тех событий, на свидетельства которого мы могли бы положиться со спокойной душой». Так не слишком ли велик этот разрыв, чтобы надеяться на достоверность преданий? Однако вспомним, что Гомер создавал «Илиаду» в VII веке до Р.Х., то есть тоже через пять столетий после Троянской войны, записана она была еще двумя столетиями позже, и, тем не менее, Шлиман в XIX веке нашей эры по описанию Гомера нашел останки древней Трои. Похоже, что сказители той поры заучивали свои рассказы слово в слово.