Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Но и первобытный лес можно вырубить, и в стране, где так мало удобной для обработки земли, как в Греции, это должно было случиться очень скоро. Дальнейшее распро­странение было возможно только на счет соседей, и вот на­чалась борьба из-за земли. Победа обыкновенно оставалась, конечно, на стороне численного большинства, т.е. на сторо­не обитателей тех долин, в которых обилие плодородной земли обусловливало более быстрый рост населения. Это была война всех против всех, безжалостная и беспощадная; побежденное племя стиралось с лица земли, а его землю де­лили между собой победители. Так, в историческое время мы находим во всей Арголиде вплоть до Мегары по ту сто­рону Истма, — исключая, может быть, только Гермионы, бесплодная почва которой представляла мало привлекатель­ного, — три филы: гиллеев, диманов и памфилов. Следова­тельно, народ, делившийся на эти три племени, должен был распространиться по всей области из одного центра, и, по всей вероятности, этим, исходным пунктом была централь­ная плодоносная равнина, лежащая между Микенами и Ар­госом. Точно так же и население всех или большей части областей Аттики до реформы Клисфена распадалось на че­тыре филы: гелеонтов, гоплитов, аргадов и эгикоров [55] Очень вероятно, что тот же процесс совершался и в других облас­тях, хотя мы не имеем об этом никаких сведений.

Но как взрослый сын по греческому праву был незави­сим от отца, так и эти древние колонии устраивали свои дела вполне самостоятельно. Каждая долина, а в больших доли­нах — даже каждая терраса, образовала отдельное государ­ство, и во многих частях Греции, например в Аркадии, Ахее и Этолии, эта организация держалась долго еще и в истори­ческое время. Поэтому древнейшие греческие названия ме­стностей суть имена областей, как Элида, Писа, Мессена, Лакедемон, Аргос, Фтия и многие другие, сохранившиеся лишь как названия городов, подобно тому, как те же Аргос, Мессена, Элида и Лакедемон с течением времени утратили свое древнее значение в качестве областных названий и об­ратились в названия городов. Ввиду своеобразного устрой­ства поверхности страны протяжение этих областей было обыкновенно очень ограничено и только в немногих случаях превышало 200—300 кв. км [56], из которых лишь ничтожная часть была удобна для земледелия. Следовательно, в ту эпо­ху, когда первобытная обработка земли составляла, наряду со скотоводством, единственный источник существования, население этих областных государств должно было быть очень незначительным. Так, первоначальная военная органи­зация Спарты была рассчитана приблизительно на тысячу мужчин, способных носить оружие; между тем Лакедемон принадлежал, без сомнения, к наиболее густонаселенным областям.

Но одноплеменные соседние области не теряли созна­ния своего единства. Это сознание выражалось в общем по­читании священных мест, куда сходились для празднеств или для совещания о делах, касавшихся культа, иногда, впрочем, в том и другом принимали участие и иноплемен­ные общины. Но если эти союзы и носили по существу ис­ключительно сакральный характер и ни в чем не ограничи­вали самостоятельности участвовавших в них государств, то они все-таки сильно содействовали укреплению в последних чувства единства. Это вело, в свою очередь, к образованию общих племенных имен; так, например, беотийцами называ­лись все те, которые собирались в священной роще Посей­дона у Онхеста на берегу Копаидского озера. Наконец, от этих племенных имен произошла большая часть названий местностей; это прилагательные в женском роде, как Беотия, Фессалия, Аркадия (причем подразумевается и или хора), т.е.: „беотийская, фессалийская, аркадская страна" Племен­ное имя не образовалось только в тех странах, где централь­ная равнина получила перевес над остальными областями, например, в Элиде, Мессении, Лаконии, Арголиде; здесь на­звание самой могущественной области служило и для обо­значения всей страны.

Но до IX века областные государства Греции не соеди­нялись в прочные политические союзы. Древнейший эпос и вообще героические сказания еще всецело проникнуты представлением о полновластной, политически изолирован­ной от соседей областной общине с укрепленным центром — резиденцией царя, полисом. То же самое доказывают и уцелевшие памятники. Даже на Аргосской равнине, которая по своим природным свойствам представляет резко ограни­ченное целое, мы находим рядом две столицы — Микены и Тиринф; и едва ли можно сомневаться, что Мидея, Навплия и Аргос также уже в глубокой древности были средоточиями самостоятельных государств. Агамемнон является в „Илиа­де" вождем греческого войска под Троей, но отнюдь еще не сюзереном остальных греческих царей; только тогда, когда поход против Трои стал представляться поэтам националь­ным предприятием, они сочли нужным снабдить Агамемно­на властью, соответствующей его положению. Впрочем, весьма возможно, что до возвышения Аргоса Микенам дей­ствительно принадлежала гегемония над соседними города­ми, судя по тому, что храм Геры близ Микен оставался глав­ным святилищем всей страны даже во время владычества Аргоса. Но если когда-нибудь и существовала такая Микен­ская держава, то она могла представлять собою только плохо сплоченный агрегат немногих областных государств [57]

Сильное расчленение берегов и многочисленность ост­ровов, разбросанных по морю вблизи материка, должны бы­ли очень рано заставить обитателей греческого полуострова обратиться к морю. Правда, путешествия на запад, через от­крытое Ионическое море, были пока невозможны; это море сделалось доступным лишь спустя несколько столетий. Но на востоке острова тянутся непрерывной цепью вплоть до берегов Малой Азии, и мореплаватель никогда не теряет из глаз твердой земли, а с вершины Охи на Эвбее открывается свободный вид через всю поверхность Эгейского моря до Пелиннея на Хиосе. Таким образом, уже географические ус­ловия указывали здесь путь грекам, один за другим были заняты острова Эгейского моря до самых берегов Азии. Это не было переселением народов в собственном смысле слова; ни одно греческое племя не покинуло своих старых мест: уходило лишь молодое мужское поколение, которое не мог­ло получить наделов на тесной родине или жаждало добычи и приключений [58] Как совершались эти завоевания, — мы видим из описаний „Илиады", хотя они и относятся к гораз­до более позднему времени. Греки причаливают, разбивают лагерь на берегу и отсюда опустошают окрестную мест­ность. Небольшие поселения они берут штурмом, но для правильной осады сколько-нибудь хорошо укрепленного города им еще недостает военных знаний. В таких случаях война могла длиться годами, пока какой-нибудь случай бро­сал город в руки осаждающих, либо недостаток в припасах принуждал защитников покинуть родину или сдаться. Если штурм удавался, то все способные носить оружие умерщв­лялись, женщины и дети обращались в рабов или, вернее, — так как греческие поселенцы обыкновенно не приводили с собой женщин, — жены побежденных становились женами победителей. Часто бывало, конечно, и так, что продолжи­тельная осада утомляла самих осаждающих, и они уходили, не взяв города, как едва не случилось с ахейцами под Троей; тогда греки выжидали удобного времени и снова повторяли нападение, пока не достигали своей цели.

Таким образом, коренное население небольших остро­вов, лежащих в южной части Эгейского моря, было истреб­лено так же бесследно, как прежде население самого полу­острова. Но на обширном Крите доэллинские обитатели бы­ли слишком многочисленны, чтобы их можно было истре­бить; они были обращены в крепостных (мноиты, войкеи), которые должны были обрабатывать землю для своих новых господ [59], а сами победители, чтобы упрочить свое положение в стране, ввели у себя строгую военную организацию. Мало того: восточная окраина острова, область Итана и Прэса, ни­когда не была покорена греками; население этих двух горо­дов — „исконные критяне", этеокритяне, как они называли себя — сохранило свою национальность и язык до V века. То же самое можно сказать и об „этеокарпафийцах", оби­тавших на пустынном соседнем острове Карпаф. Немногие острова северной части Эгейского моря, где господствует уже суровый фракийский климат, греки заселили только в историческую эпоху; до этого времени их крайними форпо­стами в этом направлении были Лесбос и, может быть, Тенедос; Фасос оставался в руках варваров до VII столетия, Лем­нос и Имброс — до конца VI, а гористая Самофракия, на­сколько нам известно, никогда не была заселена греками, хотя с течением времени, конечно, усвоила их культуру.