Вторая мировая война. Вырванные страницы

В 1938 году Воскобойнику удалось устроиться преподавателем в один из техникумов, расположенных в российской глубинке, — в локотский лесотехнический техникум Брасовского района Орловской области (по другим данным — в локотский гидромелиоративный техникум). По некоторым данным, он преподавал там физику. Для Константина Воскобойника начавшаяся в июне 1941 года война была не «Великой Отечественной», а «второй гражданской», в которую он вступил не 23-летним наивным и романтичным молодым человеком, а 46-летним зрелым, опытным мужчи-' ной, прошедшим и все неудачи и ошибки «первой гражданской», и безнадежно-отчаянную повстанческую борьбу двадцатых годов, и лагеря и ссылки тридцатых годов. Он сделал правильные выводы из всех ошибок, из всего своего предыдущего опыта, и последовавший вскоре расцвет созданной и руководимой им «Локот-ской Республики» вполне подтвердили правоту этого утверждения.

Кстати, последняя, перед началом войны, оценка личности Константина Павловича Воскобойника местными органами НКВД, производившими «догляд» за всеми «запачканными» в глазах советской власти (да и за всеми остальными тоже — не зря ведь «железный Феликс» любил шутить: «То, что вы еще не судимы, — это не следствие вашей честности и преданности советской власти. Нет, это просто недоработка «органов»), гласила: «...Лояльно настроен к советской власти. Интеллигент. Самооценка завышена...»

Ждал Константин Павлович, выжидал своего часа. Интеллигент Воскобойник, битый и поживший, обжегшийся и многому наученный всей прошлой, подлой под советской жизнью, ясно и отчетливо понимал, что с голыми руками на власть не попрешь. И с повстанческим отрядом тоже. Уже пробовал (в 1921 году, в отряде Вакулина и Попова). Научили тогда «товарищи», крепко научили. С тех самых пор отметки от ранений остались не только на теле, но и в душе, в сердце, в мозгах. На всю жизнь. Потому ждал. А насчет интеллигента — в устах опера из НКВД эта формулировка звучит как орден на грудь. Если уж прожженный, знающий людей и жизнь оперработник из НКВД «шлепает» на человека такую «лейбочку», значит, так оно и есть. И даже больше. Если в глазах «опера» человек — «интеллигент», то это значит, что он не такой, как все остальные «локотчане» — советские граждане из забитой российской глубинки, где никаких интеллигентов к сорок первому году не осталось и в помине.

Когда дедушку автора книги, главного бухгалтера совхоза, в 1937 году забирали по ст. 58-10 УК РСФСР из такой же глубинки, но Саратовской области, то приехавшие в село «особисты» из «тройки» — «ОСО», придя вечерком «на хату» самого бедного и пропойного местного жителя Ивана Поливанова, не говорили про интеллигентов. Они просто сказали: напиши или продиктуй список самых грамотных, самых башковитых, нам для плана десяти человек не хватает. Дедушка, соседушка милый (дома до сих пор друг напротив дружки стоят), к которому Иван Поливанов или жена его чуть ли не каждую неделю бегали одалживаться, в списке был за номером один (может, чтобы долги не отдавать?). Директор совхоза — за номером одиннадцать. Директор остался директорствовать. А дедушка этапом пошел по ГУЛАГу со своими десятью годами по ст. 58, пока не оказался в Чай-Урье — страшном лагере уничтожения, похлеще всяких там Треблинок. Оттуда не возвращались.

Так вот: интеллигентов в том списке не было.

А что касается завышенной самооценки, скорое будущее показало, что недооценил тогда товарищ из «органов» преподавателя локотского техникума Воскобойника-Лошакова, недооценил...

* * *

Бронислав Владиславович Каминьский, хотя некоторые советские историки кличут его поляком, формально был «фольксдойче», даже более того — чистым немцем по крови, так как хотя его отец Владислав Каминский (правильнее по-польски будет — Каминьский) и был поляком, но мама была чистокровной немкой. Тем не менее по духу, по сущности своей Бронислав Каминьский был русским интеллигентом, в старом, «дооктябрьском» смысле этого слова

Почему «дооктябрьском»? Просто после «Октября» коммунисты, захватившие власть в стране, сделали все от них зависящее, чтобы претворить в жизнь летучий и легендарный лозунг-определение своего главаря Ульянова-Бланка-Ленина: «Интеллигенция — это говно нации». Надо признать, у них это получилось.

