Рассказы о котовцах

Политрук Шимряев, копаясь в переметных оумах, тоже внимательно прислушивался к разговору. Управившись, он вышел из темноты, подошел к спорщикам и сказал наставительным тоном:

- Не нашего ума это дело, товарищи. Приказ начдива наступать на Львов закон! И нечего нам с вами гадать да прикидывать. Не в числе бойцов наша сила, а в революционной ярости. Это понимать надо!

- Что верно, то верно, - пробасил среди фуражных повозок помощник взводного Сторчаков. - Только с буденновцами нам было бы сподручнее. Бить одним кулаком хорошо, а двумя лучше!

Эскадронный Девятов осадил Сторчакова.

- Будет тебе кулаки считать, Федор, - сказал эскадронный. - Помоги-ка лучше фуражиру раздать зерно по взводам.

- Это можно, - согласился Сторчаков. - Это нам как щенка подковать! И, взобравшись на повозку, стал помогать сгружать мешки на землю.

Небо было затянуто тучами. Зажигать костры запрещалось. Эскадронный кашевар сварил пшенный суп еще на марше и теперь вполголоса зазывал бойцов подкрепиться.

Фуражир Жариков организовал раздачу овса неподалеку от походной кухни.

- Налетай, ребята, - простуженно хрипел фуражир. - Разбирай овес и рассовывай по саквам [Мешок для овса и продуктов, приторачивающийся к задней луке седла.]. Завтра выдачи не будет!

На призыв фуражира откликнулся взводный пулеметчик Андрей Белый:

- А что случилось, Потапыч? Неужто опять колесо подводит?!

- Подводит, а что? - огрызнулся фуражир. - Тебе налегке, поди, и лихо не беда! Знай воюй себе! А у меня овса еще тридцать мешков. Что прикажешь делать с ним, ежели колесо пошло восьмеркой?!

- А ты сдай лишний овес генералу Карницкому, - пошутил Белый. - Ему труднее будет улепетывать, а нам полегче станет настигать его!

В кустах кто-то кашлянул и сочувственно зашамкал нарочито старческим голосом:

- Не грыжет попа телега, грыжет жадне колешо...

И тотчас из-за ближнего куста послышался бойкий говорок Ивана Ксенофонтова, отделенного командира из взвода Яблочко:

- С Карницким сейчас шутки плохи. У него ни много ни мало, а полторы тысячи сабель! Если только доберется до нашего овса, так возьмет его вместе с фуражиром!

- Так мы ему и дали, - хмыкнул Белый и угрожающе перебросил с плеча на плечо свой "шош" - ручной пулемет. - Вот приедет на днях Котовский, он сразу задаст этому Карницкому и овса и жару!

Шутка Белого рассмешила бойцов, а имя Котовского вызвало оживление.

- Только бы скорее приезжал комбриг, - затараторил Остап Охрименко. - Я ему в первый же день целый улей меду приволоку.

- А я груш натрясу! - подхватил чех Изахар Спачил. - Целый мешок. Пусть кушает на здоровье!

Фуражир перебил кавалеристов:

- Чего тянете время? Скоро рассвет, а вы зубоскалите. А ну разбирай овес, дьяволы!

Бойцы словно по команде притихли и один за другим стали проворно принимать овес для своих взводов.

Пришла очередь получать зерно полуэскадрону мадьяр, но приемщики Месароша не появлялись.

- Эй, Иштван, друг ситный, - сказал в потемки Жариков. - Давай людей за овсом, не задерживай!

Месарош в сопровождении Сабо и Ковача медленно подошел к повозке Жарикова и бросил к его ногам мешки, свернутые рулоном.

- Насыпай, - сказал безучастным голосом Месарош. - По взводам сами разделим.

Жариков заметил удрученное настроение мадьяр.

- Что невеселы, братаны? - спросил Жариков, наполняя подставленный мешок. - Чего нахохлились? Давай веселее!

За мадьяр ответил Юлиан Степанюк. Он забежал в расположение третьего эскадрона на минуту-другую, чтобы разрешить свои сомнения, вызванные уходом буденновцев из-под Львова.

- А чего им радоваться?! - с досадой в голосе сказал Степанюк. - Я целый год рвался до дому, а побыть пришлось не больше часу. Не успел обнять матку, приголубить сестричек, как польские уланы тут как тут.

