Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди

В своем последнем слове на суде главарь банды Жидков сказал: «Заслуживаю только смертную казнь. Лично для меня 15 лет заключения — это равносильно механической смерти в рассрочку. Предпочитаю пулю, а не самоедство». Ему пошли навстречу — Жидков был приговорен к «вышке». Эта же участь постигла и двух его подельников — Веретельникова и Левченко (последний, не смирившись с приговором, после окончания суда попытался напасть на караульного, но был сбит с ног и утихомирен). Четвертый бандит — Баландин — был осужден на 15 лет заключения с отбыванием первых пяти лет в тюрьме, с последующей ссылкой. Еще пятеро преступников получили более мелкие сроки — от 3 до 6 лет тюрьмы.

И еще одно событие, датированное 20 октября, хотелось бы отметить: в перерыве футбольного матча на Кубок европейских чемпионов между киевским «Динамо» и греческой командой «ПАОК» (Солоники) (матч начался в 19.00 и завершился победой киевлян со счетом 4:0) было показано покаянное заявление французского гражданина Жана-Кристиана Тира, арестованного в Москве 1 сентября. Как мы помним, в тот день он распространял антисоветские листовки у метро «Пушкинская», но был схвачен и препровожден в СИЗО КГБ в Лефортово. Там с Тиром была проведена определенная работа, которая дала прекрасные результаты — он согласился выступить с покаянным заявлением, которое было озвучено не только по ТВ, но и публиковалось в центральных газетах. Приведу лишь несколько отрывков из него:

«Перечислить все, что мне понравилось, просто невозможно (речь идет о СИЗО в Лефортово. — Ф.Р.)… В камерах отопление было включено намного раньше, чем в кабинетах следователей! Питание — хорошее, дежурные — вежливы и не грубы, гигиенические условия — нормальные и т. д…

Советские граждане, которых я встречал на улицах, совершенно не имели того облика, который представляют угнетенные народы. Они хорошо одеты, вежливы, а при общении с ними я ощущал гражданское чувство, человеческую теплоту, которые давно уже исчезли у нас. Особенно это чувство я испытал в метро, которое при первом взгляде уже представляет собой грандиозное достижение, а его чистота в сравнении с парижским или нью-йоркским метро оставляет великолепное впечатление. Никакой толкотни, шума, нет ни нищих, ни банд оголтелых хулиганов, представляющих настоящее бедствие для нашего транспорта!..»

Кто помнит Москву того времени, наверняка согласится с французом: СИЗО в Лефортово действительно было лучшим в стране, а метро и сейчас, спустя четверть века после описываемых событий, поражает своей чистотой. Банд оголтелых хулиганов в нем не появилось, но вот с нищими беда — они теперь курсируют в подземке регулярно, донимая пассажиров одной и той же песней: «Сами мы не местные…» Но вернемся в год 76-й.

В те октябрьские дни в Ленинграде едва не погиб академик Дмитрий Лихачев. Неприятности для него начались еще в мае, когда он позволил себе публично защищать Александра Солженицына и Андрея Сахарова: за это неизвестные облили бензином дверь его квартиры и подожгли. По счастью, огонь удалось быстро потушить. Но даже после этого Лихачев не отступил от своих убеждений и продолжал защищать диссидентов. И тогда его приговорили к смерти.

В один из тех октябрьских дней Лихачев должен был выступать на филфаке Ленинградского университета с докладом о «Слове о полку Игореве». Доклад лежал в широком боковом кармане пальто, а книжка с самим «Словом…» — во внутреннем, у сердца. Именно она и спасла жизнь академика. Когда за час до выступления он вышел из дверей своей квартиры, на лестничной площадке на него набросился неизвестный мужчина среднего роста. Он ударил Лихачева кулаком в солнечное сплетение, а когда тот согнулся, выхватил нож и нанес удар точно в сердце. Но лезвие не смогло пробить обложку. Отбросив академика к стене, нападавший убежал. Стоит отметить, что спустя месяц Лихачеву исполнится 70 лет и только два печатных издания — «Комсомольская правда» и «Литературная газета» — возьмут на себя смелость поздравить юбиляра с этой датой. Но вернемся в октябрь 76-го.

