Новый взгляд на историю Русского государства

Но допустим, что и в VI главе можно искать астрономических явлений. Тут на обязанности Морозова лежало доказать два положения: 1) кони символизируют планеты, а всадники — созвездия, в которых планеты (кроме Марса?) находятся; 2) что определенный цвет соответствует именно той самой планете, о которой думает Морозов. По первому вопросу была в свое время большая полемика, из которой Морозов не вышел победителем. Он ссылался па галльские монеты, приведенные в популярных изданиях Фламмариона и его английского переводчика Блэка; но в этих изданиях кони, изображенные на монетах, считаются символами солнца. В «Пророках» Морозов, считаясь с этим возражением, заявил, что он дает в книге несколько десятков рисунков из старых астрономических книг, которые якобы доказывают, что планеты символизировались конями. Но на этих рисунках, изображающих колесницы различных планет, только колесница Марса изображена с конями, а прочие планеты вместо коней имеют или других животных, или птиц, или даже людей. И в самом истолковании цвета коней возможны варианты. Белый конь, действительно, может быть Юпитером, но может быть и Венерой, цвет которой считался белым; черным мог быть не только Меркурий, но и Сатурн; так, между прочим, думает известный ориенталист Иеремиас, также считающий коней символами планет; и тот же ученый толкует цвет chloros четвертого коня в качестве желтого и считает четвертого коня Юпитером (первый конь, по его мнению, либо солнце, либо луна — ср. A.Jeremias, Babylonisches im Neuen Testament, 24—25). Наконец, почему делать для Марса исключение и считать его всадником не созвездие Зодиака, в котором он находился, а созвездие Персея, находящееся за пределами эклиптики? С точки зрения астрологии это вряд ли допустимо. Таким образом, астрономическое толкование коней стоит на очень шаткой основе. И мы вправе считать, что вполне сохраняет свою силу обычное толкование: кони — отзвук коней пророка Захарии, где они, как прямо сказано в тексте, изображают четыре ветра, обходящие землю; в Откровении кони символизируют бедствия, надвигающиеся со «всех четырех ветров небесных» — конь белый — с востока, откуда появляется солнце, судия и мститель; конь огненно-красный — с юга, где в 90-х годах (вероятная эпоха появления Откровения по современным научным данным) постоянно шла война; конь черный — с запада, со стороны ночи, откуда из Рима вышел знаменитый указ Домициана 92 года, вызвавший голод в Малой Азии; конь бледный — с севера, области зимы и смерти, стоит уже за пределами той реальности, свидетелем которой был автор Откровения, так как четвертый конь идет в сопровождении Смерти и Ада, двух мифических чудовищ гибели и разрушения.