Если б не добрый конь, сидеть бы сейчас мне в польском лагере. А нашим приятелям, - кивнул на мадьяр, - дорога до дому дальняя! Только на днях мы вместе тешили душу, что возьмем Львов, двинем за Карпаты, и вдруг осечка! От они и закручинились.

- Понятно, - сочувственно почесал за ухом фуражир, потом помог Ковачу взвалить мешок с зерном на спину и дружелюбно похлопал его по плечу. Шагай, камрады, только, чур, не горевать! Рано ли, поздно ли, а до Венгрии мы доберемся. Нет такого закона, чтоб лишать человека родины!

Месарош поглядел на фуражира и сказал глухим голосом:

- Закона такого нет, но есть Хорти. Эта кровавая собака никогда не пустит нас добром на родину! И выходит, фуражир, что без боя, без драки не видать нам Венгрии...

Жариков не ответил, только шумно вздохнул, устало опустился на мешок с зерном и принялся свертывать цигарку.

...На дороге появились бойцы из боевого охранения.

Ульрих вскочил с попоны, разостланной под деревом, и поспешил всадникам навстречу. Он внимательно выслушал донесение гонцов о появлении противника и приказал вызвать командиров пулеметных эскадронов.

Командиры Слива и Эберлинг ждать себя не заставили и пришли одновременно.

- Наглеют паны! - зло сказал Ульрих. - Надо встретить огоньком, да чтоб с треском, с грохотом!

Отпустив командиров, комбриг приказал поднимать эскадроны.

Вскоре ночную тишину прошила пулеметная очередь.

А немного погодя вся окрестность загрохотала, заохала, словно над нею разразился ураган. Это бойцы Сливы и Эберлинга хлестнули свинцом со всех тачанок по авангарду польской конницы.

Котовцы стали проворно выезжать на дорогу и строиться. Жариков быстро погрузил с ездовым остаток овса на повозку и вместе с каптенармусом Карпом Цопу погнал эскадронный обоз к ближнему лесу.

Повозка Жарикова заскрипела в потемках. Вахмистр Митрюк долго прислушивался к этой музыке, потом покрутил головой и с нескрываемой досадой процедил сквозь зубы:

- Стареет фуражир. Пора ему, байбаку, на печку.

Еще вчера наказывал, чтобы размочил каруцу [Повозку (молд.)] в болоте, так разве он послушал, хаймана [Бродяга (молд.)]? А теперь возьми его за рупь двадцать!..

Хромающая повозка фуражира, удаляясь по дороге к лесу, будто и впрямь приговаривала: "Рупь двадцать...

Рупь двадцать..."

Конница противника, обстрелянная ураганным огнем пулеметных эскадронов, остановилась и отошла в сторону своей пехоты. Это были уланы генерала Карницкого, с которыми котовцы не раз уже скрещивали сабли.

От захваченного дозора улан котовцы узнали, что Карницкий был намерен обойти бригаду с тыла и уничтожить в ночном бою. Весть эта была встречена в эскадроне Девятова взрывом хохота.

Котовцы выдвинули в сторону противника свой пеший дивизион, а сами тронулись вдоль линии фронта на помощь пехотным полкам соседней дивизии.

3

Стояли последние дни августа, но было еще полетнему тепло. Котовцы вели бои с переменным успехом на берегах Буга, в районе Буска, Красне.

В один из таких летних дней в бригаду вернулся Котовский. Встреча с комбригом произошла на марше.

При въезде в небольшое село в хвосте бригадной колонны неожиданно послышался бойкий окрик:

- Держись влево! Гей, не убейсь!

Это покрикивал пулеметчик Николай Дубчак. Он гнал краем дороги пулеметную тачанку, в которой сидел Котовский.

Ездовой тачанки пристроился у ног комбрига и держал обеими руками его дорожный баул и еще какие-то свертки.

- Братва, комбриг едет! - закричал помощник батарейного командира Яков Продан. - Истинный бог, Котовский.

Весть о приезде комбрига мгновенно пронеслась по рядам колонны, и вся масса всадников круто повернулась в седлах. Дубчак, словно заправский лихач, держал вожжи на вытянутых руках и с важным видом гнал тройку серых в яблоках во весь дух.

Ульрих поднял руку, и колонна остановилась.

Кто-то восторженно гаркнул:

- Ура Котовскому! Жить ему сто лет, нашему комбригу!!

Торжественный, исторгнутый из глубины души возглас подхватили сотни людей.