Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий

И чувствуется, что это не только слова, что если бы в ее руках была судьба пленных социалистов, она сухо, равнодушно и твердо расправилась бы со всеми нами так, как она делала это в Сибири и Казани. «К несчастью, советская власть здесь еще не применяет расстрела к социалистам за их политические выступления» — с сожалением не раз говорила нам она тоном, каким говорят о плохой погоде на дворе. Надо видеть ее во время личного обыска. Женщин она раздевает до нага, сама лично ощупывает груди (случаи с социалистками Б., А. и др.), осматривает рот, прощупывает волосы. Но она шла дальше и не останавливалась перед тщательным личным обыском мужчин. И временами приходилось недоумевать, что это — особая ли разновидность женщины-садистки, или просто совершенно обездушенная человеко-машина.

В начале большевистского режима социалисты мало думали о борьбе за улучшение условий тюремной жизни, считая себя временными и случайными гостями тех мест, где их когда то месяцами и годами гноила царская жандармерия. Но 1919 год доказал, что это «надолго и всерьез». Приходилось также всерьез задумываться об отвоевании сколько-нибудь сносных условий тюремного бытия. Началась борьба — долгая, упорная, неравная и мучительная. И эту борьбу большевики заостряли до последней степени. Прежде чем уступить в чем-нибудь, они заставляли голодать по 10–12 даже 14 суток, доводили голодающих до обморочного состояния, часто калечили людей на всю жизнь.

Первая массовая голодовка в Москве была проведена левыми социалистами-революционерами в начале 1920 года. Были выставлены требования: улучшение пищи, возможность переписываться с родными, допущение коллективных научных занятий, устройство лекций и т. д. На 6-ые сутки голодовки большевики потребовали изъять из их среды руководителей — Фишмана и Богачева. Конечно, это только подлило масла в огонь. К голодовке примкнули социалисты-революционеры центра, и скоро она стала вообще социалистической. Наконец, на 8-ые сутки часть требований была удовлетворена. Коллективные голодовки с этой поры становятся средством, к которому в крайности, истощив все другие средства, прибегают повсюду. Со своей стороны большевики вырабатывают средства «сламывания» голодных забастовок.

В 1920 году в августе месяце социалисты-революционеры объявили голодовку с требованием перевода в нормальные тюремные условия членов Центрального Комитета партии, сидящих в пользующейся ужасной славой «Внутренней Тюрьме» В. Ч. К.

В ответ на это Ч. К. перевезла, в обстановке физического насилия, избиений и жесточайшего террора, заключенных в Ярославскую каторжную тюрьму. В 1921 г. в июне месяце в Орловской каторжной тюрьме социалисты-революционеры объявили голодовку с требованием перевода в больницу больной гнойным плевритом тов. Костюшко. В день объявления голодовки все они были переведены в Ярославль. — В Орле 10 суток голодали с.-д. и левые с. р. Наиболее длительная голодовка социалистов была в течение 1921 г. М. Спиридонова (левая с. р.) голодала 15 суток. У нее потрескались губы, кровь сочилась изо рта, все тело было покрыто черными пятнами. Тарабукин (соц. — рев.) голодал 14 суток. Впал в беспамятство. Требование выставлял — освобождение случайно арестованной жены, которая оставила без призора малолетнюю дочь. Мина Гершевич (с. р.) голодала 10 суток. Требовала перевода в нормальные тюремные условия из внутренней тюрьмы, где она была лишена свиданий, книг, прогулок, и уже просидела в этих условиях около шести месяцев. М. М. Львов (с. р.) голодал 8 суток. После свидания с ним у его жены Прушакевич заметили записку, которую она тут же пыталась проглотить. Комендант тюрьмы принялся душить Прушакевич за горло, открывать ей рот ложкой, порвал губы и окровавил десна. Кроме того в наказание Прушакевич была посажена в совершенно темный сырой подвал в одной летней кофточке. И Львов своей голодовкой добивался облегчения ее участи.

Ограничиваюсь этими примерами. Полный перечень был бы бесконечным. Бывали в тюремной жизни и такие острые моменты, что прибегали к отчаянному средству — «обструкции».

