И дух наш молод

- За чем же остановка?

- Нужны опытные пулеметчики, инструкторы.

- Вот они перед тобой, можно сказать, цвет и гордость пулеметной команды Измайловского полка.

Пришлось нам с Семенюком назвать себя. Услышав мою фамилию, худощавый человек в сером пиджаке, до этого что-то писавший за небольшим столиком, поднял голову и пристально на меня посмотрел. Его лицо мне показалось знакомым. Потом он подошел, поздоровался.

- Василий Васильев, говоришь? Питерский? Не Ефима ли Ивановича сын?

- Так точно. Он самый.

- А деда по отчеству как величали?

- Дмитриевичем.

Антон Ефимович улыбнулся, еще раз протянул руку:

- Ну, здравствуй, племяш! Выходит, мы с тобой родственники. Твой дед и мой отец - родные братья. Ефима Ивановича, отца твоего, помню. Где он теперь? Все еще в Сибири? Не знаешь? Надо узнать. И братана твоего Митю приходил к нам с отцом - чуток помню. Большевик? Член полкового комитета? Ну, ты-то, вижу, определился. Приедет Митя - приведи его. От родственников негоже отрываться. А теперь - о деле.

Разговор переключился на пулеметы. Антон Ефимович сказал, что пулеметной команде райком придает особое значение. Пулемет показал себя на войне грозной силой.

Иван Газа посоветовал обучать дружинников разным приемам борьбы с вражескими пулеметами. Как засечь, подавить. Хорошо бы для этой цели подготовить и пластунов-гранатометчиков.

Заговорили о финансовой, материальной стороне дела. Антон Ефимович сказал, что Петербургский комитет партии и райком выступают за полную независимость районной и заводских рабочих дружин от Временного правительства.

Вооруженоые отряды пролетариата должны содержаться самим пролетариатом. Дружинник - доброволец. Стать им может любой пролетарий - партийный и беспартийный. Днем он работает в цеху на своем обычном месте. Военная подготовка: изучение стрелкового оружия, обучение стрельбе, строю, служба по охране порядка - все это в нерабочее время. Принцип добровольности распространяется и на инструкторов. Почти все они находятся на военной службе, а значит, - на армейском довольствии{16}. Так что вопросы жалования, пайка решаются сами собой.

Семенюк поинтересовался, как будут называться новые вооруженные отряды рабочих. А то говорят по-разному: рабочая милиция, народная милиция, рабочая дружина. Вот он, Иван Семенюк, к примеру, ефрейтор Измайловского полка, а какое ему выйдет звание теперь?

- С сегодняшнего дня, - Михаил Антонович Войцеховский заговорил торжественно, чеканя каждое слово, - ты, товарищ Семенюк, инструктор дружины Нарвской Красной гвардии{17}. Название это - скажем прямо - для буржуев страшное, оно и меньшевикам, и эсерам как нож острый, а для нас - в самый раз.

В тот же день мы с Ваней Семенюком приступили к своим инструкторским обязанностям, оставаясь (все было согласовано с полковым комитетом) в списках и на всех видах довольствия Измайловского полка.

С Иваном Газой мы встречались и впредь. После брата Мити это был второй человек, кому я даже внешне старался подражать.

Было в нем что-то от горьковского Павла Власова: стремление во всем дойти до самой сути, ничего не воспринимать на веру и готовность за свои убеждения, идеи в любой час дня и ночи ринуться в самую гущу схватки, стоять насмерть. Замечательный большевик, человек действия, дела, он на всех этапах, на любом порученном ему посту оставался и мечтателем, романтиком революции.

Иван Газа, подкупавший всех, кто его знал, искренностью, живостью характера, моральной чистотой, стал для меня эталоном большевика-ленинца.

В минуты испытаний (а их на мою долю выпало немало) я часто спрашивал себя: а как бы на моем месте поступил мой учитель и друг Иван Газа?

Мне нравилось, как он говорил с людьми: просто, доверительно. Среди рабочих - свой и среди солдат - свой. И как ходил по земле - уверенно, весело. И улыбка мне его нравилась: как-то сразу располагала к себе. И глаза. О таких говорят: смелые глаза - молодцу краса. А уж смелости Ивану Газе было не занимать.

