Революцiйна доба в Украiнi (1917–1920 роки): логiка пiзнання, iсторичнi постатi, ключовi епiзоди

Книга И. Михутиной привлекает внимание прежде всего тем, что в ней вводятся в научный оборот новые документальные сведения, уточняются известные факты. Но еще больший интерес вызывает осуществленная автором реконструкция опыта выхода России из империалистической войны, в центр которой логически поставлен конфликт между ленинским СНК и Генеральным секретариатом Украинской Народной Республики.

И. Михутина реализовала часть замысла, о котором публично заявила некоторое время тому назади ¹³⁷²: из многообразия событий 1917 — начала 1918 гг. вычленила чрезвычайно сложные, запутанные, противоречивые взаимоотношения между социальной (всероссийской) и национальной (региональной) революциями и попыталась «вписать» их в геополитический контекст решений Брестской конференции. Основным итогом последней, как известно, явились мирные договоры между странами Четверного союза, с одной стороны, Украинской Народной Республикой и РСФСР — с другой.

Автор фронтально изучила документы центральных архивов России и Украины, доступные публикации документов, историографию проблемы и воссоздала достаточно полную картину процесса подготовки и проведения переговоров. Весьма конструктивным представляется ее подход к трактовке взаимовлияний между всероссийским революционным процессом после Октября и национально-освободительной революцией на Украине, когда вторая стала по существу периферией первой, в результате чего большевистское руководство рассматривало украинскую проблему в конце осени — начале зимы 1917 г. как производную от донской (с. 85), иначе говоря — как составную часть задачи подавления кадетско-калединского заговора. Правда, может быть несколько точнее было бы говорить о событиях в Украине не как о периферийных (с очевидным налетом второстепенности), а как о специфическом и притом важном (если не ключевом) сегменте тогдашней политической жизни, всеобъемлющего революционного процесса. Однако гораздо существеннее другое — стремление объяснить развитие кризиса во взаимоотношениях между Советской Россией и Украинской Народной Республикой не с точки зрения поиска различий двух национально-государственных образований, доводя их своеобразие до антагонизма, чем в последние годы особенно отличается украинская историография, а с точки зрения их объективного взаимодействия, что представляется более адекватным восприятием реального опыта. Это позволяет понять всю противоречивость ситуации, разложить «по полочкам» «транзитные акции» Центральной Рады, Генерального секретариата. Речь идет, в частности, о согласии Центральной Рады в момент образования Комитета по охране революции (25 октября) на требование большевиков не пропускать через Украину контрреволюционные части с Юго-Западного и Румынского фронтов в направлении Петрограда и Москвы, о разрешении передислокации в пределы Украины Ставки Верховного Главнокомандующего, о содействии проезду на Дон казачьих частей и одновременных препятствиях переброске на север революционных частей (с. 38, 39, 44, 75–100 и др.).

К слову, вряд ли у Михутиной были основания для упрека в адрес Центральной Рады в том, что переброска советских войск для разгрома А. Каледина была разрешена «через территории, произвольно объявленные Киевом (выделено мной. — B. C.) принадлежащими Украине» (с. 85, 193). Произвольно действовало Временное правительство, своей инструкцией Генеральному секретариату от 4 августа 1917 г. «предписывая» практически разделить пополам территорию Украины, оставляя 4 из 9 этнических украинских губерний в прямом подчинении Петрограду. К чести М. Грушевского, В. Винниченко и ряда других лидеров Украинской революции надо сказать, что они никогда, в том числе в официальных документах (постановления правительства, III Универсал) не допускали произвола, а стремились педантично следовать этнографическому, т. е. научному и демократическому принципу определения границ украинской государственности, при малейшей неясности, спорности применения этого принципа оставляя территориальные вопросы открытыми, требующими последующего разрешения на основе местных референдумов, плебисцитов и т. п.

