Последний император

Императрица не сочла нужным больше обсуждать предложение князей относительно военных действий. Князья неоднократно предупреждали Лун Юй, чтобы она не говорила об этом с евнухами, но как только императрица возвратилась во дворец, откормленный Юань Шикаем главный управляющий придворными евнухами Сяо Дэчжан первым раскрыл рот:

— По мнению раба, республика и монархия — все одно. При монархии повелительница будет пользоваться дворцовыми драгоценностями, а при республике императрица останется императрицей. Однако для этого нужно согласиться на "Льготные условия". В противном случае революционная партия захватит Пекин, тогда всему конец!

На заседаниях Императорского совета ратовавших за войну становилось все меньше и меньше. Наконец их осталось только четверо. Говорят, среди них находился мой дядюшка, которому было тогда немногим более двадцати. Он предложил придерживаться метода маскировки. Князья должны были вернуться в свои резиденции и вести борьбу на местах. Однако к его предложению никто не прислушался. Князь Ю Лан также высказал идею, но никто так и не мог понять, в чем была ее суть.

Заседания Императорского совета каждый раз заканчивались безрезультатно. И тут командующий бэйянской армией Дуань Цижуй и другие генералы неожиданно прислали с фронта телеграмму с требованием отречения императора. Самые ярые сторонники военных действий Шань Ци и Пу Вэй, оценив ситуацию, покинули Пекин. Один сбежал в занятый немцами Циндао, другой — в оккупированный японцами Люйшунь (Порт-Артур). Там они были задержаны. Иностранные чиновники дали им понять, что в настоящее время ехать в их страну не совсем удобно. Все было ясно: иностранцы признали правительство Юань Шикая.

25-го числа двенадцатого месяца по лунному календарю в третий год правления императора Сюаньтуна (12 февраля 1912 года) вдовствующая императрица Лун Юй объявила о моем отречении. Часть князей укрылась в Посольском квартале. И Куан с сыном, наложницами и всем своим имуществом переехал в Тяньцзинь, на территорию иностранной концессии. Великий князь Чунь, отец, не сказав ни слова на заседании, после объявления об отречении вернулся домой и стал нянчить детей. Между тем Юань Шикай, согласно указу вдовствующей императрицы, сформировал временное правительство республики и по соглашению, достигнутому с революционной партией на Юге, превратился из премьера Цинской империи во временного президента Китайской республики. Я же стал соседом президента и в соответствии с "Льготными условиями для цинского двора" [30] начал жить при малом дворе.

Эти "Льготные условия" (статьи, предусматривающие благоприятное отношение к великому цинскому императору после его отречения) сводились к следующему:

1. После отречения императора великой Цинской империи от престола за ним сохраняется его почетный титул. В дальнейшем Китайская республика будет относиться к нему с почетом, как к любому иностранному монарху.

2. После отречения императора великой Цинской империи от престола двору ежегодно будет выплачиваться 4 миллиона лянов серебра, или 4 миллиона юаней после денежной реформы. Данная сумма будет выплачиваться Китайской республикой.

3. После отречения императора великой Цинской империи от престола он временно может жить в императорском дворце. В дальнейшем резиденция императора должна быть перенесена в летний дворец Ихэюань. Его личная охрана может быть сохранена.

4. После отречения императора великой Цинской империи от престола храмы и гробницы его предков будут сохранены навечно. Их охрану станет осуществлять Китайская республика.

5. Строительство гробницы императора Дэцзуна (посмертное имя Гуансюя) будет завершено согласно намеченному плану. Церемония погребения будет произведена в соответствии с ныне существующим старым ритуалом. Все связанные с этим затраты возлагаются на Китайскую республику.

6. Весь обслуживающий персонал дворца может оставаться на прежних местах. Прием новых слуг и евнухов не разрешен.

7. После отречения императора великой Цинской империи от престола его личная собственность будет особо охраняться Китайской республикой.

8. Прежняя дворцовая охрана войдет в состав армии Китайской республики. Ее численность и размеры жалованья остаются прежними.