...Он родился в 1899 году в главном городе Витебской губернии — Витебске (по другим данным, в одном из сел Полоцкого уезда Витебской губернии), окончил Витебскую гимназию и под настойчивым внушением своих богобоязненных и аполитичных родителей получил высшее образование, в голодном, революционном 1917 году приехал в тогдашний Петроград, еще за три года до этого называвшийся Санкт-Петербург, где поступил в Петроградский Политехнический институт. В следующем, 1918 году, в самом его начале — в феврале, после срыва одним из лидеров новой власти России — большевиков — Лейбой Давидовичем Бронштейном (по кличке Троцкий) российско-германских переговоров о мире, немцы в феврале 1918 года стали осторожно придвигать к Петрограду свои измотанные, составленные из пожилых резервистов и второочередников воинские части. А, надо сказать, единственной серьезной воинской силой, которой большевики располагали тогда в столице завоеванной ими страны — в Петрограде, были так называемые «интернационалисты». Части интернационалистов были целиком составлены из военнопленных немцев, взятых из лагерей военнопленных, расположенных в Петроградской губернии. После Октябрьского переворота уполномоченные германского императорского Генерального Штаба, проехавшие в Петроград (беспрепятственно пропущенные туда представителями взявших власть в стране большевиков — своих клевретов), просто приказали военнопленным немцам — подданным германского императора Вильгельма Второго -- вступить в отряды, формировавшиеся для защиты власти этих самых большевиков — ставленников и платных агентов вышеупомянутого германского Генерального Штаба. Так и «родились» на свет Божий зловещие части «интернационалистов». Несколькими неделями позже для маскировки истинного количества немцев в рядах интернационалистов почти все составленные из них полки, бригады и дивизии стали называть не немецкими, а латышскими. Отсюда и пошла гулять по России, а затем и осталась навечно в истории лживая, неверная версия о том, что якобы весь латышский народ встал, как один, на защиту «завоеваний Октября».

Штыками интернационалистов большевики отстояли захваченную власть, и начался повальный грабеж, расстрелы, насилие над мирным населением столицы. Здесь уже отличались отряды Красной Армии — набранный из уголовного отребья сброд петроградских люмпенов.

Но когда Лейба Бронштейн сорвал, надеясь спровоцировать взрыв мировой революции, германо-украинско-советские переговоры, никакого взрыва не получилось. Получилось хуже.

Немецкие воинские части, хотя и малочисленные и составленные из резервистов и «второочередников», но все же воинские части, а не революционный уголовно-анархистский сброд, медленно и осторожно, но в то же время и неотвратимо приближались к столице захваченной большевиками страны.

А защищать эту столицу оказалось некем. Интернационалисты, только номинально подчинявшиеся большевикам, а в действительности выполнявшие приказы своих прямых командиров из германского Генерального Штаба, которые находились в Петрограде, наотрез отказались воевать против своих соотечественников и объявили «нейтралитет». Хорошо что еще не свергли «товарищей». Вполне смогли бы. И смогли бы с легкостью.

Под рукой осталась только Красная Армия, набранная из городского дна — из «люмпенов», из «пролетариев» да из солдатской «сволочи» запасных полков бывшей Российской Императорской Армии. Тех самых запасных полков, расквартированных в Петрограде, где отсиживались, прятались от войны все это время — в рядах этих пресловутых «запасных полков» — все, кому не лень. Тут были и многочисленные полуинтеллигенты из мещан и «разночинцев» — все эти Климы Самгины. И просто городские криминальные босяки и бездельники — Челкаши. И прочая «пыль и грязь» России. При этом численность запасных полков в этих условиях превышала все мыслимые и немыслимые размеры. К примеру, лейб-гвардии Волынский полк на фронте насчитывал едва ли более двух тысяч человек, и то в самые лучшие свои дни. А запасный полк волынцев, сытно и бездельно просидевший всю войну в Петрограде и давший основных «застрельщиков» Октябрьского переворота, насчитывал в своих толсторылых рядах до тридцати тысяч разожравшихся, осатаневших от безделья молодчиков. ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК! И так практически все остальные запасные полки, расквартированные в Петрограде!