Вспоминается такой случай. В учебной команде Измайловского полка проходил митинг по поводу ноты Милюкова-Дарданелльского. Иван Газа выступал от путиловцев, говорил о том, кому, чьим интересам служит эта пота, призывал покончить с войной ("Штык - в землю!"), к братанию. Тут какой-то тип, полный георгиевский кавалер, запустил в него учебным для штыкового боя чучелом. Газа упал. Из толпы раздались голоса:

- Так ему и надо!

- Гад! Прихвостень офицерский - на кого руку поднимаешь?

Я подбежал к Ивану. Хотел ему помочь, но он поднялся сам. Стоит. Лицо в крови. А - улыбается.

- Ты чего, Иван, такой веселый? - спрашиваю. - Вроде бы не с чего.

- Как это - не с чего?! Врага задел за живое. Значит, слова мои дошли. А бояться? За правое дело и умереть не страшно. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Бесстрашие Газы, его презрение (другого слова не подберу!) к смерти я в полную силу оценил в дни корниловского мятежа и в разгар октябрьских боев. Но об этом позже.

А что дальше? Соотношение сил. Митинг в шрапнельном. Игнат Судаков. Заговор прессы. Не мытьем - так катаньем. Делегаты с фронтов. "Из каждого свинства можно выкроить кусочек ветчины".

И вот свершилась буржуазно-демократическая революция, царя свергли. А что будет дальше?

Много было тогда неясных вопросов, по поводу которых хотелось поспорить. Все: рабочие, солдаты - сходились на одном: надоела война, голод, нужда. Так дальше жить нельзя. А как можно и должно? Пути разрешения трудных вопросов многим и в нашем полку, и на Путиловском заводе, где мне часто приходилось бывать в те дни, и в Нарвской районной дружине виделись по-разному. Одни все еще надеялись на Временное правительство, другие считали, что следует ждать Учредительного собрания, третьи, не отрицая, что война - зло, доказывали: зло, но неизбежное. Мол, в интересах революции надо воевать до победного конца. А кое-кто из не очень сознательных твердил: на кой нам ляд все это. Не надо нам ни государства, ни войны, ни власти - живи, дескать, как хочешь.

Большинство мест в Советах, как я уже отмечал, досталось меньшевикам и эсерам{18}.

Почему? На этот вопрос точный ответ дает В. И. Ленин.

"Гигантская мелкобуржуазная волна, - писал он, - захлестнула все, подавила сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно, т. е. заразила, захватила очень широкие круги рабочих мелкобуржуазными взглядами на политику"{19}.

Вот почему мелкобуржуазные массы дали этим партиям, стоявшим на реформистских, социал-шовинистических позициях, большинство в Советах.

Нужно учитывать и то, что кадровые пролетарские слои к 1917 году значительно поредели. За годы войны десятки тысяч рабочих были отправлены в действующую армию. Только с Путиловского завода ушли на войну 6 тысяч человек. Резко изменился социальный состав рабочих завода. Две трети составляли крестьяне. К началу семнадцатого года лишь каждый третий из 30 тысяч путиловцев был пролетарием по происхождению.

Рабочие новой формации - полукрестьяне, полупролетарии - не всегда могли сразу разобраться в том, что представляет собой Временное правительство, не могли разглядеть его контрреволюционную сущность, не могли сразу понять предательскую политику эсеров и меньшевиков.

В стране на каждом заводе, фабрике, в учреждениях, в армии много было разных политических партий - больше десятка. И каждая партия тянула за собой рабочих, солдат. Представители всех партий говорили о новом государственном строе без царя, о демократии, о свободе слова, печати. Попробуй разобраться, какая партия на деле защищает интересы трудового народа. Между партиями все острее шла борьба за влияние на массы.

Чем брали большевики? Числом? Нет. За войну (ни одну партию самодержавие не преследовало с такой жестокостью) ряды нашей партии заметно поредели. Так, на Путиловском заводе к концу марта большевиков насчитывалось всего около 800 человек. Эсеровская организация на заводе была куда многочисленней. Только за март она разбухла до 3 тысяч членов.