Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах

Николай Николаевич понимал, что главную опасность для страны следует ожидать не столько со стороны фронта, сколько с тыла. Он считал себя обязанным поддержать Временное правительство, как единственный законный орган государственной власти. Для этого требовалось, прежде всего, прекратить беспорядки (так характеризовались революционные выступления) в Петрограде.

3 ноября Духонин приказал командующему армиями Северного фронта В. А. Черемисову сосредоточить в районе Луги части 3-й Финляндской дивизии и 17 армейского корпуса для последующей их переброски в Петроград. Однако Черемисов проявил свойственную ему осторожность. Прежде чем выполнить приказ Верховного, он запросил по телеграфу начальника псковского гарнизона генерала Триковского о возможности движения эшелонов через Псков на север. Ему ответили, что псковский «гарнизон стоит на непримиримой позиции по вопросу передвижения эшелонов севернее линии станции Псков, усматривая в том развитие контрреволюции… Дальнейшие передвижения, хотя бы только в ближайшие дни, поведут к тяжелым последствиям… В настоящее время даже чисто стратегическое передвижение в районе Петрограда и его окрестностей невозможно».

Черемисов связался с Духониным по прямому проводу и начал просить, чтобы тот не настаивал на продолжении перевозок и разрешил вернуть все части из района Луги обратно. Верховный не соглашался. Он посоветовал генералу для успокоения революционных комитетов объяснить им, что войска сосредотачиваются в районе Луги якобы для того, чтобы создать там новую оборонительную линию для прикрытия северо-западного района от латышей, которые вступили в сговор с немцами и могут открыть фронт.

Данный аргумент Черемисов нашел недостаточно убедительным. Не желая рисковать, он вступил в переговоры с руководителями революционного комитета фронта и изложил им требования Главкома. После этого он сообщил Духонину, что добился согласия ревкома на пропуск эшелонов в район Луги на условии, «если Ставкой будет категорически подтверждено 3-й Финляндской дивизии, что она идет не для гражданской войны, а для отдыха в районе Луги в качестве резерва. То же относится и к 35-й дивизии».

Н. Н. Духонин не пошел на обман, понимая его вред в последующем. 5 ноября он приказал Черемисову временно отказаться от выдвижения войск в район Луги и сосредоточить указанные соединения в районе Пскова.

Попытки Главкома сосредоточить войска вблизи Петрограда не остались незамеченными в Смольном. Советское правительство решило, что настало время подчинить себе высшее военное руководство, а следовательно, и все войска действующей армии и флота. Без «обуздания» Духонина достичь этого было практически невозможно.

4 ноября в Ставку пришла телеграмма из Петрограда, в которой указывалось, что единственной законной властью, перед которой несет ответственность Верховный главнокомандующий, является Совет Народных Комиссаров. Телеграмма требовала, «ограничившись вопросами по военной обороне, приостановить все продвижение войск внутри страны, непосредственно не связанное со стратегическими соображениями», и не производить никаких перебросок войск без санкции на то народных комиссаров.

Николай Николаевич постарался успокоить Смольный сообщением, что в настоящее время производятся только оперативные перевозки. Но скрыть реальное положение дел было невозможно. 5 ноября народный комиссар по военным делам Н. В. Крыленко потребовал от Духонина немедленно приостановить сосредоточение войск в районе Луги, не санкционированное новым правительством. «Не могу не указать, – предупреждал он главковерха, – что непризнание Вами органов созданной Советской власти и непринятие мер к остановке эшелонов возложит на Вас ответственность за печальные возможные результаты». Это была уже угроза личной ответственности Духонина за антибольшевистскую деятельность. Но осуществить ее, не дискредитировав предварительно генерала перед солдатскими массами, было сложно. Поэтому большевики предприняли очередной провокационный шаг, призванный ослабить власть Верховного главнокомандующего в войсках.

7 ноября Совет Народных Комиссаров приказал Духонину «обратиться к военным властям неприятельских армий с предложением немедленного приостановления военных действий в целях открытия мирных переговоров». При этом его обязывали непрерывно докладывать в Смольный по прямому проводу о ходе переговоров. Правда, акты о перемирии он имел право подписывать только с предварительного согласия советского правительства. Отдавая этот приказ, большевики понимали, что он идет в разрез с мнениями Верховного главнокомандующего и подавляющего большинства офицеров по вопросу завершения войны, которое было радикально противоположно настроениям солдатских масс. Отказ от переговоров должен был четко определить позицию Верховного главнокомандующего как антибольшевистскую, а следовательно, и «антинародную». После этого его без труда можно было бы объявить врагом солдатских масс и всего трудового народа.

Николай Николаевич осознавал сложность своего положения, и весь день 8 ноября провел в размышлениях. К вечеру родился хитроумный план действий, рассчитанный на выигрыш времени. Воспользовавшись тем, что радиограмма Совета Народных Комиссаров была оформлена не по правилам, Духонин нашел возможным усомниться в ее подлинности. Обращаясь к военному министру, он телеграфировал: «Ввиду выдающегося государственного значения этой телеграммы при отсутствии на ней даты и номера, затрудняюсь принять решение по содержанию до подтверждения ее передачи шифром и в принятой форме, гарантирующей ее подлинность». Эта телеграмма, направленная не новому правительству, а потерявшему власть бывшему военному министру, была не более чем попытка Духонина уклониться от открытого объявления своей позиции. По всей видимости, он надеялся, что власть большевиков продлится считаные дни.

Но большевики не приняли предложенной им игры. Поздно ночью в Ставке зазвонил правительственный телефон. Верховный был приглашен к аппарату. На другом конце провода от имени нового правительства Ленин, Сталин и Крыленко требовали доложить причины задержки переговоров о перемирии с германским командованием. Николай Николаевич повторил свои прежние доводы, добавив, что развалить фронт легко, но воссоздать его в короткие сроки будет невозможно. Он рекомендовал не торопиться с решением столь важного вопроса с тем, чтобы новое правительство лучше разобралось с ситуацией.

На другом конце провода не захотели прислушаться к доводам Верховного. Там судьбы фронта, Ставки и ее руководителя были уже предрешены. В конце разговора Духонин услышал, что он освобождается от должности «за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран». При этом его обязывали под страхом ответственности по законам военного времени продолжать ведение дел до прибытия в Ставку нового советского главковерха.

«Когда мы шли на переговоры с Духониным, мы знали, что мы идем на переговоры с врагом, – писал Ленин, – а когда имеешь дело с врагом, то нельзя откладывать своих действий. Результатов переговоров мы не знали. Но у нас была решимость. Необходимо было принять решение тут же, у прямого провода. В отношении к неповинующемуся генералу меры должны быть приняты немедленно. В войне не дожидаются исхода, а это была война против контрреволюционного генералитета…»

Ночной разговор с лидерами советской власти Духонин расценил по-своему. Через несколько часов после его окончания он телеграфировал бывшему военному министру: «Из поставленных мной ребром вопросов и из полученных ответов я совершенно ясно увидел, что народные комиссары на свой Декрет о мире не получили абсолютно никаких ответов, их, очевидно, не признают. При этом условии они сделали другую попытку к открытию мирных переговоров через посредство главнокомандующего, надеясь на то, что со мной, как законной военной властью, будут разговаривать и противники, и союзники…»

О своей отставке он также имел вполне определенное мнение. В той же телеграмме он писал: «Я считаю, что во временное исполнение должности главковерха я вступил на основании закона, ввиду отсутствия главковерха. Могу сдать эту должность также в том случае, если от нее буду отстранен, новому лицу, на нее назначенному в законном порядке, то есть указом Сената… являющегося высшим блюстителем законности в стране, досель не упраздненным». Из данной переписки видно, что действия Духонина в тот период были вполне осознанны и опирались на нормативные акты, которые новая власть еще не успела официально отменить. При этом Верховного главнокомандующего трудно было доказательно обвинить в контрреволюции, особенно пока его власть еще распространялась на некоторую часть армии. Требовалось, прежде всего, лишить его этой власти, отняв ее руками самих же солдат.