Демагоги, пастухи и герои (СИ)

Однако даже во времена викингов «настоящие» берсерки были уже редкостью. Гораздо больше стало поддельных, которые имитировали внешние признаки боевого безумия и запугивали мирных хозяев, отнимая, по сообщениям саг, «жен и добро».

Постепенно с принятием христианства берсерка стали изображать как существо, одержимое бесовскими силами. В «Саге о Ватисдоле» рассказывается, что прибывший в Исландию епископ Фридрек обнаружил там много берсерков. Их описание дано во вполне традиционном духе. Они творят насилие и произвол, отнимают женщин и деньги, а если им отказывают, то обидчика вызывают на поединок и убивают. Они лают, подобно свирепым псам, вгрызаются зубами в край своего щита, ходят босыми ногами по раскаленному кострищу, даже не пытаются хоть как-то контролировать свое поведение. По отношению к основной массе населения они самые настоящие изгои, их деятельность совершенно несовместима с обществом.

Все изменилось по сравнению с теми временами, которые описывали Тацит, Павел Диакон и авторы ранних саг. По совету новоприбывшего епископа, берсерков стали отпугивать огнем (словно самых настоящих волков!) и забивать насмерть деревянными кольями (ибо считалось, что железо не уязвляет берсерка), а тела сбрасывали в овраг без погребения…

Уповая на воина. Война всех против всех – этот тезис, пожалуй, наиболее верно характеризует эпоху раннего Средневековья, часто называемую периодом «тёмных веков». До предела милитаризированная Европа пребывала в состоянии перманентного военного конфликта, лишь изредка сменявшегося периодами временного затишья, которое противоборствующие стороны использовали для восстановления сил и подготовке к новой войне. Средневековые государи вели непрерывные войны между собой, с ближайшими и дальними соседями, с внешними врагами, с собственными подданными, вообще с кем угодно, едва только возникал малейший повод взяться за оружие. Империи создавались и рушились в течении жизни одного-двух поколений, варварские королевства, возникавшие тут и там, сгорали в пожарах междоусобиц, мир содрогался от лязга оружия и топота конских копыт.

Положение скороспелых европейских государств на материке осложнялось внешней угрозой – с востока надвигались орды степняков, на юге и юго-востоке разворачивался, стремительно набирая силу, мусульманский мир, а с севера год за годом усиливался натиск норманнов. Естественно, в этих условиях социальная значимость воина с мечом в руках возросла до небывалой степени. В условиях нарушения спокойствия для коллективного сознания наиболее важны вопросы обеспечения безопасности, в том числе, и даже в первую очередь, безопасности физической. Обеспечить её – особенно при наличии внешней агрессии – едва ли могли шаманствующие демагоги. По принципу равновесия силы, чтобы одолеть колдуна – нужен ещё один колдун, чтобы победить воина – нужен другой воин.

Железный век был одержим железной манией. Преклонение перед закованным в стальную броню героем достигло апогея, а длинный плоский кусок железа, заточенный с двух сторон, становится культовым предметом. Более того – слова «вооружённый» и «свободный» становятся синонимами, точно так же, как «безоружный» и «несвободный». Хорошее оружие ценилось дороже золота, а боевой конь по стоимости мог сравниться с табуном обычных лошадей.

В это время окончательно подходит к концу действие древнего германского принципа, по которому каждый свободный человек имеет право носить оружие. Только тот, кто располагает средствами и возможностями самостоятельно позаботиться о своей защите и, таким образом, внести непосредственный вклад в оборону общества, может всерьез называть себя свободным человеком.

В представлении франкской аристократии зависимое состояние отождествлялось с трусостью и подлостью: всякий безоружный считался трусом.

Физическая сила – достояние немногих, точно так же, как и способность мыслить. Поэтому быть воином может не каждый, точно так же, как не всякому дано постичь глубину Знания. Герои не плодятся в инкубаторе, бойца нельзя воспитать на пустом месте, потому что не только сила как таковая, а гораздо в большей степени сила духа выделяет настоящего воина из толпы человекообразных.

