Алкамен - театральный мальчик

Итак, пока Ясон и аргонавты рыскали по сцене, изображавшей поляну в девственном лесу, я с другой половиной хора ожидал сигнала к выходу. На плечи мы взяли кувшины: ведь мы изображали царевну с подругами и прислужницами.

Вдруг ветер отдул пологи входа, захлопали двери, послышались стремительные шаги. Прошел Фемистокл, надевая позолоченный шлем стратега. Он на ходу говорил еле поспешавшему зал ним Килику:

- Скажи верховному жрецу... Я знаю, что это грех, но я принесу искупительные жертвы.

Следом за ним эфебы под руки вели спотыкающегося человека в пыльной хламиде, с окровавленными шпорами на сапогах. Вот он, вестник царя Леонида, о котором вчера предупреждал Лисия.

Фемистокл властным жестом велел хористам замолчать. Такой тишины не запомнят ласточки в небе над театром Диониса. За целый век никто не осмеливался прервать священнодействие трагедии.

Эфебы вывели вестника на орхестру. Верхние ряды встали, чтобы лучше разглядеть и услышать. Но вестник разлепил изнеможенные веки и хрипло выкрикнул всего одну фразу:

- Братья, мидяне идут! Мидяне близко!

И упал к ногам эфебов.

Словно небо громом раскололось над театром - такой поднялся шум и гвалт. Некоторые хотели бежать, другие их удерживали, третьи старались перелезть через каменную ограду, четвертые в ужасе заламывали руки. Старейшины и пританы тщетно пытались навести порядок.

Однако этот хаос продолжался недолго. Фемистокл, который стоял молча, скрестив руки, неожиданно оперся о плечо стоявшего рядом эфеба и вскочил на каменный парапет:

- Афиняне вы или стадо коз? - Его громовый голос перекрыл всю панику.

"Ему бы в театре исполнять роль Громовержца!" - подумал я.

- Начальники фил и фратрий, объявите о местах сбора отрядов! командовал Фемистокл. - Моряки - в гавань, к своим экипажам. Бегство из города воспрещается. Страже у ворот дан приказ убивать всякого, кто попытается выйти без пропуска. Начальники, командиры, после захода солнца военный совет в моем доме!

Шум прекратился. Все повернулись к вождю, слушали его приказания. Сразу запели сигнальные рожки, послышалась команда. Гоплиты, всадники, лучники, эфебы, бывшие в театре, стали выходить на площадь строиться. Остальные сгрудились кучками вокруг своих предводителей. Из разных концов доносились крики глашатаев.

- Фила Энеиды, собираемся у круглого здания суда!.. Копьеносцы филы Антиохиды, сбор на закате солнца у оружейных мастерских! Э-эй! Кто из филы Антиохиды, слышите?

Мы наскоро разоблачились. Все выветрилось из головы - и неожиданный триумф, и похвалы великих людей, и упоение собственным успехом. Тяжкий камень тревоги залег на сердце. Ухо чутко слышало каждый шепот, а в теле ощущался зуд - бежать, пока не поздно, сообщить о заговоре. А потом туда, где юноши примеряют шлемы и латы, где всадники седлают коней, где медь звенит о железо.

Но, как нарочно, появился Килик и стал требовать, чтобы мы собрали все корзины и всю утварь и уложили их в корзины. Время ли заботиться о тряпках!

И только когда тьма распростерла крылья над городом, мне удалось улизнуть. Я опрометью кинулся по улицам, на которые как будто ночь не приходила: везде горели факелы, сновали люди, обвешанные оружием; озабоченные рабы катили тачки с поклажей, гнали навьюченных мулов.

Возле дома стратегов, где жил Фамистокл, стояла толпа - зеваки из тех, что хлебом не корми, только дай первым узнать что-нибудь и потом разнести по городу. Много было и крестьян, приехавших на праздники из отдаленных деревень. Они распрягли лошадей и ослов, тут же лежали на мостовой, жевали хлеб, чистили рыбу, ругались и плакали. Сумрачные лица земледельцев выражали терпеливое ожидание: что скажут стратеги? Ехать ли поскорее по домам или, может быть, уже и ехать не стоит, может быть, там уже неприятель и надо позаботиться, куда бежать дальше?

Я протиснулся сквозь толпу, вошел в круг, ярко освещенный колеблющимся светом множества факелов.

- Ты куда, парень? - Часовой отодвинул меня древком копья. - Проходи, проходи, здесь не базар...

Как быть? Кому же сообщить о заговоре? Изменники, наверное, времени не теряют, стряпают свои делишки, а я...

