Хождение в Москву

Плот из шпал уже не раз выручал. Идея его пришла в голову Алексею Прокофьевичу Ивлеву, в жизни своей видевшему плоты только в кино. Но плот необходимость. Раньше, чтобы обследовать дно реки на крутом участке, обвязывались веревками и так на вожжах преодолевали метр за метром - от колодца до колодца. Но вожжи не спасали, вода валила с ног и не давала подняться, подчас выбрасывая смельчаков в Москву-реку. Ивлев был первым, кто "гулял" по Неглинке на плоту. За ним отправились его помощники.

Время от времени им приходилось снаряжать подземную экспедицию для проверки старого ложа реки, выложенного плиткой, ремонта дна... Сегодня состоится прощальный рейс по Неглинке. В этом году построят второе широкое русло Неглинки, чтобы никогда больше не выходила она из берегов. Русло примет воды реки, и ее хозяевам не придется больше сооружать плот, спускаться для обследований на дно, обвязавшись спасательными веревками.

А пока, солнечным светлым днем, когда небо не предвещало ливня, готовился к последнему рейсу плот. Его обвязали веревками и опустили под землю, где бурлила вода. Не успели шпалы коснуться дна, как поток перевернул плот вверх дном. Вчетвером подтягиваем его веревками много раз вверх и вниз, - пока не опускаем правильно. Вот тут-то я понял, что "гулять" по Неглинке трудно.

Но уже ступал по нависшей над потоком стремянке плотогон. Ему подали лом, фонарь. Теперь моя очередь спускаться.

Канаты натянулись струнами, удерживая пляшущий на волнах плот. И хотя дно не глубокое, ногой на него не станешь - вода не хочет. Упершись ногами в округлую стенку трубы, кое-как пытаюсь оседлать плот, хватаясь за спасательную скобу. Шпалы погрузились в воду, а ноги свисли по сторонам так, как если бы сидел на гимнастическом коне. Вперед пробирается и усаживается спиной ко мне плотогон. Все произошло так быстро, что я даже не успел познакомиться с ним, узнать имя.

- Как вас зовут? - спрашиваю я уже не столько из приличия, сколько из предосторожности. - Кого звать, если плот опрокинется?

- Анатолий, - покрывая шум воды, ответил плотогон и еще громче закричал тем, кто был наверху: - Давай!

Но нас еще держат на веревках. Дорогу вперед освещает лампа фонаря, висящая на груди Анатолия. Луч выхватывает из темноты серую стену трубы и такой же серый поток, состоящий из исконных вод Неглинки, дождя и условно чистых вод, спускаемых в реку по трубам предприятиями.

- Давай, давай! - еще раз крикнул Анатолий. Веревки наконец ослабли, и плот понесло. Тотчас пришлось работать ногами, чтобы сохранить равновесие, отталкиваясь то от стенки, от дна.

Плывем. Дна больше нет. И мы свободно несемся, погрузившись по пояс в холодную воду. Поток бьет в спину, как ветер в парус.

Но я недолго радовался и мнил себя плотогоном. Снова обмелела Неглинка, но поток так же быстро старался протащить наши буксовавшие шпалы. Они уперлись концом в неровное дно. Плот стал терпеть бедствие.

Пришлось бороться с Неглинкой ломом и ногами. Точно вздыбленный конь, плот пытался сбросить нас: сначала назад, потом через голову. Вот где пригодилась мне скоба, а Анатолию лом. Выправили наконец плот и снова поплыли.

Впереди показался свет. Он падал сверху из колодца, открытого на нашем пути. Фонарь выхватил тормозную веревку, выброшенную для нас с земли.

- Можем кончать, - предложил мне Анатолий.

Я принял его предложение, хотя мы прошли всего метров 200. Теперь нужно было схватиться за веревку и удержать плот. Лом и фонарь помешали Анатолию сделать это на быстром ходу. Я успел ухватиться за конец веревки левой рукой, но плот тащило неудержимо вперед.

Пришлось бросить спасательный конец. Плот только этого и ждал. Он стал швырять нас по сторонам, сбрасывать через пороги. Река точно мстила людям, заточившим ее в подземелье.

"Условно чистая вода" была, безусловно, грязной. Но не это оказалось самым тяжелым испытанием. Дно цеплялось за шпалы, силясь перевернуть их. Нужно было поднимать нос плота, а вода била сзади в спину, задирая хвост.

