Власть и наука

На заседании Президиума АН СССР в 1940 году П.Ф.Юдин, Ем. Ярославский, Б.А.Келлер раскритиковали и план и направленность сборника. Они ждали, что генетики "разоружатся", признают свои ошибки и перейдут на платформу марксизма-ленинизма-сталинизма. Расстроенный Вавилов по окончании заседания позвонил одному из участников группы по подготовке сборника и, рассказав об очередных нападках людей, ничего в этом не понимавших, но бравшихся судить и осуждать, закончил строками из Владимира Соловьева:

"На небесах горят

паникадила,

А снизу -- тьма" (215).

Выход в свет сборника затормозился, но работу над ним не прекращали до самого ареста Вавилова. Уже после того, как Вавилов оказался в заточении, 1 октября 1940 года, П.Ф.Юдин направил Президенту Академии наук СССР В.Л.Комарову и вице-президенту АН СССР О.Ю.Шмидту отзыв на сборник с резкими возражениями против его публикации. Генетиков Юдин называл "представителями антимарксистской идеологии", писал, что в сборнике

"всячески принижается значение Мичурина, его путь развития рисуется как путь сплошных ошибок ограниченного эмпирика, а вегетативная гибридизация, которая везде берется в иронические кавычки... вовсе отрицается". (216).

Юдин отмечал, что

"ради всяческого восхваления... охвостья формальной генетики, подвизающегося у нас, проф. Дубинин идет на жертву -- он критикует наиболее дискредитировавших себя деятелей этого направления, как то Кольцова и Серебровского26 " (217).

Заключение партийного философа гласило:

"Представленные статьи, взятые в целом, вовсе не учитывают результаты дискуссии по генетике и селекции, проведенной редакцией журнала "Под знаменем марксизма", вовсе не направлены на пересмотр основных положений формальной генетики и не исходят из учения Дарвина-Мичурина, как это требовал Президиум АН СССР" (218).

Второе правило монополизма

Для человека, подобного Трофиму Лысенко, задача выдвижения, захвата -- правдами, а больше -- неправдами, главенствующих позиций в управлении наукой была важной, но отнюдь не единственной. Прорвавшись к власти, такие люди жаждали удержать ее любой ценой... и закономерно превращались в монополистов, начинали подавлять своих явных и потенциальных оппонентов, обеспечивать лидерство без конкуренции.

Монополизм в науке немыслим без того, чтобы лицо, захватившее власть, не пыталось бы вытеснить конкурентов -- идейных противников, пусть даже добившихся важных результатов ученых. Это правило в полной мере воспринял и Лысенко. Пороча более преуспевающих коллег, устраняя их, он насаждал на освободившиеся места своих ставленников -- послушных, даже безропотных, лишенных глубоких профессиональных знаний, творческого огня, изобретательской жилки. Лысенко учредил систему слежки за всеми и каждым (например, его секретарь вела картотеку на всех сколько-нибудь известных биологов), чтобы вовремя распознать тех, кто попытался бы сбросить с себя ярмо диктатуры и занять "неотведенное ему" место.

А поскольку главный монополист представлял собой (и не мог не представлять) личность серую, посредственную, то, естественно, получалось, что его ставленники являли собой поголовно скопище унылых, еще более посредственных личностей, сильных, как правило, лишь корпоративностью и характеризующихся непомерной амбициозностью.

Такой была группа (или мафия) Лысенко. Нужно еще раз подчеркнуть, что она сформировалась не на пустом месте, а была продуктом социальной системы. Система воспроизвела себя в научной области. Лысенко всегда имел перед собой показательный пример в лице Сталина, вытеснившего всех деятелей партии и заменившего их убогими и злобными фантомами, безоговорочно следовавшими всем его указаниям. Известный в ленинском окружении своей посредственностью, необразованностью и низкой культурой Сталин был силен в другом: из своего уголовного юношества он вынес строгое следование правилам бандитского мира -- распределение ролей, взаимозависимость (то есть круговая порука) и беспрекословное подчинение главарю. Интеллигенты и полуинтеллигенты, вращавшиеся в партийных верхах до прихода Сталина к власти, не имели ни этого опыта предшествовавшей уголовной жизни, ни умения или желания делить друг с другом роли и были просто сметены с арены сталинской "гвардией", быстро упрочавшей свое положение.