В период перехода от первобытности к традиционному обществу варварской демократии, пока что ещё не той военной демократии, о которой обычно принято говорить в связи с дальнейшим историческим развитием человечества, люди жили достаточно малочисленными группами, разделёнными обширными незаселёнными пространствами. Среднестатистическая община могла иметь в своём составе максимум двадцать-тридцать здоровых мужчин, реально способных взяться за оружие. В этих условиях в случае межгрупповых столкновений исход схватки малочисленных воинских контингентов вполне могли решить индивидуальные боевые качества одного единственного бойца. В особенности, когда большая часть сражающихся – это наспех собравшиеся земледельцы-общинники, ничего, кроме мотыги, в руках не державшие. Именно поэтому в профанном сознании имела место сакрализация образа могущественного героя, в том числе и тех самых средневековых рыцарей, надолго ставших символом несокрушимости профессионального бойца.

Дело в том, что эти самые герои, поначалу весьма малочисленные, в условиях смутного времени межгрупповых конфликтов представляли собой единственную реальную силу, так необходимую обществу: сначала для защиты от внешних врагов, потом для усмирения врагов внутренних, позже – для выяснения отношений с соседями и агрессивных переговоров с конкурентами. В период Тёмных веков объективно сложилась ситуация, когда варварским предводителям – новоявленным королям раннефеодальных государств – в условиях постоянной нестабильности и военной угрозы как со стороны подчинённого ими местного населения, так и со стороны внешних врагов потребовалось обзавестись верными и преданными, немногочисленными, но сильными воинскими контингентами. Их основой должен был стать профессиональный и хорошо вооружённый воин, который в бою стоил бы целого отряда.

Чтобы понять специфику индивидуального бойца, следует рассматривать его как явление в окружении тех факторов, которые имели место. Сам воин-одиночка феноменален по своей сути – от стиля поведения до вооружения. Меч – оружие более ритуальное, чем практичное. В тесноте рукопашной схватки, когда напрочь отсутствует свобода манёвра, меч против алебарды даёт нулевые шансы. Один среднестатистический рыцарь занимал на поле боя слишком много места. Чтобы размахнуться мечом и нанести удар, необходимо иметь свободное пространство спереди, сзади, по сторонам. Не удивительно, что и греки, и римляне вооружали своих пехотинцев коротким колющим оружием, поскольку длинный меч был совершенно бесполезен в сомкнутом строю.

Сражения носили жестокий и кровопролитный характер. Бой обычно начинался с удара копьями – закованные в железо всадники мчались друг на друга и сталкивались со страшным грохотом. Если после такого столкновения копья ломались, а противники оставались в живых, в ход шли мечи. И это было отнюдь не изящное фехтование из фильма «Три мушкетёра» – удары были редкими, но страшными, о чём свидетельствуют разрубленные черепа и перерубленные берцовые кости из древних погребений.

“…Диего Ордоньес также, когда почувствовал, что серьезно ранен, встал против Родриго Ариаса и ударил того мечом в темя, так, что разрубил шлем и кольчужный капюшон, и половину черепа…”

Поэтому воин должен был быть готов не только побеждать – но и в любой момент умереть.

Мир объективно нуждался в Герое. Герой должен был обладать определёнными качествами, для того, чтобы быть героем.

Первое – физические предпосылки. Сила, в данном случае, это – по крайней мере, изначально, пока войны велись в форме банального столкновения бойцов лицом к лицу – физическая сила вообще, без которой победа в рукопашном бою невозможна.

Второй немаловажный фактор – наличие оружия. Если наши доисторические предки дрались чем попало – в ход шли палки, камни и прочий набор природных инструментов, то настоящий воин нуждается в настоящем оружии. Крестьянский топор и охотничье копьё в этом качестве вряд ли сгодятся. А хорошее вооружение, как известно, на дороге никогда не валялось – в частности, полный набор оборонительно-наступательного оружия средневекового рыцаря в купе с боевым конём оценивался в 45-60 коров, что было эквивалентно имуществу средней по размерам деревни. То есть, по современным меркам, снарядить на войну полноценного конного бойца примерно то же самое, что сегодня купить танк.