Всемирная история: в 6 томах. Том 3: Мир в раннее Новое время
Всемирная история: в 6 томах. Том 3: Мир в раннее Новое время читать книгу онлайн
В структуре и содержании настоящего издания традиционный «страноведческий» подход сочетается с проблемным; том построен по хронологическому принципу, что позволяет охватить все основные события и факты рассматриваемой эпохи и показать, что происходило примерно в одно и то же время в разных уголках земного шара; авторы и составители тома исходили из того, что в указанный период история начинает приобретать действительно глобальный характер. Особое внимание уделено взаимовлиянию Запада и восточных цивилизаций, духовным и культурным процессам, изменениям на карте мира в результате Великих географических открытий. В книге охарактеризованы такие феномены, как абсолютизм, Ренессанс, Реформация, барокко, зарождение новой науки и другие.
Издание носит научный характер и вместе с тем рассчитано на широкий круг читателей.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Стратегии адаптации различались по опорным биоресурсам и способам их освоения. Каждая из культур Севера — морская зверобойная, тундровая оленная или таежная охотничье-рыболовная — по-своему вторила поведенческим циклам промысловых видов: эскимосы сезонно перемещались в зависимости от миграций китов, моржей и тюленей, северные самодийцы, саамы и чукчи — вслед за кочующими стадами оленей, таежные угры, кеты, алгонкины и атапаски — с учетом сложного переплетения биоритмов лесных зверей, рыб и птиц. В языке ненцев слово «жизнь» имеет один корень с «диким оленем», в языке восточногренландских эскимосов — с понятием «лов морского зверя».
Переменчивая Арктика с бурными сезонными миграциями зверей и птиц ставила своих обитателей в более жесткие условия, чем укрытая лесами Субарктика с устойчивым многообразием биоценоза. Если экосистема тайги позволяла бореальным промысловикам жить в равновесии с природой, исповедуя охранительно сберегающие установки, то экосистема тундры вынуждала арктических охотников вести хищническую добычу по правилу «найти и уничтожить»: массовые охоты на оленей, овцебыков, белух, стаи линных птиц широко известны в циркумполярной зоне. Этими же обстоятельствами отчасти объясняются резкие миграционные подвижки, а также решительные перестройки адаптивных стратегий, в том числе «оленеводческая революция» XV–XVII вв. на Севере Евразии.
Северные культуры приспосабливались не только к колебаниям климата и миграциям промысловых зверей, но и друг к другу, причем одни выступали в роли локальных, осваивавших местные природные ресурсы, другие были магистральными, охватывавшими большие пространства и связывавшими или подчинявшими ряд локальных культур и сообществ. В последнем случае реализовалась трехмерная модель экосоциальной адаптации, когда магистральная культура использовала не столько биоресурсы, сколько локальные культуры. На подчинении местных промысловых общин путем военно-грабительских рейдов и/или торговли строились стратегии колонизации викингов, эскимосов-туле, северных пермян, тундровых самодийцев и кочевых якутов.
Средневековая морская колонизация Арктики скандинавами и эскимосами началась в X в. н. э. и завершилась распадом сети колоний около XV в. н. э. Традиции приморской адаптации в Северной Атлантике и Тихоокеанском регионе уходят корнями в каменный век, однако взлет мореходства пришелся на период средневекового климатического оптимума, когда две морские культуры вслед за отступившими льдами стремительно ворвались в Арктику на гребне Гольфстрима и через горло Берингова пролива. Подобно взрывной волне, обе морские миграции раскатились по Арктике: скандинавская — до Лабрадорского моря на западе и Карского на востоке, эскимосская — до Колымы на западе и Гренландии на востоке. Истории и фольклору было угодно сохранить свидетельства встречи мореходов двух арктических «школ», случившейся в Гренландии около 1000 г. н. э. Впрочем, диалог викингов и эскимосов мало походил на обмен опытом, он изобиловал взаимными набегами, поджогами и похищениями.
Экосоциальная адаптация викингов в Арктике была основана на морском промысле и использовании ресурсов соседей — финнов и бьярмов, населявших побережье Баренцева и Белого морей. Халогаландец Оттар, один из первопроходцев Северного морского пути конца IX в., бил китов на море, собирал дань с финнов (саамов) и торговал с беломорскими бьярмами. Создаваемые северными викингами колонии играли роль перевалочных баз, торговых перекрестков и боевых форпостов, а методами «социальной экономики» были в зависимости от ситуации торговля, сбор дани или пиратство. Со своей стороны местные жители не только страдали от набегов викингов, но и прибегали к их посредническим и военным услугам: например, согласно саге, норвежский конунг Хальвдан защищал карел и покорял бьярмов.