- Держись! - кричит Анатолий. Сам он на мгновение оказался ногами в воде. Но руки его не выпустили плот. Так мы силились уравновесить его минут, наверное, пять. Часов с собой у нас не было, да и взглянуть на них времени не хватило бы. В схватке лишились лома, подхваченного потоком. Но это было все, что Неглинке удалось сорвать с плота. Мы все же выровняли свое судно, и оно поплыло быстро вперед.

- Прошли Троицкую башню, - определил по колодцу над головой плотогон, когда мы снова погрузились в воду и поплыли в трубе под спинами-парусами. Мне трудно было представить, что над нами прохаживались люди, светило солнце, как вдруг в трубу проник его слабый луч. Свет падал из люка.

Люк - финиш подземного пути. До Москвы-реки осталось несколько десятков метров, но дорогу к устью плоту преградила поперечная труба. Дальше плыть нельзя.

Поравнявшись с люком, Анатолий соскочил на дно и схватил плот за веревку. Я последовал за ним. Плот танцует на воде и тянет нас за собой. Выпускаем веревку из рук, и шпалы тотчас скрываются в темноте, унося за собой конец веревки. Но мы твердо держимся на ногах. Поток все же ослаб. Стою по совету Анатолия на одной ноге, как аист, - так легче выдерживать напор Неглинки.

Над головой бетон трубы, чугунный колодец, выше всего - зеленые листья Александровского сада, а еще выше - дорогое небо, воздух. Над люком склонилось лицо мастера Алексея Прокофьевича. Ждем, пока привезут лестницу.

Наконец лестница спущена, и через минуту мы стоим на земле. На зеленой траве Александровского сада. Почти у Боровицких ворот.

- Ну, как Баренцево море? - спросил меня мастер. На этот раз ничего не ответил я.

Хочется лечь на траву тут же, в водолазном костюме. Снимаю резиновые доспехи и слышу:

- Ремонтировать не придется. Все нормально. - Это докладывает мастеру Анатолий. Он успел не только бороться с рекой, но и обследовать ее дно... Мы проплыли на плоту 500 метров. Времени прошло полчаса. Полчаса схватки с Неглинкой.

- Пойдемте смотреть вашу "ракету", - предлагает мастер.

Подъезжаем к Большому Каменному мосту. Плот уже выбросило на середину Москвы-реки, и он медленно плыл мимо Зарядья, корпусов гостиницы, мимо нового русла, пробитого в набережной. Последний плот Неглинки, подземной московской реки.

КАК Я ХОРОНИЛ ИВАНА ГРОЗНОГО

Это событие произошло на моих глазах в Кремле под сводами храма, где покоятся все русские монархи до Петра Первого. Утром я поспешил к дверям храма, где мне назначил встречу знаменитый антрополог Герасимов, а на следующий день в нашей газете появился репортаж, как теперь сказали бы, эксклюзивный, под названием "Архангельский собор, ноября 22-го дня". Таким образом, на профессиональном жаргоне говоря, я "вставил перо" всем московским репортерам, узнавшим о похоронах Ивана Грозного на следующий день, после того как все свершилось без лишних свидетелей.

Назвать публикацию так, как сейчас, тридцать лет назад я очень хотел, но не мог. По правилам игры того времени в серьезной партийной газете в подобном стиле писать было нельзя. Но проинформировать подробно о погребении царя в органе МГК КПСС тогда уже было можно, обвинений в монархизме, пристрастии к церкви и прочих идеологических прегрешениях я не услышал, хотя редакторы остерегались всего, что дало бы повод их упрекнуть в пропаганде религии.

Поэтому недрогнувшей рукой вычеркнули абзац, где цитировалась церковная надпись на гробнице Ивана Грозного:

"Последний раз прикасался вчера Герасимов, ученый и скульптор, к прототипу своего портрета. Он расставлял все на престоле, осененном надписью: "И аз в нем во мне пребывает".

Антрополог раскладывал отдельно пропитанные пчелиным воском и канифолью останки Ивана Грозного, его сыновей, знаменитого полководца Скопина-Шуйского. Сейчас их уложат в гробницы. А нам всем представится возможность увидеть бюст грозного царя, выполненный с документальной точностью.