Можно предположить, что результат исследования проблемы взаимодетерминированности событий всероссийского и украинского масштаба был бы ощутимее, а выводы убедительнее, если бы автор книги прибегла для уяснения сущности тогдашних процессов к термину «гражданская война» (есть основания считать ее началом на Украине последние дни ноября — первые числа декабря 1917 г.). С другой стороны, хотелось бы получить большую определенность в квалификации участия в вооруженных действиях против УНР революционных отрядов и красногвардейцев, прибывших из Советской России. В украинской историографии последних лет они в большинстве случаев оцениваются как неспровоцированная военная агрессия, как полномасштабная русско-украинская война.

Очень квалифицированно в рецензируемом труде рассматриваются хитросплетения дипломатических дискуссий в Бресте, анализируется правомерность отстаиваемых сторонами позиций, степень обоснованности принимаемых решений, уровень подготовки документов, расшифровываются явные и тайные расчеты участников переговоров. Достаточно обстоятельно раскрывается, к примеру, во многом некомпетентное, граничащее с авантюризмом, а то и просто авантюристическое поведение главы российской делегации Л. Д. Троцкого. Известно, что это привело к громадным издержкам и испытаниям для российской стороны. В книге Михутиной приводятся многочисленные примеры необоснованной, исполненной демагогии и непредсказуемых изменений позиции Троцкого относительно интересов Украины и ее представителей на конференции. Глава советской делегации допускал непродуманные заявления, принимал опрометчивые решения, которые затем приходилось с большим трудом корректировать, а многие исправить так и не удалось.

Конечно, нельзя только на Троцкого возлагать ответственность за то, что ему не удалось наладить взаимодействия с делегацией Центральной Рады (повлиять на ее позицию вряд ли было возможно), а также обеспечить надлежащую роль представителям советского правительства Украины (при категорической незаинтересованности и откровенном противодействии этому делегаций австро-германского блока серьезной перспективы тут тоже не было). Поэтому Михутина обоснованно утверждает, что общий итог работы конференции определялся действиями посланцев Центральной Рады (В. Голубовича, М. Любинского, А. Севрюка, М. Левитского и др.).

В этой связи есть смысл подумать над выводом, к которому пришел один из украинских исследователей: с прибытием в Брест украинской делегации конференция распадается по существу на две: страны Четверного союза — Украинская Народная Республика и страны Четверного союза — Советская Россия. При этом сначала тайные, а затем официальные переговоры между Центральными державами и Украиной именуются второй Брестской конференцией, которая проходила более интенсивно и продуктивно ¹³⁷³. В самом деле — пока гранды европейской дипломатии не «выдавили» максимум возможного из кризисной ситуации, в которой оказалась Центральная Рада, они не проявляли большого интереса к общению с российской делегацией, сведя его к минимуму. Автор рецензируемой монографии оказалась близка к подобному выводу, идя в логике оценок в обозначенном направлении.

Михутина, по существу, проходит мимо того обстоятельства, что для делегации УНР результат от проведения параллельных конференций оказался двояким. С одной стороны, она получила определенные преимущества, перехватив инициативу, первой выйдя на финальную стадию переговоров и стремясь реализовать свои национальные интересы, часть которых противоречила намерениям российских партнеров. С другой стороны, не имеющие опыта дипломатической деятельности (да и молодые по возрасту, недостаточно хорошо знающие жизнь) посланцы Центральной Рады, сепаратно общаясь с поожженными авторитетами европейской политики, стали жертвами «ловушек» последних. Их попросту обманули с помощью своеобразного «пакетного» варианта подписанных документов. Он обеспечивал односторонние преимущества австро-германскому блоку, получавшему доступ к украинскому продовольствию в гигантских размерах. Априори было ясно, что в полном объеме выполнить принятые обязательства украинская сторона не в состоянии, даже при условии оккупации Украины. Это превращало тайные протоколы (в них содержалось нетвердое обещание объявить до 20 июля 1918 г. о создании из западноукраинских территорий коронного края и присоединении к Украине Холмщины и Подляшья) в фикцию, поскольку все положения документа автоматически утрачивали силу, если к назначенному сроку не выполнялся любой (хотя бы один) из согласованных пунктов договора. Единственным реальным обязательством, взятым на себя Германией и Австро-Венгрией, было изгнание из Украины сил Советской власти, чего самостоятельно Центральная Рада сделать не могла.