Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры

В III веке Птолемей I и трое его преемников, кроме Египта, владели огромной империей. Она включала как зоны традиционной экспансии фараонов в Палестине и Сирии, так и регионы, куда до сих пор власть фараонов не распространялась: на западе — Киренаику, на севере — Кипр, Крит, Ионийские и Кикладские острова, многочисленные города в Малой Азии и даже далекую Фракию. Точнее говоря, речь шла не о чисто «египетской» империи, а скорее о личных владениях правителя Египта, рассматривавшего каждую из этих территорий в отдельности в соответствии с традициями ее населения, с уважением относясь к автономии греческих островов и обычаям местных общин, как, например, к евреям в Палестине. Династия Лагидов постепенно утратила эти земли в течение последующих двух веков. Это произошло в период между правлениями Птолемея IV и отца Клеопатры, который был вынужден лишь беспомощно наблюдать за завоеванием Римом последнего оплота Птолемеев — Кипра. Довольно быстро Клеопатра вернет часть империи своих предков, ^{63} но это произойдет уже по доброй воле одного из римских императоров, Марка Антония, распоряжавшегося по своей прихоти завоеванными Римом территориями. Даже если бы все эти области, одна за другой покоряемые и утрачиваемые, позволили бы Лагидам усилить их мощь, единственным оплотом последней всегда бы оставалось бесспорное владычество над странами Нила.

Египет времен Клеопатры представлял собой страну с очень высокой плотностью населения, являясь, без всякого сомнения, самым густонаселенным государством античного мира. Исключительная плодородность его почвы, орошаемой и удобряемой паводками, изобилие и регулярность которых вызывали удивление и восхищение всех древних авторов, позволяла прокормить быстро разрастающееся население. Такая ситуация тем более заслуживала восхищения, что сводилась она только к орошаемым Нилом землям. Плодовитость местных женщин, которая объяснялась поразительной частотой рождения близнецов, была к тому же общеизвестным фактом. Что касается самой численности населения, то мы не обладаем совершенно никакими достоверными средствами для ее подсчета. Конечно, при Лагидах в целях сбора налогов проводились переписи населения, но только один из недавно опубликованных греко-демотических папирусов дает нам представление об одном из трех подразделений Фаюма времен правления Птолемея III. ^{64} Сделав поправку на опасность обобщения, опираясь на данные только по одному региону, можно тем не менее сделать вывод о вероятной величине народонаселения.

Определяя общее количество подданных, облагаемых соляным налогом — в действительности своего рода подушная подать, составитель папируса, о котором идет речь, включил в перепись 229 года около 11 тысяч жителей, переступивших порог совершеннолетия, мужчин и женщин западного района Фаюма. Если добавить в соответствующей пропорции не включенных в эти списки детей и военных, а также учесть сопоставимые величины по северным и южным регионам, вводя дополнительную поправку для городского населения столицы Арсинои, Фаюм мог бы насчитывать от 50 до 100 тысяч жителей. Таким образом, Фаюм, который, кажется, фигурировал среди самых густонаселенных регионов, в соответствии с занимаемой площадью, по сравнению с остальным Египтом, насчитывал от 20 до 25 тысяч человек. Высказываясь в пользу самых высоких показателей, мы в этом случае получили бы цифру в 2,5 миллиона жителей страны за исключением Александрии.

Диодор Сицилийский, опирающийся в своих расчетах численности населения птолемейского царства 60-х годов на жреческие источники, выдвигает следующие цифры: население Египта в этот период (без сомнения, включая Александрию) могло составлять 3 миллиона человек, ^{65} что хорошо согласовывалось бы с тем максимумом, который был предложен в локальной переписи населения 229 года. Основываясь на этих расчетах, которые большинство ученых склонны рассматривать как заниженные, в качестве средней плотности населения долины и дельты мы получим примерно 125 жителей на квадратный километр. Подобная величина, превосходящая плотность населения современной Франции, не должна вводить в заблуждение: ее следует, скорее, сравнивать с плотностью современного внепустынного Египта, превосходящей ее в 12–14 раз. С этой точки зрения, а именно занимаемой площади, соотношение между Египтом времен Клеопатры и различными странами средиземноморской Европы, находившимися под господством Римской империи, следует рассматривать как соотношение между современным Египтом и странами Западной Европы, то есть примерно в соотношении десять к одному.

