Я привезу тебе яблоки из дому

Беркут плавал высоко в небе.

Два дня ушли на сборы, потому что пришлось стирать белье, - нужно же было оставить Забелину чистое белье, в дорогу тоже нужно белье.

Вещи Анна уложила в ковровые куржуны.

До города Анна ехала три дня верхом через горы. Коноводом с ней ехал красноармеец Симонян, молодой и красивый, такой чернобровый и стройный, почти мальчик. Две ночи ночевали в горах и по вечерам разводили костры, ели мясные консервы, разогретые на костре, и варили чай в котелке. Анне все время было очень весело, и она несколько раз заметила, что Симонян как-то по-особенному смотрит на нее. Его большие глаза блестели, и он мучительно краснел, когда Анна в упор глядела на него. Анне нравилось дразнить его, и она нарочно садилась совсем близко, а он вздрагивал и краснел. Когда они доехали до города, Анна крепко пожала руку Симоняна и поблагодарила его, а он покраснел и нахмурился, так что Анне даже стало немножко жалко его.

В поезде она ехала в купе с тремя мужчинами - двое было штатских и один военный летчик, капитан, - и за ней ужасно ухаживали все трое, но ей нравился по-настоящему только летчик. Вечером мимо окон вкось летели яркие искры, и звезды мерцали на черном, как копоть, небе; иногда казалось, будто искры и звезды - одно и то же. Анна и летчик стояли возле окна в коридоре. В коридоре никого, кроме них, не было. Вагон сильно раскачивался на ходу, дул сильный ветер и хлопали занавески на раскрытых окнах. Летчик стоял совсем рядом, почти обнимал Анну. Анна смотрела в окно и чувствовала, как летчик часто дышит. Они тихо разговаривали о каких-то ничего не значащих вещах. Анна даже не думала, о чем он спрашивал ее и что она отвечала. Анне было весело и немножко страшно, и ей очень нравился летчик. Он ей нравился все больше и больше, и она ни о чем не думала. Только после того как летчик вдруг отошел от нее и закурил папиросу, только после этого Анна сообразила, что он спрашивал ее, замужем ли она, и она ответила "да" и рассказала про Забелина. Летчик больше не подходил к окошку, где стояла Анна, и курил папиросу за папиросой и хмурился.

Потом пришли двое штатских из их купе, - они ходили в вагон-ресторан, а летчик и Анна не пошли, чтобы остаться вдвоем. Штатские принесли две бутылки вина, и сразу открыли вино, и начали пить за здоровье Анны, и наперебой ухаживали за ней, а летчик все еще хмурился, и Анна даже подумала - уж не обидела ли она его... Но летчик вдруг засмеялся и предложил выпить за здоровье пограничника - мужа Анны. Все выпили и попросили Анну рассказать про заставу и про Забелина, и Анна стала рассказывать. Наверное, получился интересный рассказ, потому что штатские и летчик сидели тихо и внимательно слушали. Поздно ночью стали укладываться спать. Мужчины вышли из купе, чтобы Анна могла раздеться. Она быстро разделась и легла.

Засыпая под стук колес, она думала о заставе, и многое ей показалось совсем другим, чем раньше, и многое было интересней и лучше, чем она думала, и, может быть, она даже немножко скучала по заставе... по "нашей заставе"... уже на четвертый день она скучала, правда, совсем немного, чуть-чуть...

Она вышла из поезда в родном городе и сразу увидела маму и отца. Она подбежала к ним и обняла их, и мама даже немножко поплакала.

От вокзала до дома шли пешком. Улицы очень-очень знакомые, маленькие и кривые, и милые, и ужасно приятно чувствовать, что ты дома. Многие прохожие узнавали Анну, здоровались с ней, и приходилось останавливаться и рассказывать. Все спрашивали про границу и про Забелина, а отец очень гордился и говорил всем, что муж дочери настолько занят, что даже отпуска ему не дают, и вот она одна приехала навестить стариков и потом снова уедет домой, к себе на границу. Он так и говорил: "домой на границу".

Анна снова вспомнила заставу и как пахнет пыльная гимнастерка Забелина лошадью и кожей ремней.

Анна подумала, что вот все здесь ничего не знают о границе, не знают основного, самого главного, а она, Анна, жена лейтенанта Забелина, знает, и поэтому она совсем другая, чем все в этом городе, который стоит очень далеко от каких бы то ни было границ, а застава, "наша застава", на другом конце огромной страны.