И вдруг среди рассуждающих о событиях я заметил Мнесилоха. О, я глупец, глупец! Уж Мнесилох-то найдет способ предупредить о заговоре.

ПРАВО УБЕЖИЩА

Выслушав мой рассказ, Мнесилох взял бороду и закусил ее зубами признак волнения.

- Уже вторая ночь идет! Что же ты вчера молчал? Что я мог ему ответить?

- Ну ладно, - сказал Мнесилох. - Стоит ли теперь разбирать, почему у осла уши длинные? Давай искать Фемистокла.

- А что его искать? Вот он, Фемистокл, - в доме стратега, да пойди его возьми!

- Братец, - обратился Мнесилох к часовому, - сослужи службу старику инвалиду. Доложи Фемистоклу или кому-нибудь из стратегов, что есть срочное дело... Часовой оставался нем и бесстрастен.

- У, - проворчал Мнесилох, - если у тебя есть дело ко псу, называй его "братец".

Но и укоры не действовали на часового.

- Терей! - вдруг закричал Мнесилох. - Тереюшка, голубчик! - и зашептал мне обрадованно: - Вон в дверях, видишь? Начальник караула, он из деревни Лакиады. Я у него прожил месяц в прошлом году. Тереюшка, Тере-ей!

К нам подошел щеголеватый десятник с подстриженной бородкой.

- А, старина, здравствуй! Ну что тебе?

- Терей, да вознаградит тебя Афродита, наклони-ка ухо!

Терей благосклонно кивал в ответ на шепот Мнесилоха, потом удалился. Через некоторое время он вновь показался и издали стал делать нам знаки.

- Пойдем, - заторопился Мнесилох. - Он приглашает нас зайти с черного хода.

У черного хода также стояли воины и горел факел, но зевак и просителей не было. На крыльце виднелась грузная фигура Фемистокла. Когда мы поднялись к нему, воины отступили на почтительное расстояние.

- Поздно спохватился, мальчик, - покачал головой Фемистокл, услышав мой рассказ.

- Птички могли упорхнуть, - вторил ему Мнесилох.

- Дом Лисий - в Ламитрах, - размышлял стратег. - Сейчас мы пошлем туда отряд, только едва ли он сидит дожидается...

- А Эсхил, а Килик? - спросил Мнесилох.

- Старик, старик! - укоризненно произнес Фемистокл. - Хорошо ли ты выслушал рассказ мальчика? Повернулся ли у тебя язык обвинять Эсхила?

- Да, да... - согласился Мнесилох. - Эсхил исполняет завет старого поэта:

Хитрить, как лиса, человеку стыдно,

Сумой переметной быть не следует...

- А Килик? - продолжал раздумывать Фемистокл. - Килик неприкосновенен как жрец. Возьмешь его - Ареопаг все равно велит освободить, а шуму лишнего будет много... Вот что скажите, друзья: а не замечали ли вы чего-нибудь еще подозрительного в жизни Килика?

Неожиданно я вспомнил: Килик дверь навесил! Новую дверь, свежеоструганную, на бронзовых петлях!

Нужно сказать, что афиняне никогда не делают дверей при входах в жилые дома - вешают ковер или драпировку, и только.

- Ага, - кашлянул Фемистокл. - Все ясно. Быстроглазый ты, Алкамен, сын рабыни! Идите в театр и сидите там потихоньку, а мы сделаем остальное.

И он еще раз в знак одобрения потрепал кудряшки моих волос.

- Все тебя хвалят, - говорил Мнесилох, когда мы, спотыкаясь, брели в потемках к театру. - И меня бы хвалили, если бы я голову не прогулял. Ведь я в твои годы учился даже, зубрил "Илиаду", в хоре мальчиков пел гимны "Паллада - в бою нам защита" и "Клич громогласный". Родители ведь мои были люди знатные. Они нанимали мне учителя, твердили ему: "Учи его, пори его!" Я же вместо этого склонялся к другому учению; бывало, кричу поварам: "Вон птичка, весна пришла!" Повара:

"Где, где?" А я пирог с вареньем цап - и был таков! - Мнесилох тяжело вздохнул и сильнее застучал палкой по булыжнику. - Вот, сынок... А потом настала другая школа: был я торговцем, был и разбойником морским, был рабом в Персии, потом бежал и воином был... А жизнь прошла. Голова стала белее крыльев лебединых. Теперь что надо старику? Крышу над головой, ячменный отвар, меховую накидку, мягонький плащ. Да чтоб кто-нибудь поясницу мне растирал, охал бы надо мной...