В 1920 году в феврале месяце ночью из Бутырской тюрьмы были взяты левые социалисты-революционеры и развезены по восточным тюрьмам. Утром, в ночь увоза, женщин не выпустили из камер на утреннюю оправку. Начался стук в двери. Прибежавший из конторы помощник коменданта Попкович отвечал угрозами и площадной руганью. Все более свирепея, он стал просовывать револьвер в волчки дверей и наконец выстрелил в камеру старой каторжанки, героини террористической борьбы против самодержавия, Измайлович, которую только случай спас от смерти. Попкович за это был, правда, приговорен на 1 месяц тюрьмы, но просидел лишь три дня и через месяц явился вновь в Бутырку с повышением по должности, в качестве коменданта тюрьмы. В 1919 году за обструкцию в защиту подвергшегося насилиям с. — р. Быхова, обстреливалась камера, в которой находилось около 90 человек социалистов. За угрозами, избиениями, стрельбой по окнам последовало со стороны большевиков и воскрешение старых царских кандалов.

В феврале 1920 года М. Ч. К. была арестована группа рабочих в связи с походом на союз пищевиков. Среди них 12 с. р. максималистов. Через некоторое время их пытались перевезти в Бутырки. Арестованные потребовали приезда представителя политического Красного Креста, а до его приезда ехать отказались. На следующий день председатель М. Ч. К. Мессин вызвал некоторых из них: Камышева, Нестроева, Забицкого, Зайцева. Чекистская стражи набросилась на них. Заковали в ручные кандалы и силой поволокли в автомобиль для отправки в Бутырки, где они только к вечеру были раскованы и размещены по строгим одиночкам,

Попытки заковать в кандалы были предприняты в 1920 году по отношению к соц. — революционеру С. В. Морозову, отбывшему две царских каторги, и анархисту Гордину. Инициаторами этой меры были: член московского комитета Р. К. П. Захаров и надзиратель Качинский, которого позднее большевикам пришлось арестовать за то, что он оказался виновником истязания заключенных в Бутырской каторжной тюрьме царского времени.

За три года пребывания в Бутырской тюрьме социалисты подвергались трехкратному развозу по провинциальным тюрьмам. В начале 1920 года после восьмидневной голодовки левые социалисты-революционеры, требовавшие перевода в нормальные тюремные условия членов центрального комитета, сидевших во внутренней тюрьме, были переведены в Ярославскую каторжную тюрьму под особый караул немцев и мадьяр. И наконец исторический развоз в ночь на 26 апреля 1921 года — в результате попытки заключенных социалистов вступиться за остальных обитателей тюрьмы.

Этому последнему развозу предшествовал «золотой век» бутырских свобод, постепенно шаг за шагом отвоеванных ценою невероятных усилий и жертв. Удалось добиться сосредоточения всех социалистов в одних и тех же коридорах и открытия камер на день; свобода общения была использована для систематической культурно-просветительной работы. Были организованы лекции, рефераты, устраивались в камерах концерты, велись общие кружковые занятия по общеобразовательным предметам. Внутренним тюремным распорядком общежития заключенные ведали сами, и никаких недоразумений между администрацией и заключенными не происходило. Социалисты как бы были изолированы от внешнего мира, а внутренний распорядок тюремного обихода предоставлялся им самим. Одно лишь мешало спокойному течению тюремной жизни — это набеги по ночам агентов чрезвычайки под руководством завед. секр. — операт. отделом Самсонова. Заключенных подымали с постели, обшаривали камеры, отбирали все рукописное, вплоть до переводов и научных работ. Такие обыски, конечно, не могли не нервировать заключенных, просидевших в изоляции по году, по полтора, но все же общие условия сидения были сноснее.

Но все эти свободы были лишь уделом обладавших выдержкой и сплоченностью социалистов. Для остальных обитателей тюрьма оставалась адом. Приходилось переносить ужасные антигигиенические условия: перегруженность камеры людьми, закрытые двери, грязь, паразиты и в довершение — круглые сутки в камере «параша». Врачебная санитарная комиссия при обходе тюрьмы дала заключение, что при таких условиях тюрьме грозит развитие инфекционных заболеваний. Она считала необходимым разгрузить камеры и уничтожить «парашу», хотя бы на летнее время. Режим не изменялся. Тогда началась голодовка полутора тысяч человек. Непривычная к организованной, выдержанной борьбе, эта пестрая, сплошь почти совершенно аполитическая масса не выдержала, и наткнувшись на холодное, равнодушное молчание Ч. К., на четвертый день голодовки перешла к стихийно-истерической форме борьбы — к крику и вою. Тюрьма тряслась от гула. В течение пяти часов стоял такой вой, что звуки его доносились далеко за пределы тюремной ограды и вызывали скопление народа вокруг тюрьмы, разгоняемого воинскими отрядами Ч. К. Внутри тюрьмы этот вой настолько удручающе действовал на заключенных, что со многими мужчинами, не говоря уже о женщинах, происходили нервные припадки и обмороки…