Дома Анна помылась с дороги, переоделась в крепдешиновое платье, оранжевое с белым горошком, и сама себе показалась очень хорошенькой. Отец пошел в сад и принес корзинку яблок. Анна вдруг почувствовала себя маленькой, и вот она дома, и мама уговаривает ее как следует кушать, и ей не хочется обедать, а хочется есть яблоки. Только яблоки. Кислые и твердые антоновки...

Потом пришла Люба Стригина, и они обнялись и поцеловались, и наперебой стали рассказывать все-все, что произошло с ними с тех пор, как они расстались после школы. Потом Анна показала Любе свои платья, и Люба сказала, что очень миленькое темно-синее, но лучше всех оранжевое с белым горошком, только рукава теперь шьют немножко не так. Потом Люба шепотом сказала, что пусть Анна обязательно придет в сад, потому что Толя тоже придет туда, он до сих пор помнит Анну, - он сам говорил. Он уже техник, хорошо зарабатывает и так танцует, так танцует...

В саду стояли белые столбы со стеклянными шарами. Разноцветные лампочки висели над главной аллеей. Боковые дорожки уходили в темноту, и ветви старых берез неясно чернели вверху, и над березами - звезды. Небо бледное, и звезд мало, и они совсем не такие яркие, как там, на "нашей заставе".

К Анне подошел высокий молодой человек в пенсне. Она сразу узнала Толю. Он предложил пойти на танцплощадку, и, когда они танцевали, он сказал, что Анна стала еще интереснее, и что им надо поговорить наедине, и что он страдает... В перерыве Люба Стригина подбежала к Анне, поцеловала ее в щеку и спросила: "Ну, как?" Анна сказала, что никак, и Люба обиженно пожала плечами и убежала, стуча каблуками по дощатому полу танцплощадки.

После танцев Толя повел Анну в самый темный угол сада. Там было сыро и пахло мхом. Толя сказал, что никогда не простит Анне, что она не сдержала слова, не исполнила клятвы. "Помните, вы клялись мне в любви до конца, до смерти, вот здесь, на этой скамье?.." Анна слушала молча. Неужели правда она говорила этому чужому человеку что-то такое? Он совсем чужой и даже не симпатичный. Ей только интересно было посмотреть на него теперь, через столько лет. Почему-то она вспомнила о летчике и о том, как он предложил выпить за здоровье Забелина. Она подумала о Забелине и улыбнулась в темноте.

- Мне холодно, - сказала она и встала. - Мне холодно и скучно то, что вы говорите...

Толя вскочил и очень смешно ухватился пальцами за стекла пенсне, и Анна громко засмеялась и пошла к главной аллее.

Он шел сзади и обиженно говорил что-то, только Анна не слушала и смеялась, и думала о Забелине. Сейчас он, наверное, сидит в своей комнате на заставе, и тускло горит лампа на столе. За окном черное-черное небо, и шакалы визжат где-то близко. Забелин, наверное, пишет, и лицо у него сосредоточенное и губы он слегка выпятил. Воротничок у него на гимнастерке, наверное, очень грязный...

На главной аллее Анну окружили старые знакомые, сверстники по школе. Все просили, чтобы она рассказала о границе, о муже, и Анна рассказывала про заставу и про бойцов. Анна вспомнила проводника Джамболота и рассказала о нем. Она сама удивилась тому, что проводник Джамболот в ее рассказе получился храбрым я добрым стариком.

Она удивилась, но ей было приятно, что так вышло, и она сказала:

- Я очень люблю Джамболота. Мы с ним большие друзья...

Про Забелина Анна ничего не рассказывала, но она все время думала о нем.

Провожать Анну пошел Митька Костенко, тот самый, который в школе был таким хулиганом. Теперь он работал слесарем в маленькой артели по ремонту примусов. Он шел рядом с Анной и молчал всю дорогу. Только возле самой калитки он сказал:

- Ты скоро вернешься на заставу?

- Конечно, - сказала Анна. - Я приехала только-только на пять дней...

Он остался стоять перед калиткой. Анна бегом побежала по саду. Когда она поднималась по лестнице на веранду, она услышала Митькин голос.