Безусловно, и это толкование — одно из возможных. Мы не отрицаем наряду с ним возможности и астрономического подхода. Но — да разрешит и нам Морозов, как себе, некоторую резвость мысли — мы беремся доказать, оставаясь при этом на почве основных положений Морозова по отношению к XII и VI главе, что дата Откровения будет 98-й год до Р. Х., т.е. именно та эпоха, к которой относит эту книгу современная научная критика. Мы принимаем, что дело было, на основании XII главы, 30 сентября или в ближайшие дни, вообще осенью, в конце сентября — начале октября, и постараемся показать, что положение планет по VI главе было таково, что книга могла быть написана в 98-м году. При этом исходный пункт наш будет несколько иной, чем у Морозова. Морозов полагает, что в VI главе описано одновременное положение четырех планет в созвездиях; снятие печатей он толкует, как очищение соответствующих созвездий от покрывавших их облаков. Привлечение облаков и туч, что очень любит Морозов, есть прием совершенно субъективный и недопустимый с научной точки зрения. Здесь дело может стоять только таким образом: автор Откровения на основании своих наблюдений и выкладок предсказывает наступление и развитие мировой катастрофы и облекает свои предсказания в символическую форму раскрытия печатей книги судеб. В 98-м году, 30-го-сентября или несколько позже, он обнаружил Юпитера в Стрельце (см. — Морозов, Откровение в грозе и буре, таблица на стр. 142) и истолковал это, как знамение близкого пришествия Мессии — выходящего с луком и в венце, чтобы победить. Это было для апокалиптика первым просветом, снятием первой печати. Он хочет тогда добиться, чтобы небесная книга раскрыла ему свои дальнейшие тайны, хочет снять следующие печати. Он делает наблюдение над положением других планет и видит — огненно-красный Марс в Близнецах [429], но появление планеты войны и смерти в соединении с созвездием Близнецов издавна, по толкованию вавилонской астрологии, считалось предвестием каких-то надвигающихся бедствий (ср. Jastrow, Die Religion Babyloniens und Assiriens, II, 649—650). Вторая печать открылась, предвещая окончательное исчезновение мира с земли. Что же будет потом? Внимание автора Откровения, естественно, обращается к другому вестнику бедствий, Сатурну. Эта планета, по вавилонским представлениям — «заместитель солнца», считалась в астрологии также небесным судиею, носителем небесной правды (ср. Jastrow, op.cit., II, 681). Автор Откровения хочет снять печать с Сатурна; как астрономически образованный по тому времени человек, он умеет высчитывать на год вперед движения планет (ср. Bezold, Astronomie, Himraelschau und Astrallehre bei den Balyloniern, 6, и сл.), делает выкладки и обнаруживает, что скоро (в 99 г. нашей эры) Сатурн вступает в созвездие Весов, как черный конь [430], чтобы нарушить нормальный ход хозяйственной жизни, принести неурожай, голод и все связанные с этим бедствия. Третья печать снята; что скажет четвертая печать? Автор Откровения продолжает свои выкладки и видит, что вслед за этим (в 100—101 г. нашей эры) Сатурн будет уже в созвездии Скорпиона, как бледная смерть, чтобы принести конец жизни на земле (данные для Сатурна ср. Морозов, Откровение, табл. на стр. 139—140). Так снимается четвертая печать; бедствия, предвещаемые ее снятием, уже эсхатологического характера. Разгоряченной фантазии апокалиптика, пламенно жаждущего суда и конца, представляется, что вслед за вступлением Сатурна в созвездие Скорпиона получают свободу все силы ада: они выходят на землю и истребляют людей мечом, голодом, болезнями и дикими зверями. За разгулом смерти апокалиптику представляется уже неизбежным крушение вселенной. Астрология свое дело сделала; он отдается теперь во власть экстатики, и его разгоряченное воображение рисует ему одну за другою картины мировой катастрофы, развертывающиеся по мере того, как он в своем полубредовом состоянии «снимает» следующие печати. За снятием пятой печати звезды приходят в беспорядок; никогда не поднимающееся над горизонтом Патмоса созвездие Жертвенника вдруг восходит и обнаруживает свою тайну: под ним находятся души христиан, замученных за веру, требующие суда и воздаяния гонителям. За шестой печатью вселенная рушится: земля разрушается от землетрясения, солнце становится черным и перестает светить, звезды падают с неба, небо свертывается, как книжный свиток, и исчезает. А за седьмою печатью должно наступить торжество христиан... Небесные наблюдения осенью 98 года и астрономические выкладки движения Сатурна в следующие годы с их астрологическим толкованием апокалиптик соединил с бредовыми картинами предстоящего конца мира и скомпоновал в форму откровения, которое якобы дает ему агнец, открывая печати книги судеб мира, — и так получились IV-VI главы Откровения Иоанна...

Нам возразят, что это толкование субъективно и спорно; но мы и не выдаем его, в противоположность Морозову, за единое и истинное решение задачи. Мы хотим только показать, что, оставаясь на почве астрономического толкования и даже принимая основные положения Морозова, можно прийти к выводу, подтверждающему дату Откровеция, как ее устанавливает библейская критика [431]. Но при этом у нас есть два преимущества перед Морозовым. Первое заключается в том, что мы не прибегаем при толковании к помощи туч, облаков, ветра, грома, предполагаемого затмения, не прибегаем к искажению смысла текста путем произвольного перевода, но остаемся исключительно на почве астрономического и астрологического толкования, соответствующего уровню знаний и взглядам эпохи, и на почве имеющегося налицо текста, не допуская никаких произвольных переводов. А второе наше преимущество заключается в том, что при нашем толковании учтен основной характер Откровения, как предсказания, основанного на астрологии и экстатике, что совершенно не учитывается Морозовым. Вывод из всего этого, конечно, только один: в применении к Откровению астрономический метод не может быть точным, так как астрономические вычисления всегда будут основаны на субъективном толковании, и так как при желании всегда можно дать такое толкование, которое астрономически оправдает любую желаемую дату.