В те дни на свое рабочее место вернулся председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин. Как мы помним, в самом начале августа он едва не погиб, перевернувшись в лодке-байдарке. Брежнев, который давно недолюбливал премьера, обернул это несчастье себе во благо — назначил в замы к Косыгину своего человека Николая Тихонова. Тот все эти дни (да еще И. Архипов) и сидел «на хозяйстве». У недругов Косыгина была надежда на то, что тот не сумеет полностью поправиться (как-никак ему шел 73-й год) и сам запросится на пенсию. Но этого не произошло. 19 октября Косыгин появился на переговорах с монгольским руководителем Цеденбалом, а три дня спустя встретился в Кремле с премьер-министром Польши Ярошевичем. Выглядел он при этом вполне нормально.

Вспоминает Н. Байбаков: «После выздоровления Алексей Николаевич снова включился в работу. И однажды, после рассмотрения какого-то документа по здравоохранению, завел со мной странную беседу. Он любил иногда поговорить на отвлеченные темы, вероятно, чтобы снять напряжение. На сей раз после длительной паузы он вдруг спросил:

— Скажи, ты был на том свете?

Я ответил, что не был, да и не хотел бы там быть.

— А я там был, — с грустноватой ноткой отозвался Алексей Николаевич и, отрешенно глядя перед собой, добавил: — Там очень неуютно…»

В понедельник, 25 октября, в Москве открылся очередной Пленум ЦК КПСС (шел два дня). На нем с большой речью выступил Брежнев. Он с гордостью сообщил собравшимся, что «битва за хлеб 1976 года выиграна и выиграна с честью». По его словам, колхозниками на день Пленума было уже намолочено более 216 миллионов тонн зерна, а это значит, что еще чуть-чуть — и будет побит рекорд 73-го года, когда было намолочено 222 миллиона тонн (рекорд действительно побьют). Правда, сведущие люди знали, что вся эта цифирь от лукавого — ведь намолоченное зерно еще надо было довезти до амбаров (в Советском Союзе той поры цифры потерь от перевозки достигали 30–40 %).

Кроме этого, Брежнев пообещал повысить к концу X пятилетки, то бишь к 1980 году, среднюю зарплату рабочих и служащих до 170 рублей, а колхозников — до 116 рублей. Зал встретил это сообщение громом аплодисментов. Стоит отметить, что хлопали сплошь люди, зарплата которых уже тогда, за четыре года до X пятилетки, составляла свыше 500 рублей. Нахлопавшись вдоволь, эти люди потянулись в кремлевский буфет, который по этому случаю выставил на столы самые изысканные разносолы и все по дешевке: черную икру за 40 копеек, красную рыбу за 36 копеек, грибной жюльен за 44 копейки и т. д. и т. п. Кстати, в эти же дни по советскому ТВ показали интервью с президентом Франции Валери Жискар д’Эстеном. Тот сообщил, что заработная плата французского рабочего составляет 1676 франков, что в пересчете на советские деньги равно 324 рублям. Так наш переводчик, шельма, эту часть речи президента попросту не перевел. Видимо, испугался сравнений.

В дни работы Пленума в Москве находился Борис Ельцин, который тогда работал завотделом строительства Свердловского обкома партии, а в столице находился на учебе — грыз гранит науки в Академии общественных наук при ЦК КПСС. На следующий день после окончания Пленума его прямо с занятий вызывают на Старую площадь. Отправляясь туда, Ельцин в глубине души догадывался о возможной причине вызова: после того как на Пленуме 1-й секретарь Свердловского обкома Рябов был избран секретарем ЦК, его кресло осталось вакантным, и Ельцин был главным претендентом на него. Правда, был еще 2-й секретарь обкома Коровин, но его шансы занять пустующее кресло были равны нулю — уж больно сложный у него был характер, о чем знали даже в Москве.

В ЦК Ельцин обошел несколько кабинетов: был сначала у Капитонова, затем заглянул к Кириленко, потом к Суслову. И только после того, как главный партийный идеолог дал свое «добро», Ельцина привели к Самому — к Брежневу. Далее послушаем самого Б. Ельцина:

«Брежнев сидел в торце стола для заседаний. Я подошел, он встал, поздоровался. Потом, обращаясь к моим провожатым, Брежнев говорит: «Так это он решил в Свердловской области. власть взять?» Капитонов объясняет: да нет, он еще ни о чем не знает. «Как не знает, раз уже решил власть взять?» Вот так, вроде и всерьез, вроде и в шутку, начался разговор. Брежнев сказал, что заседало Политбюро и рекомендовало меня на должность первого секретаря Свердловского обкома партии…