Власть и наука

Конфуз Лысенко с опровержением законов Менделя

В 1938-1939 годах лысенковская аспирантка Н.И.Ермолаева опубликовала результаты двух экспериментов, предпринятых с целью доказать, что законы Менделя -- ошибочны (193). Она скрещивала между собой растения, различавшиеся по одному четко наследуемому признаку, желая проверить, выполняется ли во втором поколении гибридов менделевское соотношение: три однотипных формы к одной отличающейся от них форме (именно такое соотношение "три к одному" должно было наблюдаться во втором поколении). У Ермолаевой в каждой из гибридных семей расщепление отличалось от предсказанного Менделем. Поэтому вывод аспирантки (и её руководителя) свелся к тому, что опыты опровергли "закон Менделя". Но стоило сложить данные по всем семьям, как отношение оказалось близким к 3:1 (2,8:1 и 2,7:1, соответственно, в каждом опыте).

Лысенко этот казус стал известен, но он возразил своеобразно тем, кто стал объяснять ошибку в интерпретации лысенкоистами собственных данных. Он объявил, что "механическое" складывание данных для разных семей не только бессмысленно, но и не имеет никакого отношения к биологии. Раз-де внутри отдельно взятых семей правило не выполняется, то и биологический смысл закона Менделя теряется.

Вавилов, прочитав статью Ермолаевой, попросил Карпеченко поискать, нет ли в литературе уже полученных данных по расщеплению внутри больших семей, после чего Георгий Дмитриевич дал задание своим сотрудникам М.И.Хаджинову, А.Н.Луткову и Д.В.Лебедеву проделать такую работу. Данные, конечно, нашлись. Даниил Владимирович Лебедев передал их Н.И.Вавилову, а по ходу дела у него и Дины Руфимовны Габе родилась идея -- проверить соответствие разброса данных в эксперименте Ермолаевой кривой Гаусса. Если бы такое соответствие имело место, то оно доказало бы, что вариабельность её данных полностью укладывается в стохастические закономерности, и, следовательно, её данные не только можно, а нужно обрабатывать статистически, как и делал Мендель. Лебедев и Габе сделали грубое сопоставление (194), а несколько позже в журнале "Доклады АН СССР" появилась статья академика А.Н.Колмогорова (195), в которой крупнейший математик сообщил о таком же анализе ермолаевских данных, правда, с применением более изящного метода сравнения. По результатам обсчетов данных Колмогоров вычертил две кривые: идеальную (теоретически ожидаемую) и реальную (ту, что получилась на основе анализа данных лысенковской аспирантки). Совпадение кривых было настолько разительным, что можно было даже предположить подтасовку Ермолаевой её данных с целью найти лучшее соответствие закону расщепления Менделя. Получив этот результат, Колмогоров написал статью и назвал её "Об одном новом подтверждении законов Менделя" (195). Случай этот был не комичным, а анекдотичным. Карпеченко стал объяснять на лекциях в Ленинградском университете смысл работы Ермолаевой, демонстрировал две кривые и завер�

Лысенко понадобилось полгода, чтобы ответить Колмогорову. Никаких новых экспериментальных данных за это время его сотрудники не получили, и он предпочел другой путь. Он решил обратиться к какому-нибудь бойкому партийцу, чтобы тот дал оценку колмогоровскому расчету с общепартийной (так сказать, непробиваемо-идейной) платформы. По его наущению за это взялся партийный полуфилософ, чешский эмигрант, руководивший раньше Отделом науки МК партии, Эрност Кольман. Воспользовавшись правом академика представлять статьи для опубликования в журнале "Доклады АН СССР", Лысенко отправил туда 2 июля 1940 года длинную пропагандистскую по стилю статью Кольмана (196), к которой присовокупил свое предисловие (197).

