Генералиссимус князь Суворов

Нельзя не упомянуть в заключение еще об одном средстве, которое Суворов употреблял и для наставления своих войск, и для укрепления в них своей популярности. После каждого развода, ученья или смотра, он держал перед войсками речь, иногда короткую, но иногда и длинную, с час и больше. Темою для речи служило прежде всего только что оконченное ученье; Суворов делал замечания, указывал на ошибки и переходя от частностей к общему, в подробности излагал отличительные свойства хорошего служивого, как офицера, так и солдата, и условия, которым тот и другой должны удовлетворять. Затем он обращался к давно прошедшему, припоминал и указывал ошибки, сделанные тем или другим полком в том или другом деле, под его, Суворова, начальством; выставлял также подвиги или примеры поучительные, достойные подражания, и хвалил тех, кто оказал такое отличие. После всего он сводил речь на военное искусство вообще и излагал существенные его основания, указывая и на некоторые частности. Затем войска распускались по домам.

Голос Суворова не отличался силою, ни речь плавностью; говорил он кратко, отрывисто, как бы отдельными сентенциями или поговорками, совершенно так, как написана его «Наука побеждать». Оттого его не могли слышать и понимать на большом расстоянии, но когда один из иностранцев высказал сожаление, что такими наставлениями могут воспользоваться лишь немногие, то Суворов разубедил его. «Довольно и того, что передние офицеры и солдаты меня услышат и поймут», сказал он: «вечером они передадут смысл моих слов товарищам, а завтра будет их знать вся армия». Лицо, записавшее это объяснение, прибавляет, что Суворов сказал истинную правду, и что речи его служили между солдатами предметом разговоров, сильно их интересуя. И действительно солдаты, с чувством гордости и удовольствия видевшие, что фельдмаршал обращается прямо к ним и удостаивает их частыми и долгими поучениями, не могли пропускать мимо ушей его наставлений, тем паче, что на каждом шагу убеждались в их справедливости и верности.

Нельзя в заключение не заметить, что в могущественное значение и силу своего военно-педагогического метода Суворов верил вполне и совершенно, почти столько же, как и в свое личное военное дарование. Он признавал возможным, что его войска будут и без него, с другим начальником, победоносны, если хорошо им, Суворовым, обучены. Косвенных доказательств такого убеждения можно бы привести много, но довольно будет указать на одно прямое. Он пишет Хвостову: «я экзерцирую, сим неприятеля бью; я выэкзерцирую войска, их могут от меня отбирать, и ими они будут бить; для того мне не надлежит экзерцировать. Коли ж вдруг мне самому надлежать будет драться, не поспею выэкзерцировать, будет беда, как под Кинбурном. Постигая верно, что я буду действовать без препон, остался бы я при моей экзерциции. Сумнительно, — не хочу я на иных работать и моим хребтом их прославлять». Положим, все эти сомнения и колебания нельзя принимать за чистую монету, потому что Суворовым руководили неудовольствие и подозрительность, но в основании все таки остается глубокое убеждение педагога в непогрешимой верности принятого им метода ⁸.

Изложенные в настоящей главе данные, соображения и выводы могут быть легко поверены; стоит только привести их в связь с предшествовавшею военною жизнью Суворова. Царствование Екатерины заключает в себе наибольшую долю военного поприща Суворова и для подобных сопоставлений дает материал более чем достаточный. Поверка показывает, что военно-педагогический метод Суворова был неизменно один и тот же и служил образом и подобием его характерной боевой деятельности. Но соответствие это не было замечено и оценено почти никем из его современников, как не была оценена самая деятельность, благодаря именно её оригинальным, конкретным свойствам. «На войне все просто, но эта простота дается трудно», говорит один военный писатель. Суворову эта трудная простота далась сразу, он даже почти не вырабатывал ее опытом; но она осталась непонятой другими, продолжавшими упорно смотреть на военное искусство чрез призму Фридриховских традиций, сохранивших одни омертвелые формы. Ввиду всего этого и ради полноты представления о Суворовском обучении войск, в связи с их образом действий на боевом поле, приведем выдержку из мнений иностранцев, имевших случаи наблюдать самого Суворова и его войска в последнюю Польскую войну, т.е. непосредственно перед тем временем, которое в настоящей главе описывается. Коротенькая записка эта, составленная по отзывам Пруссаков и отчасти Австрийцев, была представлена в Петербург в 1796 году и доложена Императрице. Автор ее — майор Вронский, тот самый, что подал донос на злоупотребления Суворовской администрации. По словам записки — Суворов есть разумнейший, добродетельнейший и благороднейший человек, который однако имеет слабость по себе судить о других и потому не допускает мысли, что его могут обманывать, тогда как его жестоко обманывают. Он преисполнен военных дарований, не подражает правилам обыкновенной тактики «и стремится открыть путь к новому военному обороту». Он не любит сложных маневров, требующих большого размышления, а рассчитывает преимущественно на смелую и быструю атаку, отчего и прибегает к таким средствам, как штурм или удар пехоты на кавалерию линиею и кареем. Все подобные новости должны сильно удивлять тех, кто к ним не привык. Самый выдающийся его недостаток — своенравие, а большое достоинство — во мгновение ока узнавать истинное состояние неприятеля и схватывать слабые его стороны. Что касается до его войск, то по твердости, выносливости и послушанию, русский солдат бесспорно первый в мире. Кавалерия русская способнее брать батареи, чем наносить поражение пехоте, в чем имеет преимущество пред прусскою и австрийскою. Суворовские войска, особенно конница, не соблюдают в атаке ни линий, ни дистанций, ни порядка и часто не заботятся о своих флангах. Они могут быть побеждены тотчас по одержании ими победы, потому что не наблюдают порядка и предаются пьянству; но до сего времени им приходилось иметь дело только с такими противниками, которые не умели пользоваться этой слабой их стороной. Коль скоро русская армия в расстройстве, она будет непременно побита, потому что забыла про ретирады; даже генералы не имеют понятия об отступлении и того ради принуждены всегда атаковать. При скоплении неблагоприятных обстоятельств, подобные войска могут сильно потерпеть. Победы над русскими войсками можно достигнуть лишь с помощью, во первых, маневрирования, не допускающего их до атак холодным оружием, во вторых — ретирад, способных их завлечь, и в третьих — сильного, беспрестанного огня, которого больше всего боятся казаки. Можно еще заметить, что Русские слишком привыкли к своему «ура», прислушались к этому боевому крику и употребляют зауряд то, что надо приберегать для одних важных случаев  ⁹.

Едва ли нужны комментарии на эту характеристику Суворова и его войск после объяснений, изложенных на предшествовавших страницах. Но из того, что отчасти сказано критиками прямо, а еще больше из того, что сквозит в их словах, можно догадываться, какое внушительное впечатление производил Суворов со своими войсками не только на противников, но и на сторонних наблюдателей.

Глава ХХIII. Екатерина II и Павел Петрович; 1754-1797.

Детские годы Павла Петровича; недостатки, обнаружившиеся в нем с раннего возраста; двукратное супружество; влияние на Павла Петровича каждой из супруг; заграничные путешествия; дурные их следы. — Взаимное отчуждение Екатерины и Павла; сосредоточение последнего на гатчинских войсках; увлечение прусским образцом; выработка одностороннего, формального взгляда. — Несогласимость взглядов матери и сына; кончина Императрицы Екатерины; ее духовное завещание. — Воцарение Павла Петровича; перемены в политике; резкое изменение общественной жизни и отправления службы; щедрые награды и опалы. — Изнанка Екатерининского времени по военной части. — Необходимость реформ. — Военные преобразования Павла I; хорошие и дурные их стороны; заурядное употребление крайних мер; результат преобразовательной деятельности.