Белый Бурхан

- Храни вас бог, мужики! Не из местных будете?

- Разные мы! - загудели голоса.-По путю сколотились... Топчемся, вот, из-за их... Надо было б раньше их прийти!

Игумен поджал губы, сдерживая усмешку:

- Их спор пережидать - вовек в долине не бывать! Есть у вас кто за старшего, мужики?

Отозвался угрюмый, ободранный до голого тела детина:

- Берестянский я. А энтих, вота, всех по дороге насбирал... С бору по сосенке, язви их совсем! Ровно цыцошные, кажный рот - настежь, ровно ворота!.. Бить надо орду!

- На бой людей ведешь, а лаешь! - покачал головой игумен. - Злой-то почему?

- Лапердин я, Серапион! Братьев моих бурханы те порешили, в однове я остался... Вота и горит душа! Зараз надо кой-кому ребрышки помять! - он потряс увесистой дубиной. - Токмо с перевала их не возьмешь тута без боевого ружья, зазря попы галдят...

- Сам знаешь, видел? - нахмурился игумен. - Обходные тропы знаешь?

- Сыщу. Не все позасыпаны!

- Проведешь моих иноков?

Серапион угрюмо, из-под насупленных бровей, тяжело глянул в глаза отца Никандра:

- Ружье с патронами дашь?

- Тебе одному дам.

- Тогда с богом!

Но бог не заспешил на помощь отцу Никандру с братией. Не успели и версту обратно оттоптать, как махнул Серапион направо, полез ящерицей между камнями, цепляясь то за кусты, то за ветки. А здесь не то что тропы, но и намека на нее не было! Отец Никандр только покрутил головой, торопясь за кержаком и не сдерживая крепкого на бранное слово Ничипора, пыхтящего сзади.

От камня к кусту, от куста к дереву, от дерева - между камней по осыпи, летящей из-под ног на головы тех, кто в самом низу застрял...

"Заведет окаянный кержак к самому Макару, который тут где-то своих телят пасет! - уже с тревогой и досадой думал игумен, перетаскиваясь непослушным телом через очередной камнелом, рухнувший с высокого скального карниза, что и сейчас своими останками висел над головой, закрывая добрую половину неба. - Его-то, окаянного, злость ведет, он и по облакам грозовым полезет!"

Теперь отцу Никандру и та закрученная по горам тропа, на которой их бросили охотники-проводники, "показалась райской дорогой.

Все выше путь, все глуше место. Уж не собрался ли этот кержак прямиком перевалить через сами горы?

Тяжелыми паровиками пыхтели за спиной игумена монахи, открыто постанывая и поругиваясь и тут же торопливо крестя рты: в таком-то богопротивном месте и самого Сатану в утробу запустить не мудрено будет!

Кончился, как оборвался, обрубленный скалами, лес-урман, что шел за ними по левую руку. Отдельные кедры отплясали кривыми ногами свою непостижимую для человека радость на голых камнях, потом и кустарниковая мелочь сошла на нет, мхи и лишайники слиняли пятнами один за другим, поплыла перед глазами песчано-каменная осыпь, будто бреднем ловя ноги, голые камни пошли с острыми бритвенными краями, рвущими одежду и ранящими тело.

Осторожно глянул через левое плечо игумен и обомлел - такой скальный срыв вниз падал, что на душе стало тошно, и по спине не мурашки, а тараканы поползли...

Круче и круче голый камень, раскаленный, как сковорода. Хоть брюхом на него ложись и глаза пяль: одно небо перед носом без конца и края, а внизу желтизна съеденной скотом до земли долины с людским муравейником, вползающим тоненьким ручейком на Ябоганский перевал и катящимся отдельными клубками людей я лошадей к Ян-Озеку... Вывел-таки кержак, не соврал! Теперь пришла-подкатилась забота не легче - на" дно долины сойти.

Пригляделся отец Никандр - та же тошнота, что и за спиной осталась! Рядом лежит на камне Серапион Лапердин, поводя боками, как загнанная лошадь. Поди, и в долине самой слыхать теперь тот его запаленный дых!.. Башкой мотает, слово пояснительное не может на бороду уронить, только рукой тычет куда-то влево.

Да, там настоящая пологая тропа, по которой они все скатятся легко и привычно. Чего тогда ждать?

- Вота, - выдавил наконец Серапион, - все тут, как на ладошке... Ух. мать их, и покуражусь жа!..

Чегат плакал, закрыв лицо руками. Он ничего не успел. Возвращаясь с пастбища, увидел, как какие-то люди вышли из его аила с горящими головнями в руках, сунули огонь под скаты жилища, подождали, когда займется хорошее пламя, не спеша двинулись к тропе, ведущей к юрте Яшканчи и аилу Чалпана, гогоча и помахивая дымящимися в их руках головнями.

- Собачьи зады!-заорал Чегат и во весь опор полетел на людей с факелами, раскручивая до свиста нагайку над головой. - Что вы делаете, вонючие барсуки? Разве вас этому учил Ак-Бурхан?

Один из факельщиков снял с плеча винтовку, выстрелил, убив под Чегатом лошадь. Она грянулась прямо на камни, подмяв всадника под себя, вывернув ему ногу до хруста в кости. Чегат закричат от лютой боли и потерял сознание. А когда очнулся и пришел в себя, аил уже догорал, и из него не слышалось ни криков, ни стонов, только потрескивала лиственничная кора, раскалываясь от нестерпимого жара.

Чегат схватился за голову, и тотчас руки прилипли, а когда он отнял их и поднес к лицу, то увидел, что это кровь. Он попробовал встать, выпростав здоровую ногу, но невыносимая боль снова заставила его забыться в беспамятстве.

Раскрыв глаза во второй раз, он увидел только пепелище, посреди которого лежал вспухший и черный труп его жены, а чуть подальше от него, рядом со сгоревшим и рассыпавшимся орыном, два обезображенных трупика детей. Чегат пополз к дымящимся останкам своего дома, своей семьи и своей жизни, но снова упал головой на камни без мыслей, чувств...

Слезы пришли, когда он очнулся в третий раз. Это не были слезы горя и отчаяния, это были слезы бессилия и презрения к самому себе - самые горькие слезы на свете...

Он нащупал нож на опояске, достал его и изо всей силы вонзил себе в горло.

Сегодня Ыныбас, Кураган и Чейне должны были проводить Адымаш и Кайонока из долины, помочь им выйти на тропу к Куюсу, где пасет свои стада и отары Сабалдай.

Семью Яшканчи старый пастух в беде не оставит, поможет. А там...

Ыныбас поднял пиалу, коротко взглянул на Чейне:

- Дай Адымаш немного золота!

Жена Яшканчи покачала головой:

- Нет, Ыныбас, я не возьму этого золота. Даже ту монету, что принес Яшканчи, я отдала Чегату... Бурханы отняли у меня все, я у них ничего не хочу и не буду брать!