Римская история в лицах

Ливия Друзилла из знатного рода Друзов была третьей женой Октавиана. Первые два брака — с падчерицей Марка Антония Клавдией, а затем с родственницей Секста Помпея Скрибонией — были заключены из политических соображений и очень быстро расторгнуты. Однако вторая жена успела родить Октавиану дочь Юлию. В 39-м году, сразу после рождения дочери, он развелся со Скрибонией, отнял у одного из своих знатных противников, Тиберия Клавдия Нерона, его жену Ливию и женился на ней. Хранящийся в Копенгагене скульптурный портрет Ливии (в зрелом возрасте) изображает красивую, спокойную и волевую женщину с широким лбом, большими глазами, тонким, выдающимся вперед носом и маленьким ртом. Есть основание полагать, что это был брак по любви. Светоний пишет, что «ее он, как никого, любил и почитал до самой смерти». В свои девятнадцать лет новая жена Октавиана уже имела от первого мужа четырехлетнего сына Тиберия и была беременна вторым сыном, которого назовут в честь деда с материнской стороны Друзом. Наличие двух чужих детей не остановило двадцатипятилетнего Октавиана. Напротив, став императором, он явно благоволил к пасынкам.

Хотя начало пожизненного брачного союза Августа было, по-видимому, связано с сильным чувством, не оно одно обусловило его прочность. Октавиан, как и большинство молодых аристократов той поры, был порядочным распутником. В 32-м году Антоний по-приятельски писал Октавиану (тогда между ними еще не возникла смертельная вражда), отвечая на упреки по поводу своей связи с Клеопатрой:

«С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет. А ты как будто живешь с одной Друзиллой? Будь мне неладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Теренциллой, или Руфиллой, или Сальвией Титизенией, или со всеми сразу — да и не все ли равно, в конце концов, где и с кем ты путаешься?» (Там же, 69)

Ливия была достаточно умна, чтобы смотреть на это «сквозь пальцы». Более того, если верить тому же Светонию: «Сладострастным утехам он предавался и впоследствии, и был, говорят, большим любителем молоденьких девушек, которых ему отовсюду добывала сама жена». (Там же, 71)

Страдала ли она при этом? Август считал их брак счастливым. Умирая на руках у жены, семидесятишестилетний Август произносит последние в своей жизни слова: «Ливия, помни, как мы жили вместе! Живи и прощай!» (Там же, 76)

Писавший на рубеже двух первых веков нашей эры великий римский историк Корнелий Тацит, хотя и начинает свои «Анналы» с момента смерти Августа, посвящает несколько строк Ливии в качестве спутницы всей жизни первого императора:

«Святость домашнего очага, — пишет Тацит, — она блюла с неукоснительностью, свойственной нравам старины, но была приветливей, чем это было принято для женщин в древности; она была страстно любящей матерью, снисходительной супругой и хорошей помощницей в хитроумных замыслах мужу». (Тацит. Анналы. V, 1)

В прилагательном «хитроумных» есть оттенок осуждения. Тацит не любил Августа. Быть может, поэтому и не стал писать о нем. Но в приведенной фразе есть и признание того обстоятельства, что Ливия была не просто женой, а другом и советчицей мужа. В этом смысле я склонен трактовать и ту фразу Светония, которой обычно иллюстрируют педантизм Августа:

«Даже частные беседы, — пишет Светоний, — даже разговоры со своей Ливией в важных случаях он набрасывал заранее и держался своей записи, чтобы не сказать по ошибке слишком мало или слишком много». (Светоний. Божественный Август, 84)

Ведь не к обсуждению же чисто семейных, домашних дел так тщательно готовился Август. Кстати, нигде нет свидетельств о такого рода подготовке к частной беседе с кем-либо другим. Рядом Светоний упоминает, что так же основательно Август готовился к выступлениям перед сенатом, народом или войском, тем самым подтверждая серьезность вопросов, которые тот, по-видимому, обсуждал с Ливией.

