Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

- Что ж? Я завсегда скажу: отцом ты был для нас, дураков... Во как тебя понимаем!..

- Эге! Ну, а теперь-то... припеваючи живете?

- Припеваем, в рот ее дышло!.. Ты вот подумай, Лукьяныч: иди, говорит, в батраки. Ну, ладно: пошел я.

Стало жнитво, посадили меня на экую махину... На жнейку, значит. Сижу окончательно словно идол, действую.

Трах! - окончательно вдребезги... Туда-сюда, штраф!..

Трешница!.. Ловко... Земли не дает, лесу - прутика нету, из кормов хоть кричи... Что же это за жисть?

- Зато банк завели!

- Банка!.. Ты спроси, кто в ней верховодит-то: Шашлов Максимка да Агафошка Веденеев... Эх, что мы теперь надумали, Лукьяныч: окончательно на новые места хотим удалиться!.. Вот с Миколаем с твоим хотели потолковать... Пропадай пропадом Переверзев со своими машинами! Ударимся в Томскую аль на Амур, поминай как звали!

- Обдумали!.. Мало вас нищими-то оттуда приходят?

- Мы окончательно ходоков снаряжаем, Лукьяныч...

Понимаешь? Вот прямо, господи благослови, пойдем с зятем Гаврюшкой, все приволья осмотрим. Из Гарденина двадцать три двора охотятся в переселенцы, тягулинских - двенадцать; мы с Гаврюшкой по трешнице с двора просим - была не была!.. За сотенный билет всю Расею насквозь пройдем, коли на то пошло... А на старине не жить, в крепость к купцам да господам не поступать сызнова!..

- Глупости, Герасим! - авторитетно вымолвил Мартин Лукьяныч. Держитесь старины, вот что я вам скажу.

Жить можно, это ты врешь. То есть с умом. Вот хоть Николая моего взять... Видишь? Товару одного, может, тысячи на четыре, гласным состоит в земстве, в ведомостях печатается, а? То-то и оно-то. Почему новые места?

Баловство. Пороли вас мало. Вас не в острог, а именно драть нужно. Я, брат, Николая драл.... Вот и вышел человек. Теперь он женился, например (Мартин Лукьяныч понизил голос), то сё, из простых, дескать, из доровых...

а тут купец Еферов с дочерью навязываются, приданого пятьдесят тысяч... Другой бы разве не польстился? Но Николай умен. И я ему говорю: "Николя, Татьяна Емельяновна хотя, мол, из простого звания, но ты вглядись..."

- Королева - одно слово! - подтвердил Гараська.

- Ты вглядись, говорю. Неописанной красоты, умна...

Да пропадай они, пятьдесят тысяч!.. Я знаю, болтают раз- Блажен, кто верует, - тихо возразил священник и, как будто испугавшись своих слов, быстро добавил: - Конечно, конечно, все от господа. Не знаете, Татьяна Емельяновна, брошюры фирмы "Посредника" имеются еще у Николая Мартиныча?

- Есть, есть. Пять сотен из Москвы прислали.

- И новенькие?

- И новые есть. Толстого вышла очень уж трогательная. "Два старика". Да вы пожалуйте в горницу, там в шкапчике лежат... И журнал там. Кажется, последнюю книжку фельдшерица назад отдала. Пожалуйте в горницу!

- Амельяновна! Гвоздочков бы мне, однотесу...

- Умница! Почему у тебя железо полосовое?

- Хозяюшка! Покажь-ка чугунок, эдак в полведерки...

- Здравствуй, обворожительная женщина! - раздался нетвердый, сиплый голос, и Косьма Васильич Рукодеев крепко пожал Татьянину руку. Он едва держался на ногах; вид его был совершенно лишен прежнего великолепия:

опухшее лицо, мутные глаза, спутанные, с сильною проседью волосы, - все говорило о беспробудном пьянстве.

Рядом с ним, улыбаясь гнилыми зубами, стоял человек с какою-то зеленоватою растительностью на лице, с бегающими неопределенного цвета глазами, в прекрасном пальто нараспашку, в шляпе котелком, с толстою золотою цепью на животе.

- Коронат Антонов! - кричал Рукодеев, патетически размахивая руками. Всмотрись! "Есть женщины в русских селеньях с спокойною важностью лиц, с красивою силой в движеньях, с походкой, со взглядом цариц..." Понимаешь, о ком сказано?.. Вот она!.. А, впрочем, ты не можешь этого понимать, ты свинья... Извините великодушно, Татьяна Емельяновна: свинье красоту вашу хвалю, непотребному пройдохе стихи декламирую... Ах, пал, пал Косьма Рукодеев!..