Кольмановская статья была незамысловата и сводилась к трем моментам. Во-первых, Колмогоров, конечно, -- крупный ученый, но все-таки математик, а не биолог. Во-вторых, в одной из ранних работ Колмогоров ссылался на то, что он разделяет взгляды одного немецкого ученого, который, в свою очередь, разделяет взгляды Э.Маха, которого, в свою очередь, совсем давно обругал Ленин. А кто же не знает, что раз Ленин обругал, пусть даже давно, то теперь навсегда все последователи Маха -- "наши идейные враги". В-третьих, Колмогорова настроил против Лысенко Серебровский, которого только что принудили покаяться в ошибках на дискуссии в журнале "Под знаменем марксизма", значит, -- налицо упорный отказ исправляться! Кольман в этой связи писал:

"... А.С.Серебровский занялся теперь не исправлением собственных ошибок, в коих он неоднократно каялся, а мобилизацией сил против дарвинистско-мичуринского направления. В этих целях очевидно акад. А.С.Серебровский "обратил внимание" на работу Н.И.Ермолаевой академика А.Н.Колмогорова, как последний сообщает в своей статье" (198).

За всем словесным фасадом Кольман, сам всю жизнь только и занимавшийся выполнением наказов партии по ошельмовыванию настоящих ученых, скрывал прозаическое утверждение. Он заявил, что сам факт обращения генетика Серебровского к математику Колмогорову неприемлем, что вообще обсуждать данные Лысенко в чужих и своих лабораториях нельзя, иначе это будет расценено как разнос антисоветских сплетней по углам и весям! Больше ни одного соображения против фактической стороны статьи Колмогорова Кольман не выставил и выставить не мог, но партийное осуждение звучало решительно:

"Поскольку же эти теоретические вопросы теснейшим образом связаны с задачами растениеводства и животноводства, с массовой практикой, упорствование в ошибках здесь далеко не безобидно" (199).

Надо сказать, такая лексика в журнале "Доклады Академии наук СССР" никогда раньше и никогда позже не встречалась.

В сопровождавшем статью Кольмана письме, также опубликованном в этом номере журнала, "колхозный академик" делал вид, будто он и не знает, что закон Менделя имеет статистический характер, что даже и не слышал, как надо изучать количественные закономерности наследования отдельных признаков24, что не слыхал, как, анализируя поведение индивидуальных генов, ученые абстрагируются от других признаков, чтобы изучать лишь данный ген. В согласии с такой тактикой он писал:

"Академику Колмогорову, действительно, может казаться, что все растения от различных пар гетерозиготных родителей типа Аа совершенно одинаковы.

Мы же, биологи, знаем, что не может быть в природе двух растений, у которых были бы совершенно одинаковые наследственные свойства" (200).

Уже в этом письме сорокового года Лысенко открыто высказался по вопросу, ставшему для него очень важным в середине пятидесятых годов, -- отверганию роли математики (а позже физики и химии) в познании биологических закономерностей:

"Мы, биологи, не желаем подчиняться слепой случайности (хотя бы математически и допускаемой) и утверждаем, что биологические закономерности нельзя подменять математическими формулами и кривыми" (201).

Последняя встреча Вавилова со Сталиным

По свидетельству Ефрема Сергеевича Якушевского, много лет работавшего в ВИР'е и близкого знакомого Вавилова, через месяц после окончания совещания в редакции журнала "Под знаменем марксизма" Вавилова вызвали к Сталину. Это был последний визит ученого к вождю. Якушевский работал в это время на Кубанской селекционно-опытной станции в Краснодаре, приехал оттуда 28 ноября 1939 года в Москву и застал Вавилова в состоянии тяжкого смятения духа. Якушевский записал со слов Николая Ивановича подробности его встречи со Сталиным, состоявшейся 20 ноября (202).

Когда Вавилов после двухчасового ожидания в приемной был допущен в кабинет Сталина в 12 часов ночи, партийный вождь ходил по комнате, опустив глаза и зажав в руке трубку с дымящимся табаком. На приветствие он не ответил, в сторону Вавилова даже не оглянулся. Подождав немного и понимая, что бесцельное стояние на месте всё равно ни к чему хорошему не приведет, Николай Иванович начал докладывать о работе своего института. Сталин молчал и по-прежнему метался из угла в угол, словно тигр в клетке. Когда прошло минут пять, Сталин подошел к своему столу, сел и без всяких вводных фраз, прерывая Вавилова на полуслове, изрек: