Битва дипломатов, или Вена, 1814

Вместе с Меттернихом в салон герцогини де Саган зачастили и сотрудники австрийского министерства иностранных дел. Туда же повадились ходить и британцы, нашедшие общий язык с австрийцами в оппозиции к русским. Салон герцогини де Саган стали называть «австрийской ставкой», а салон княгини Багратион — «русской ставкой», поскольку его оккупировали представители и доброхоты России и Пруссии.

Ночью с 30 сентября на 1 октября в салоне герцогини было особенно весело и оживленно, и Меттерних чувствовал себя на коне. Когда кареты, стоявшие на дворе, увезли последних гостей, никто не мог сказать, уехал ли князь. Его не видели и утром, он появился в канцелярии лишь после обеда. Почти наверняка Меттерних провел ночь с герцогиней. Именно тогда, как признал позже князь, он испытал «самое великое счастье в жизни».

На противоположной стороне дворца Пальма той же ночью утолял позывы своего сердца еще один важный посетитель — царь Александр. Его видели в компании с почти раздетой княгиней Багратион. Княгиня не принимала гостей, а слуги ссылались на ее мигрень. Потом она отослала и слуг. Если княгиня Багратион сделала это для того, чтобы не давать повода для слухов, то все вышло с точностью до наоборот.

В Вене рассказывали разные истории о визите царя. Говорили, как он подъехал, четыре раза позвонил в колокольчик и как княгиня спустилась к нему в неглиже. К истории добавляется еще один интригующий эпизод. Когда царь вошел в опочивальню, то, к своему удивлению, увидел там мужскую шляпу. Однако княгиня невозмутимо улыбнулась и сказала: «Ах, да, это шляпа декоратора Моро. Он готовит дом к завтрашнему приему».

Возможно, княгиня говорила правду. Действительно, назавтра она устраивала бал, и Карл фон Моро входил в фестивальный комитет, будучи одним из самых известных декораторов в городе. Так или иначе, царь принял объяснение, и оба посмеялись над его «безосновательными подозрениями». Агент, подытоживший сплетни, иронически заметил: «Грех тому, у кого возникают дурные мысли».

Слухи о ночном визите царя Александра к княгине Багратион взбудоражили весь город. Один агент сообщал: «Все только об этом и говорят».

Глава 9

ТАНЦУЯ С ЦЕЛЫМ МИРОМ В РУКАХ

Открыть конгресс предполагалось 1 октября 1814 года. Этот день наступил, но так ничего и не произошло. На следующий день, правда, как и намечалось, в императорском дворце состоялся бал-маскарад. Император Франц и императрица Мария Людовика хотели непременно всех поразить, и это им удалось. Одна графиня потом назвала бал «необыкновенным, изумительным событием».

От хрустальных канделябров, в которых горели восемь тысяч свечей, исходило чудесное сияние, «слепило глаза, и кружилась голова». Парадная лестница, украшенная цветами и диковинными растениями, вела на балконы и галереи, обитые красным и золотистым бархатом. Под ними на блестящем паркетном полу выстроились ряды кресел. Боковые комнаты напоминали тенистые кущи, наполненные ароматами живых цветов, принесенных из императорских оранжерей. Десять, а может быть, и двенадцать тысяч гостей съехались в императорский дворец, заполнив и большой бальный зал, и малый зал, и Клайнер Редутензал, и арену Испанской школы верховой езды. С массовостью мероприятия получился явный перебор отчасти благодаря аферистам, искусно подделывавшим билеты. Свою лепту внесли и швейцары, прибегавшие к очень простому способу наживы на энтузиазме людей — забирая билеты, они их тут же перепродавали зевакам, стремившимся взглянуть на императоров и королей.

«Грубая и шумная фаланга» официантов с трудом справлялась с многотысячной оравой званых и незваных гостей в масках. Неизвестны издержки фестивального комитета на устройство феноменального бала. Но имеются данные о тратах на проведение аналогичного по масштабам светского мероприятия: 300 окороков, 200 куропаток, 200 голубей, 150 фазанов, 60 зайцев, 48 boeuf a la mode (оковалки вареного мяса), 40 кроликов, 20 больших индюшек, 12 «кабанов среднего размера». Среди прочих яств на столы подавались жареная и холодная говядина и другие деликатесы — к примеру, 600 маринованных и соленых языков.

Гости должны были съесть ошеломляющее количество пирожных, кексов, миндаля, фисташек, севильских апельсинов и французских слоеных тортов. Они выхлебали около 3000 литров испанского овощного супа олья, скушали 2500 различных видов печенья, 1000 «мандлей-вандлей» (овальных пирожных с миндальной начинкой), 60 «гугельхупфов» (бисквитных тортов), множество других сладостей. К этому изобилию следует добавить сотни литров лимонада, миндального молока, горячего шоколада, чая, токайских, менезерских и других вин. Официанты сбивались с ног, наполняя моментально пустеющие бокалы и тарелки на буфетных стойках.

Наконец труба возвестила о прибытии августейших особ. В зал степенно вошли император, царь, короли, сопровождаемые императрицами, королевами и эрцгерцогинями. Все устремили взор на сверкающую драгоценностями процессию, которая, совершив круг, начала рассаживаться на почетном возвышении, украшенном белыми шелковыми полотнами, «окаймленными серебром». Впереди расположились австрийская и русская императрицы, за ними — королева Баварии и великая княгиня Екатерина, сестра царя Александра. Женщины венценосцев были прекрасны, как «античные статуи».

За небольшим исключением на балу присутствовали все дипломаты и их дамы. Не приехал на веселье прусский посол Вильгельм фон Гумбольдт. Накануне он был на приеме и устал от толкотни в душных комнатах, набитых людьми, где невозможно и шага ступить, не обливаясь потом. Посол в некотором роде даже завидовал графу Мюнстеру из миссии Ганновера, сломавшему ребро во время дорожного происшествия и имевшему теперь законный предлог для того, чтобы оставаться дома.

Молодому поэту Огюсту де Ла Гард-Шамбона удалось попасть на бал, и он получил огромное удовольствие. Конечно, его восторгали не коронованные правители мира:

Восхитившие поэта женщины носили тогда простые, но очень элегантные платья с глубоким декольте. Верхнее платье обыкновенно шилось из петинета или крепа, а нижнее — из атласа под цвет наряда: светло-голубое, кремовое, розовое или пастельное. Рукава были, как правило, длинные, узкие, отделанные кружевами, вышивкой или атласом. Некоторые дамы предпочитали короткие рукава с обязательными длинными белыми перчатками. Волосы украшались цветами, лентами, бриллиантами, жемчугом и самоцветами, сверкавшими тысячами чудесных огоньков в ярком свете свечей.

Оркестры начали играть полонез, джентльмены и их дамы, выстроившись в длинную процессию, отправились «ритмично маршировать» по большому бальному залу. В других, меньших залах пары «с тевтонской важностью» танцевали менуэт, вызывая смешки у молодежи. Юное поколение уже полюбило скользить и вращаться по паркетному полу в вальсе, новом танце, возбуждающем чувства и страсти.

Осенью 1814 года он еще не был венским вальсом Иоганна Штрауса-сына, создавшего «Голубой Дунай», «Сказки Венского леса», «Императорский вальс» и многие другие шедевры танцевальной музыки. Он больше напоминал крестьянский танец «лендлер», распространенный в Южной Германии и Австрии.

Но тогда вальс, быстро завоевавший популярность по всей Европе, многим казался не очень пристойным. Как-никак это уже был не групповой танец, и парам позволялось вступать в более тесный контакт, даже прижиматься друг к другу, чего прежде не допускалось ни в одном танце за всю современную историю.