Для приезжего иностранца египетская сельская местность должна была показаться почти бесконечной чередой густонаселенных деревень, отстающих друг от друга максимум на три-четыре километра, дающих приют до тысячи жителей, хотя также хорошо известна деревня в Фаюме, насчитывавшая всего три человека. Теокрит ^{66} при Птолемее II насчитывал 33 333 таких деревни, что примерно соответствует количеству общин в современной Франции. Такие цифры, кажущиеся невероятными, конечно, не имеют в своей основе официальных данных, несмотря на то, что Диодор ^{67} и Плиний Старший ^{68} приводили сравнимые величины. В любом случае они прекрасно иллюстрируют то впечатление, которое оставляла о себе египетская провинция. По сравнению с последней города должны были часто казаться разросшимися селами, отличавшимися друг от друга только своей административной ролью и значительностью религиозных сооружений.

Большие потрясения, отразившиеся на экономической географии и распределении населения Египта в период между правлением фараонов и эпохой Клеопатры, определили само появление Александрии. Город, основанный Александром в январе — апреле 331 года на насыпном валу, отделявшем Средиземное море от озера Мариотис, а на западе от канопского устья Нила, становится при царствовании Птолемеев центром власти. Переезд царской резиденции в новый город не был по своей сути чем-то революционным для Египта. Многие фараоны прежде решали вопрос о выборе столицы, а иногда и строили ее в какой-нибудь девственно чистой местности, до этого необитаемой, как, например, Эхнатон — Амарну или Рамзес II — Пер-Рамзес. В то же самое время прежде никто никогда не помышлял превратить столицу Египта в порт. Почти за три тысячи лет существования Египта ни один из фараонов не основал ни одного настоящего порта на Средиземноморье, чьи низкие и зыбкие берега практически не представляли никакого естественного убежища от опасных течений и ветров. Если создание большого портового города сразу открывало Египет миру средиземноморских стран, то его выдвижение как центра царской власти понижало уровень всей остальной страны до статуса сельскохозяйственной провинции, поддерживающей его торговлю. С этой, строго говоря, экономической точки зрения Птолемеи превратили Египет в сельскую местность для одного греческого города. Последний, построенный внутри обширного пространства по гипподамовскому плану, начерченному самим Александром, стал очень быстро развиваться, что вскоре превратило город в самый крупный населенный пункт античного мира. И только Рим во II веке смог затмить его.

Основав Мусей и знаменитую Библиотеку, Птолемеи превратили свою столицу в монументальный город и культурный центр первой величины. Александрия — это, конечно, прежде всего город в том значении, в котором понимали его греки, а именно полис, имеющий все необходимые учреждения, хотя и лишенный политических органов, гарантировавших ему недопустимую для царской власти автономию. Как и в любом греческом городе, основой Александрии служило гражданское общество, делившееся на демы и трибы («род, сообщество»), доступ в которые египтянам в принципе был запрещен. Последних только терпели в столице. Для ограничения их доступа предпринимались соответствующие меры во избежание египтизации города, призванного быть лицом эллинизма. Естественно, что египтяне относились к этому иностранному городу, расположенному на их земле, с подозрением, если не сказать с презрением. Несмотря на многочисленные попытки со стороны официальных властей, самая ранняя из которых датируется 311 годом, греческие цари так и не смогли заставить местное население принять название Александрии, на ее коренном языке имеющее значение «города Александра». Единственное имя, которое египтяне давали своей новой столице, было Ra-qued (в греческом варианте Ракотис), и именно в таком виде оно было воспринято коптами в византийскую эпоху. Его оригинальное значение — «строительство» или еще точнее — «строительная площадка» сразу недвусмысленно намекает на то реальное состояние, в котором пребывала Александрия в первые десятилетия, последовавшие после ее основания в 331 году. Такое обозначение конечно же несет значительный социальный подтекст: коренное население, принципиально исключенное из гражданского городского общества, продолжало тем не менее в нем жить в качестве рабочей силы на строительстве общественных и частных зданий, которое управлялось подрядчиками греками. Именно в соответствии с традициями и религией своей страны рабочие так окрестили строящийся иностранный город, и по этой причине тот никогда не смог интегрироваться в культурную и религиозную географию Египта, оставаясь в глазах коренного населения только «стройкой». Позднее, в правление Птолемея VIII, это египетское название Александрии было переведено на греческий автором-эллинофобом «Оракула Гончара», который предсказал разрушение города, не называя его явно. ^{70} Любопытно, что, начиная со Страбона, трактовка названия Ракотис греческими и латинскими авторами будет неверной; последние усматривали в нем почетное египетское обозначение векового сооружения, на месте которого Александр должен был основать свой город, и ошибочно полагали, что именно к нему относились найденные их современниками следы древних памятников. Нет никаких сомнений, что такая интерпретация проистекала из желания предоставить престижному городу законное основание для притязаний на земли Египта в качестве наследника Древнего мира, созданного фараонами, подобно попыткам оправдать египетское царствование Александра и его преемников Птолемеев недостоверным родством с последним царем последней коренной династии. ^{71}