Сходную картину протяженных миграций и роста вооруженности мореходов рисует археология Северотихоокеанского региона в эпоху туле (Х-ХІІІ вв.). Большие жилища берингийских китобоев, как и длинные дома скандинавов, могли быть как долговременными резиденциями, так и походными бараками. Не раз отмечалось, что развитие морского промысла способствовало формированию больших коллективов и учащению межгрупповых конфликтов, а также появлению военного культа и класса воинов. Охота на кита сродни морскому сражению и рождает идеологию господства над стихиями и пространством, легко переносимую на общественные отношения. Промысловая экспедиция китобоев, насчитывавшая от трех до восьми байдарных команд (30–70 мужчин), при случае превращалась в военную или пиратскую флотилию. По-видимому, дальние рейды за мигрирующими китами носили не только и не столько промысловый, сколько военно-колонизационный и торговый характер. Диапазон миграций морских кочевников Берингоморья охватывал как северные, так и южные моря (с чем связано распространение в Северотихоокеанском регионе и Арктике пластинчатых доспехов южного происхождения). Арктические эскимосы-мореходы создали обширную сеть колоний, вовлекая в торговые, военные и брачные отношения местных жителей, от предков юкагиров и чукчей на Западе до групп бирнирк и дорсет на Востоке.
Морские культуры сохраняли целостность до тех пор, пока насыщались импульсами из базовых очагов — Скандинавии и Берингоморья. Со временем этап колонизации сменился этапом развития колоний, и героика покорения пространств растаяла в обыденности налаженных отношений. Морские пути и берега, напротив, стали замерзать — теплый климат сменился к середине II тысячелетия н. э. «малым ледниковым периодом». Свою роль сыграло влияние южных цивилизаций Востока и Запада, предлагавшее устойчивые альтернативы ценностям северных элит. Основным фактором, приведшим к «остыванию» северных морских культур, было превращение кочевых морских дружин в оседлую элиту колоний. Ушли в прошлое боевые флотилии северных пиратов и китобоев, а вместе с ними корабли-драконы, трезубцы и большие общинные дома.
Первыми сошли со сцены викинги. С севера на их владения наступали льды, с юга — христианство. На Русском Севере они растворились в среде поморов, в Гренландии их колонии исчезли в XV в. Одновременно гренландские эскимосы переориентировались с морской охоты на промысел мускусного быка. Упадок китобойного промысла и, соответственно, культуры туле произошел в XIV–XVI вв. на всем арктическом пространстве от Гренландии до Чукотки; в центральной части канадской Арктики добыча китов прекратилась полностью. С XV в. большие поселения китобоев на мысе Крузенштерна уступили место разбросанным по берегу однокомнатным хижинам, жители которых вместо китов ловили рыбу. Колонии магистральных морских культур распались на локальные общины.
Зооморфное скульптурное изображение. I тысячелетие н. э. Эвенкский могильник (Чукотка) О Государственный музей искусства народов Востока, Москва
В Северотихоокеанском и Североатлантическом ареалах арктические мореходы не только осваивали морские берега, но и создавали цепочки речных колоний. Это вызывало развитие сухопутных, прежде всего зимних коммуникаций, а в целом — эффект транспортного резонанса, когда удвоенный потенциал путей по воде и суше обеспечивал устойчивость обширного социального пространства. Два вида транспорта подпирали друг друга, давая возможность протянуть сеть коммуникаций в отдаленные земли (например, восточноевропейские, уральские и чукотские тундры). В качестве наземного транспорта викинги предпочитали коней, эскимосы — собак. В Евразии альтернативой скандинавским лошадям и эскимосским собакам стали олени. Крупнейшие очаги арктического оленеводства — саамский, ненецкий и чукотский — находились в непосредственных связях с центрами морской культуры: тундры саамов и ненцев примыкали к «северному кольцу» викингов, тундры чукчей — к морским путям эскимосов-туле. Оленеводческие кочевья начинались там, где кончались морские, и были их сухопутным продолжением.