На этом я закончу свое небольшое отступление. Оно появилось в связи с загадкой изменения отношений Октавиана-Августа с согражданами. Мы не можем исключить здесь влияние Ливии. Особенно ввиду ее необычной приветливости, которую считает нужным отметить Тацит. Однако вполне возможно, что роль и влияние Ливии были куда более значительны. Хотя бы вследствие ее страстной любви к своим детям. Ведь им предстояло соперничать с детьми Юлии — кровными внуками Августа. Впрочем, до той поры еще много воды в Тибре утечет. Начнем же по порядку.

Итак, в 29-м году Октавиан возвращается в Рим. Прах его последнего соперника, Марка Антония, покоится в египетской земле рядом с останками Клеопатры. Сам он объявлен преемником фараонов, властителем Египта. Все богатства страны, в первую очередь поставляемое на внешний рынок зерно, принадлежат теперь лично Октавиану.

В течение трех дней римская толпа развлечена зрелищем трех триумфальных шествий по поводу побед в Иллирике, при мысе Акций и в Египте. Но вот празднества окончены, и тридцатичетырехлетний триумфатор должен приступить к решению множества проблем, связанных с последствиями гражданских войн, опустошавших Италию в течение двух последних десятилетий. Наиболее неотложная проблема — увольнение отслуживших свой срок ветеранов и сокращение хотя бы на одну треть полумиллионного римского войска. Всем легионерам надо выплатить денежные награды, а увольняемые должны получить еще и наделы земли. Остающиеся в строю воины затем отправятся в Галлию, Испанию и Африку. В результате долгих междоусобиц власть Рима на этих обширных пространствах явно ослабела, а кое-где и вовсе утрачена.

Сокровища египетских царей позволят оплатить все расходы, включая покупку земель и даже раздачу по 100 денариев тремстам тысячам неимущих в Риме. Октавиан покупает земли не только в Италии, но и в далеких провинциях. Во время этого и следующего массового увольнения из армии (оно произойдет 15 лет спустя) будет основано 28 новых колоний ветеранов в Италии и примерно втрое больше за ее пределами. В них на своей земле обоснуется более трехсот тысяч отставников. Впрочем, покупка земли и организация колоний требуют времени. А пока в Риме, его окрестностях и в военных лагерях по всей Италии томится без дела огромная масса легионеров.

Хотя грабежи населения и самоуправство солдат еще не достигли того размаха, что был после Филипп, ситуация может стать опасной. Присутствие воинов позволяет Октавиану диктовать свою волю сенату и собранию народа, но затягивать процесс расселения ветеранов и отсылки войск в провинцию нельзя. А потому все вопросы организации управления государством в мирное время надо решать быстро. В стране царят анархия и разбой. Рабы, после всех мятежей и освобождений для участия в войнах, непокорны. В любой час могут восстать. Они составляют почти треть населения, и среди них немало свободнорожденных, захваченных разбойниками на дорогах Италии. Крестьянское хозяйство подорвано. Колонии ветеранов помогут его возрождению. Но ведь не сразу! Провинции истощены грабежом наместников и публиканов, многочисленными конфискациями. Налоги поступают плохо. В погоне за роскошью и наслаждениями «лучшие люди» забыли о чести и долге. Процветают взяточничество и подкуп. Семьи распадаются, традиции рушатся. Плебс продажен. Сенат чуть ли не вдвое разбавлен людьми недостойными. Его авторитет подорван. Народ устал от войн и беспорядков. Он жаждет мира и спокойствия. Как его добиться?

Цезарь был прав — республика изжила себя. Справиться со всем этим хаосом может только сильная власть всемогущего правителя. Октавиан хорошо помнит их разговор в начале того рокового года, перед отъездом в Македонию к войску. Такая власть теперь по праву принадлежит ему. Как сделать ее надежной, непоколебимой до конца его дней? Сейчас у него войско, память о проскрипциях еще жива — все боятся. Но войско уйдет из Италии, а строить государство на постоянном страхе нельзя. Тирания для римлянина отвратительна. Да и мало кто из тиранов умирал своей смертью. Цезарь тогда говорил о единовластии, опирающемся на доверие народа. И был убит на первых шагах к его осуществлению. Он недооценил силу традиции — действовал слишком круто! Надо отыскать более надежный, постепенный переход. Какой? Что посоветуют ближайшие друзья — Агриппа и Меценат?