Жизнь в качестве императора

Упомянутое в "Льготных условиях" "временное проживание во дворце" не было ограничено конкретно установленным сроком. Кроме трех больших дворцовых залов, отошедших государству, вся остальная территория Запретного города по-прежнему принадлежала императорскому дому. В этом маленьком мирке я прожил почти тринадцать лет, вплоть до моего изгнания из него республиканской армией в 1924 году. Здесь я провел самое нелепое в мире детство. Ведь когда в Китае была установлена республика, человечество уже вступило в XX век, а я жил прежней жизнью императора и дышал пылью прошлого, XIX столетия.

Каждый раз при воспоминании о детстве перед моими глазами всплывает сплошной желтый туман: глазурованная черепица на крыше — желтая, паланкин — желтый, подстилки на стульях — желтые, подкладки на одежде и шапке, кушак, фарфоровая посуда, ватные чехлы для кастрюль, обертки для книг, занавески, стекла — все желтого цвета. Этот существующий на правах личной собственности так называемый "блестящий желтый" цвет с детства заронил в мою душу чувство собственной исключительности; я считал себя необыкновенным и не похожим на остальных людей.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, по решению вдовствующих императорских наложниц (вдов императоров Тунчжи и Гуансюя) меня стали навещать бабушка и мать. Вместе с ними во дворец приходили мой брат Пу Цзе и сестра, которые играли со мной. Когда они пришли в первый раз, мне было с ними очень скучно. Я и бабушка сидели на кане. Бабушка следила, как я раскладываю домино, а брат и сестра чинно стояли рядом, не шелохнувшись, и наблюдали за происходящим. Потом я решил повести брата и сестру к себе в дворцовую палату Янсиньдянь. Там я спросил Пу Цзе:

— Во что вы играете дома?

— Пу Цзе умеет играть в прятки, — вежливо ответил брат, который был всего на год моложе меня.

— Вы тоже играете в прятки? — Я очень обрадовался. Мне приходилось играть с евнухами, но никогда еще я не играл со своими сверстниками. И вот мы стали играть. Брат и сестра забыли про условности. Мы нарочно опустили шторы, чтобы в комнате стало темно. Сестре, которая была на два года моложе меня, было весело и страшно, а мы с братом пугали ее. Слышались веселый смех и крик. Когда наскучило играть в прятки, мы залезли на кан передохнуть.

Я попросил их придумать какую-нибудь новую игру. Пу Цзе подумал, ничего не сказал и вдруг стал смеяться, глядя на меня.

— Ты что придумал?

Он продолжал смеяться.

— Говори, говори же! — торопил я его, уверенный, что он придумал какую-то новую игру. А он ответил:

— Я думал, ой, Пу Цзе думал о том, что император не такой, как все; он похож на этих, которые на сцене, старые, с длинными бородами…

Он сделал рукой жест, словно приклеивал бороду. Кто мог знать, что именно этот жест повлечет за собой неприятности. Когда Пу Цзе поднял руку, я внезапно заметил, что подкладка его рукава очень напоминает хорошо знакомый мне цвет. Я изменился в лице:

— Пу Цзе, разве тебе разрешено носить этот цвет?

— Это… это разве не абрикосовый цвет?

— Глупости! Это императорский "блестящий желтый".

— Повинуюсь, повинуюсь. — Пу Цзе встал в сторонке, опустив руки по швам. Сестра спряталась за его спину, готовая вот-вот расплакаться. А я продолжал:

— Это императорский цвет, и ты не можешь им пользоваться!

— Повинуюсь!

И на моих глазах брат снова превратился в моего подданного.

Эти "повинуюсь" давно отжили свой век. И теперь, вспоминая об этом, невольно улыбаешься. Но я с детства привык к таким словам, и если мне отвечали иначе, я не мог этого простить. Привык я и к коленопреклонениям и земным поклонам. С малых лет я видел, как мне отбивают земные поклоны люди зачастую намного старше меня. Были среди них и бывшие сановники, и мои родственники, были люди в традиционных цинских халатах, были и республиканские чиновники в европейских костюмах.