Механизм устранения конкурентов Лысенко также заимствовал у Сталина, который использовал созданную Лениным и поставленную последним над всеми другими органами репрессивную систему в виде Военно-революционных Комитетов (ВРК), преобразованных в ВЧК (а затем в ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, опять в НКВД и позже в КГБ, МГБ, снова в КГБ). Сталинские уроки ошельмовывания оппонентов, приписывания им выдуманных грехов, подлавливания на неосторожном слове или незначительном поступке, осуждения и уничтожения воспринимались такими людьми как Лысенко в качестве руководства к действию.

Рожденная борьбой за власть система моральных (вернее, аморальных) критериев расшатала все представления о порядочности, добрых отношениях между людьми, то есть разрушила веками утверждавшуюся мораль. Борьба с религиозными установлениями, официальная "отмена религии" сняла у многих (в особенности у морально слабых людей) страх перед неотвратимостью ответа перед Богом за свои прегрешения -- явные и тайные, а разбуженная революцией активность масс открыла ворота на верхи для тех, кто в иных условиях не мог рассчитывать даже на отдаленное подобие успеха в жизни.

Эта аморальная активность была нужна руководству страны для того, чтобы перетряхнуть все слои русского общества, сместить отовсюду -- на всех уровнях -- людей творческих, честных, порядочных, заменив их людьми с противоположными свойствами, но зато управляемыми, послушными. Такие люди с показным удовольствием выполняли любой приказ, одобряли любые действия властей, кого требовалось -- клеймили, кого надо -- награждали овациями, а потом спокойно могли проделать то же самое в обратной последовательности.

Тем самым советское общество было подготовлено к восторженной встрече новых монополистов -- рангом пониже, чем Сталин, таких как Молотов, Маленков, Хрущев или Каганович, но одобренных ими лично и выставленных на роли лидеров в других (непартийных) областях жизни, включая науку. Теперь уж от них самих зависело то, каким образом заявить о себе.

Гениальность Лысенко в том и состояла, что, не имея никаких достоинств в качестве квалифицированного ученого, он быстро осознал свои потенции для другой роли -- претендента на монополию в своей области науки.

С первой задачей он блестяще справился: его обещания были масштабными, действия -- активными, роль народного самородка он разыграл лучшим образом, многих крупных ученых "обольстил" (хотя, наверняка, большинство из них просто пошло на компромисс с совестью) и в академики с их помощью попал. Интерес партийных и советских руководителей самых высоких рангов он возбудил, поддержку в народе организовал и даже личное, и притом горячее, одобрение самого Сталина снискал. Так что первый экзамен он сдал на отлично и был вознагражден: реальная власть в биологии и агрономии начала сосредоточиваться в его руках.

Теперь наступило время для того, чтобы воплотить в жизнь второе правило монополистов -- убрать с дороги всех потенциальных конкурентов, всех, кто был умнее, образованнее, пользовался уважением. Немалую роль играли при выполнении этой задачи и личные качества самого Лысенко -- человека завистливого и нетерпимого. Для расправы были хороши все средства -- явные, открытые для всеобщего обзора (обвинения конкурентов в ошибках, заблуждениях, а если представится случай, и во вредительской деятельности), и тайные (доносы, фабрикация слухов, натравливание своих подручных).

В случае победы достигался не только эффект собственного возвеличивания в глазах публики (дескать, раз победил -- то сильнее), но и делалось предупреждение всем возможным претендентам на ту же позицию (смотрите, мол, что случилось с другими противниками, не дерзайте со мной бороться, вставать мне поперек пути, -- смету, растопчу, уничтожу).