Русско-японская война, 1904-1905

Тем не менее, несмотря на трудность обороны границы в 17 000 верст, несмотря на огромное развитие вооруженных сил у наших соседей, по-видимому, возможно предположить, что если бы мы задавались только внутренними задачами по обороне настоящих пределов России, то противники наши не решились бы напасть на нас, настолько трудности победить Россию на ее территории огромны и очевидны».

Таким образом, изучение сил и средств наших ближайших соседей привели меня к выводу, что наша западная граница находится еще в небывалой в истории России опасности в случае европейской войны, и что поэтому главное внимание Военного ведомства в первые годы нового столетия должно быть обращено не на внешние препятствия, а на усиление нашего военного положения на Западе. [78]

Глава третья.

Сложные задачи, поставленные армии в XVIII и XIX вв., требовали увеличения вооруженной силы России.

В 1700 г. численность нашей армии достигала 56 000 человек; в 1800-м — 401 000 человек; в 1894-м, в военное время, — до 2 млн человек.

Но постепенность возрастания вооруженной силы в XIX столетии подвергалась большему колебанию, чем в XVIII в.

Недовольство результатами Восточной войны 1853 — 1856 гг. имело следствием большое возбуждение общественного мнения. Освобождение крестьян положило конец этому возбуждению. По отношению к армии, в видах экономии, были приняты крайние меры для ее сокращения. Имея в Европейской России около 600 000 постоянной армии, мы сокращаем этот состав, несмотря на гром орудий под Кениггрецом, в 1866 г. до 373 000 человек. Франко-прусская война открыла нам глаза на возможную опасность с запада. Мы все еще жили традициями прежнего времени, когда войны велись постоянным составом армии без мобилизации всех народных сил, когда все передвижения делались грунтовыми дорогами и между объявлением войны и первыми решительными действиями могло проходить несколько месяцев времени. Германия, быстро собрав в 1870 г. и бросив в пределы Франции огромную армию, этим показала, что она то же самое может повторить и с нами. Между тем западная граница [79] наша была в то время почти беззащитна. Долгое время возведение укреплений на западной границе задерживалось, дабы не давать повода немцам заподозрить нас в недоверии к традиционной дружбе царствующих домов двух соседних государств.

Быстрый разгром Австрии и Франции Германией, огромное ее возвышение, стремление не только к обеспечению приобретенного, но и к упрочению своего преобладания во всей Европе угрожали интересам России. Необходимо было принять решительные меры для защиты этих последних. Мы принялись с этой целью быстро увеличивать свою армию и с 1869 по 1880 г., за 11 лет довели в Европейской России численность войск по мирному составу с 366 000 до 535 000, т. е. увеличили за этот период армию на 169 000 человек кадрового состава, приняв вместе с тем меры, обеспечивавшие при объявлении мобилизации армию в 1 500 000 человек. Но в то же время соседи наши достигли еще больших результатов как по численности выставляемых сил, так в особенности по их готовности (мобилизация, сосредоточение).

От армии постоянного состава в мирное и военное время мы перешли к армии переменного состава, причем во время войны таковая армия по массе призываемых лиц на службу по справедливости могла получить название «народной». Но народная армия в случае войны с сильным врагом при полном напряжении духовных и материальных сил могла достигнуть успеха только в том случае, когда в борьбе участвовал весь народ, другими словами, для успеха борьбы с армией, составленной в большинстве из лиц, призванных лишь на время войны, от народа требовалось чтобы и война получила характер национальный, чтобы вся нация сознавала важность задач, поставленных армии, и всемерно, с полным напряжением патриотизма помогала правительству успешному ведению войны и победному для нации окончанию ее.

Такой национальной войной стала для немцев война 1870—1871 гг. Все слои общества с высоким патриотическим одушевлением относились к расовой борьбе, начатой [80] правительством с французами, высокий дух немецкой армии и ее готовность самоотверженно жертвовать для величия родины жизнью питались и поддерживались высоким подъемом патриотического духа, проявленным всем прусским и за ним всем германским народонаселением от императора, ставшего во главе армии, до бедного крестьянина. Мы неоднократно слышали выражение, что в борьбе немцев с французами победил школьный (немецкий) учитель. Это фигуральное выражение правильнее перевести другим: победил французов не немецкий солдат, а немецкий народ, дружно слившийся с армией и отдавший на службу армии своих сынов и все свои культурные силы, духовные и материальные. Такого единения между императором Наполеоном III, французской армией и французским народом не было, и французы были побеждены.

Боролась против германского народа не Франция, а императорская армия. Народ французский при вторжении в пределы Франции врага, за небольшими исключениями, не проявлял должного патриотизма, не помог в должной мере своей армии вести народную войну, а интеллигентные слои общества во время войны с внешним врагом вели внутреннюю борьбу с правительством и свергли его, как только императорская армия была побеждена, а император очутился в плену.

Наша война с Турцией в 1877—1878 гг. велась тоже в благоприятных для нас условиях. Сербо-турецкая война, предшествовавшая войне 1877—1878 гг., разбудила симпатии русского народа к родственным племена Балканского полуострова. Традиционный враг России, турки, стал врагом России до объявления войны. Масса русских волонтеров и пожертвований стекались в Сербию. Русское общество, подогреваемое русской прессой, волновалось и оказывало давление на правительство в целях объявления войны Турции. Воинские чины рвались в бой. Наконец мобилизация была объявлена, и это объявление было встречено Россией как давно жданное и желанное событие. Мы медленно собирались в Бессарабии, но пользовались этим временем, чтобы обучать армию и [81] сплотить постоянный состав армии с запасными. Старались подобрать и более надежных начальствующих лиц. Эта стоянка в Бессарабии позволила нам двинуть войска в пределы Турции довольно хорошо подготовленными. Подъем духа был большой, и вера в успех безграничная. Но время было упущено, и отпор, данный нам турками, превзошел все наши расчеты. Тем не менее, быстро усилив состав наших действующих армий, мы сломили сопротивление турок и дошли до стен Константинополя. Казалось, на этот раз русские используют полностью самоотверженную службу своей армии и прочно обеспечат свои побережья на Черном море. Но мы замедлили ход военных действий под Константинополем и допустили преждевременное вмешательство в наши военные дела дипломатии. Неверная оценка положения, занятого в 1877 г. в турецком вопросе Англией, недоверие к Австрии, а главное, утомление войной в высших сферах послужили причиной того, что результаты войны собственно для России совершенно не соответствовали принесенным нами жертвам. Когда же Сан-Стефанский договор был заменен Берлинским трактатом, общее недовольство в армии и в России сменило еще так недавно патриотическое возбуждение. В войне 1877—1878 гг. мы вышли победителями в военном отношении, но были побеждены в политическом.

В течение четверти века Россия вела две европейские войны, и обе они окончились преждевременно. В Севастополе в 1855 г. мы признали себя побежденными, когда противник изнемогал в борьбе с нами и успел захватить лишь южную часть севастопольских позиций, а Крым и великая Россия оставались вне ударов союзников. В 1878 г., стоя под стенами Константинополя, мы не заняли столицы Турции и, победив Турцию, признали, что без согласия двух держав мы не в силах обеспечить спокойно развитие русской жизни на принадлежащих нам до войны местностях Черноморского побережья. Но неожиданные для армии и нации результаты 1877—1878 гг. имели и свои выгодные стороны. Берлинский конгресс [82] ясно доказал, что мы были одиноки на европейском материке, и определил необходимость спешно работать на западной границе, чтобы не быть захваченными врасплох уже готовыми к борьбе нашими соседями. Но быстро усилить наше военное положение на западной границе, особенно к стороне Германии, чтобы хотя отчасти уровнять нашу готовность с готовностью Германии, было делом нелегким. Требовался отпуск весьма значительных сумм на возведение новых и усиление существующих крепостей, проведение дорог, образование разных запасов. Между тем война расшатала финансовые средства России, и вместо усиления отпуска кредитов Военному ведомству к нему предъявляли требования об уменьшении отпуска таковых. В своем великодушии контрибуция, взятая с Турции, была настолько мала и так рассрочена, что не могла, подобно контрибуции, взятой немцами с Франции, послужить железным фондом для пополнения всего израсходованного на войне и дальнейшему усилению армии. Тревога за западную границу осложнялась заботами нашими на границах в Азии. В 1878 г. выставлением отряда в Джаме (близ Самарканда) с целью давления на Англию, боровшуюся тогда с Афганистаном, мы в первый раз пытались использовать наше военное положение в Средней Азии в целях общей политики России: с границ Афганистана мы сделали первую попытку остановить Англию, препятствовавшую достижению наших целей на Ближнем Востоке. Надо признать, что попытка эта была неудачной. Посольство Столетова в Кабуле обнадежило афганцев помощью России против Англии, но когда англичане напали на Афганистан, мы от помощи войсками отказались. Эмир Шир-Али умер. В стране началась смута. Бежавший из Самарканда Абдуррахман, подняв некоторые афганские народности для овладения афганским престолом, тоже тщетно искал нашей помощи. Эта помощь была ему подана своевременно Англией, и худо ли, хорошо, но он в течение всего своего царствования помнил оказанную ему [83] услугу и держался по отношению к нам враждебного образа действий. Мы могли в 1877—1879 гг. легко создать из Афганистана дружественный нам буфер к стороне Индии, но несмотря на представления генерала Каймана, мы не воспользовались весьма выгодным своим положением, и этот буфер, образованный англичанами, направлен против нас и ныне.