- Это вы напрасно-с, Косьма Васильич, - с слащавою улыбкой возразил Коронат, - что касательно в отношении прекрасного пола...

Татьяна строго сдвинула брови.

- Стой, молчать! - возопил Рукодеев и даже погрозил пальцем на своего спутника. - С кем говоришь? Где находишься? Вот рекомендую, Татьяна Емельяновна... Двенадцать лет тому назад явился наг и гладей в наши палестины. Фортункой народ обманывал, на станции трактир держал и вдобавок известное заведение. Теперь богат, блажен и в первой гильдии... О, времена! О нравы!.. Коронатка, много ли ты по миру сирот пустил? Много ли загубил душ мужеска и женска пола?

- Ежели вы так желаете тлетировать, Косьма Васильич. И притом в публичном месте... - Коронат сделал оскорбленное лицо.

- Ну, и что же?.. От задатку откажешься?.. Врешь!

В морду наплюю - и то не откажешься. Вот полюбуйся Татьянушка, продал имение этому бестии... Вожу его с собой... Срамлюсь... На мерзопакостную рожу его так сказать, смотрю круглые сутки!.. (Коронат отвернулся и с видом человека, уязвленного в своем достоинстве, но стоящего выше подобных пустяков, стал смотреть на улицу)

Зачем продаю, спрашиваешь? - продолжал Рукодеев и вдруг заплакал.-Ах, обидел, обидел меня Володька!..

Прискорбно, Танюша, тоска!.. Юноша семнадцати лет кончает гимназию, так сказать, и вдруг - бац! Двойка в латыни, револьвер, выстрел, и все кончено... Зачем имение, спрашивается? Кому хозяйничать?.. Анна колотовка, это верно, но, однако, родной ведь сын... По крайней мере, продать, жить на проценты... "Кто виноват, у судьбы не допросишься, да и не все ли равно?" А? Ах Володька, Володька!.. Все опротивело, Танюша, все! Были так сказать, помыслы... были чувства. Очень благородные чувства!.. Но для чего? К чему? Муж твой... я его понимаю. Я уважаю твоего мужа... И хвалюсь, что первый заметил в нем искру... Но мне все опротивело!.. А было было время... Вот Илья Финогеныч помер, Володька застрелился... Ах, Татьяна, жизнь есть океан бедствий! Ба ба, ба! Мартин Лукьяныч! Старче крепостниче!.. Что брат, пали стены Иерусалима? Воздыхаешь о старине? Да, брат, ау!.. "Порвалась цепь великая"... Ну, что там толковать, поидем-ка выпьем!.. Эй, Коронат, покупатель, веди нас в трактир!.. Шампанского выставляй, исчадие века сего!.. Так, Николай Мартиныч в собрании? Действует?

Ну, пускай его действует!.. "Суждены нам благие поры, вы, но свершить ничего не дано!" До свидания, русская женщина!.. Простите великодушно падшего... Коронатка веди!

Мартин Лукьяныч, притворяясь, что уступает только из любезности, и избегая смотреть на Татьяну, последовал за Рукодеевым и Коронатом. На мгновение лицо Татьяны омрачилось и сделалось грустным; но ей некогда было вдаваться в посторонние мысли: базар был в полном разгаре, и покупатели не уставали прибывать.

В городе N только что кончилось очередное земское собрание. Перед этим все шли дожди, и гать под городом превратилась в настоящее болото. Крестьянские клячонки с трудом выволакивали из этого болота громоздкие телеги с лыками, кадушками, лопатами и иным хозяйственным скарбом, закупленным на базаре. Разряженные и раскрасневшиеся бабы сидели на возах, ели калачи, грызли подсолнухи, орали песни; мужики немилосердно нахлестывали лошадей, шумно разговаривали. Яркое солнце покрывало блеском мокрые деревья с пожелтевшею листвой, огромные лужи, жидкую грязь, пестрые городские крыши и главы церквей. Все как-то было обнажено, все отчетливо и резко выделялось в прозрачном воздухе. На краю гати, по утоптанной тропинке, шел человек лет тридцати пяти, в калмыцком тулупчике, с узелком в руках. Он по временам останавливался, внимательно вглядываясь в проезжавших мужиков. Вдруг четверка рослых, породистых лошадей, дружно шлепая по грязи, обогнала обоз и поравнялась с человеком в тулупе.

- Стой! - крикнул из коляски молодой человек в военной шинели и белой конногвардейской фуражке. - Зачем вы здесь, Николай Мартиныч?

- Да вот знакомых мужичков посматриваю-с, Рафаил Константиныч... Не подвезут ли.