Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»

— В каком состоянии ваши машины? Подбитые есть?

— Откуда подбитые! Что вы, товарищ командир! Мы атаковали их сверху, внезапно. Сразу всех разогнали.

Люблю Иванова, уважаю. Но сейчас меня задевает его восторженно-радостный тон. Можно ли так говорить, если погиб Бондаренко? Хочется осечь Иванова, сказать ему что-нибудь резкое, даже обидное, но я беру себя в руки — разве он виноват? — и говорю ему то, что надо сказать:

— Смотрите, не зазнавайтесь. Разберитесь с этим полетом. Учтите, в звене слаба осмотрительность. Смотреть надо в оба. Первый увидел — наполовину победил.

— Это понятно, — удрученно говорит Василий, — но в воздухе очень плотная дымка.

В разговор вступают другие пилоты. И сразу начинается тот разговор, Который обычно бывает после воздушного боя. Каждый хочет сказать свое впечатление, мнение, предложить что-то хорошее, нужное с его точки зрения. Такие беседы накоротке, по ходу дела, очень полезны.

— С бомбардировщиком драться труднее, чем с истребителем, — говорит Иванов. — Истребитель и маневрирует, и атакует, а ты сделал резкий бросок — и все, из— под удара ушел. С бомбовозом так не получится. Бомбардировщик — это, конечно, сила. Особенно если он не один. Как ни крутись возле него, а он идет себе по прямой и держит тебя в прицеле: ждет, когда подойдешь поближе…

Правильно в общем-то думает, здраво. С истребителями драться легче. С бомбардировщиком труднее, опаснее. Спрашиваю:

— Что предлагаешь?

— Надо атаковать сверху, — говорит Иванов, — с большим углом пикирования, на большой скорости. Это позволит нам сократить время нахождения под огнем воздушных стрелков.

— Кроме того, — добавляет Иван Табаков, — надо бить из «мертвого сектора».

И Табаков правильно думает. Каждый пулемет бомбардировщика имеет определенный сектор стрельбы. За его пределами находится не простреливаемое, то есть «мертвое» (для бомбардировщика), пространство, из которого истребитель «посылает» бомбардировщику смерть.

— Безусловно, это надо учитывать, — соглашаюсь я с Табаковым и поддерживаю точку зрения. Иванова относительно скоростной атаки.

Очень дельная мысль.

— Молодец, — говорю, — думать умеешь. Но хватит ли времени на то, чтобы прицелиться? Подумайте, посоветуйтесь с товарищами. Я тоже подумаю.

Предлагает Федор Коротков:

— Товарищ командир, хорошо бы в бою рассредоточить огонь бомбардировщиков. Атаковать с разных направлений: слева и справа, например. Или сверху и снизу. При этом одна группа может имитировать атаку, отвлекать огонь на себя, другая бить наверняка.

Звонит телефон. Инженер полка сообщает, что он осмотрел самолеты звена Бондаренко.

— Ничего особенного, повреждения небольшие: сорвало обшивку, стрингерок перебило, — успокаивает меня Виноградов. — На втором самолете киль потревожен. Все залатали, заклеили…

— Хорошо, — говорю, — спасибо. Передайте комэску, чтобы готовил группы для вылета по графику.

— Он уже подготовил. И сам полетит.

— Передайте: вместо звена пусть выходит шестерка.

— Хорошо, передам.

Очередной звонок из штаба дивизии:

— В воздух звено из «Меча»!

Во главе звена уходит Вася Хвостов. День только еще начинается, а летчики трижды побывали в бою. Чувствую: и этот вылет кончится схваткой. Командный пункт торопит Хвостова. Через каждые тридцать-сорок секунд напоминает о том, что надо быстрее набрать высоту, увеличить скорость полета. «Понял», — отвечает Хвостов, раздражаясь.

Зачем торопить? Зачем подгонять? Разве летчик не знает, куда и зачем идет? Знает. И всегда идет на полных оборотах мотора. Ему больше нужны высота и скорость, чем тому, кто сидит на радиостанции. Непрерывные и ненужные толчки в спину только раздражают его, мешают сосредоточиться на главном: как обнаружить противника, обдумать возможные варианты воздушного боя. Ну вот, довели, парня до белого каления. Уже не отвечает — кричит: — Не на снаряде лечу, на самолете!..

А ведь он, как олимпиец: спокойный, немногословный, выдержанный. И летчик очень хороший — бывший командир звена в авиашколе.

Чувствую, обстановка накаляется, надо быть начеку. Сажаю в «готовность номер один» шесть экипажей во главе с Федей Коротковым. Не случайно сажаю тех же, кто сегодня уже летал. Если будет такая возможность, до обеда будут летать только они, после обеда — другие. Это позволит мне сэкономить силы пилотов. Нельзя всех держать в напряжении с утра и до вечера. Так много не навоюешь.

Оправдались мои прогнозы, снова звонок, и снова команда:

— Шестерку из группы «Меч» в воздух!

Взлетают, уходят в мглистую даль. Слышу доклад Хвостова: «Вижу большую группу „юнкерсов“ в сопровождении „мессов“. Снова звонок, команда:

— Четверку в воздух!

Взлетает звено Иванова. Проходит минута, другая. Затихает вдали басовитый моторный гул. А пыль все висит над взлетно-посадочной. Фашисты пока не знают наш Тоненький — небольшую площадку среди оврагов и балок, но пыльное облако может однажды нас выдать. Дождичка бы небольшого. Пыль бы, глядишь, и прибило.

Тишина. В траве под окном чирикнул кузнечик, отозвался другой, третий. Затрещали, будто наверстывая упущенное. Мимо окна скользнула легкая тень, сверху из-под карниза послышался писк птенцов. Ласточки… И сразу ушло напряжение, сразу повеяло чем-то своим, домашним. И вроде бы нет ни боев, ни войны, за окном будто не полевая площадка Тоненький, а мирное поле. И пыль взвихрили не самолеты, а ветер, теплый и ласковый, и вроде бы все хорошо, ничего не случилось, жив и здоров Бондаренко…

— На посадку идет Хвостов, — доложил мне начальник штаба, и этот доклад возвращает меня в довоенное время. Раньше, в мирные дни, выполнив учебно-боевую задачу, мы проносились над стартом в плотном парадном строю, оглушая округу ревом моторов. Ведущий резко отваливал влево, за ним через восемь— десять секунд — второй. После второго — третий… Каждый при этом старался порадовать глаз наблюдавших четкостью строя, энергичным маневром. И вправду, все это было красиво, торжественно.

Сейчас все по-иному. Ни проходов над стартом, ни разворотов, ни гула моторов. Сейчас все по-рабочему. Бреющим, «из-за угла» заходим в створ взлетно-посадочной, у самой земли выпускаем тормозные щитки, перед самой посадкой — шасси. Обороты мотора убрал — и вот она, родная земля. Перед тем как выпустить шасси, не забудь оглянуться назад: возможно, это и «мессер» уже заходит в атаку. Не забудь оглянуться после того, как приземлился: по той же причине. Самолет еще не закончил пробег, а ты уже сгоняешь его с полосы, побыстрее рулишь к укрытию.