История крепостного мальчика

- Ваша светлость, рота к учению построена.

- Вольно! - говорил генерал.

И начинались занятия. Да только вскоре ребятам все надоело, не все стали являться.

Заметил генерал - перекличку приказал делать. А для неисправных в курятнике устроил гауптвахту. Да только ребятам на гауптвахте нравилось больше, чем животами тереть господский двор. Там и отсиживались.

Тогда отменил генерал гауптвахту и всыпал непослушным розог.

А вскоре и ребят показалось генералу мало. Приказал он, чтобы собирались взрослые мужики. И вот с самого утра толпится на барском дворе человек до тридцати мужиков. Строит их барин по росту, и начинаются учения.

- Ать, два! Ать, два! Левой, левой! - снова командует генерал.

Дело как раз летом было. На поле стоят неубранные хлеба, зерно осыпается. А мужики от одного конца до другого господский двор меряют. Научились мужики ходить, как настоящие солдаты, да только богаче от этого не стали.

Мужики - на Митьку: "Все из-за тебя, из-за твоей медали!" Возненавидели мужики Митьку.

А тут генерал стал поговаривать, что пора и в лагеря ехать и там учинить настоящие маневры. Разбить мужиков на две группы и устроить войну.

Видит Митька - дело плохо, не простят мужики ему этой затеи, и сказал как-то барину:

- Ваша светлость, а как же на войне без пушек быть?

Посмотрел генерал на Митьку, сказал:

- Правильно. Отпишу-ка я письмо самому любимцу императрицы, светлейшему князю Потемкину. Он меня помнит - пришлет.

Написал, а ответ никак не приходит. Пока его ждали, генерал и забыл про военные учения. И опять стало спокойно.

КОНЧИЛОСЬ ДЕТСТВО

Прошел год. Мало что изменилось за это время в жизни Митьки Мышкина, повзрослел разве что на год. Зато прежние его господа, помещики Воротынские, совсем разорились. Усадьбу продали, сами в Москву уехали. А кривого Савву и Маланью продали за долги князю Юсуповскому. Стал теперь Савва от князя в Питер и Чудово на базар ездить.

И вот как-то захватил Савва в Чудово с собой Митьку. И здесь, в скотном ряду, повстречали они тетку Агафью.

- Митька! - закричала она. - Соколик ты мой, Митька! Да, никак, ты? Она обхватила мальчика и крепко прижала к себе. - А мы-то...

- Знаю, тетка Агафья, - говорит Митька, - помершим считали.

- Считали, считали, соколик!

Тетка Агафья водила Митьку по базару, купила ему пряник, вздыхала и все слезу рукавом смахивала.

- Да чего ты, тетка Агафья! - успокаивал ее Митька.

- Ох, как вспомню, как вспомню!.. Так ты ничего, при родителях, значит?

- Да, тетка Агафья.

- Дашу-то помнишь?

- Помню.

- А Федора?

- Помню, тетка Агафья.

- Так засудили Федора - ушел на каторгу.

- Как - засудили? - вырвалось у Митьки.

- Ой, не говори, соколик! Немца-то порешил немой, а дом поджег. Сам признался. А девка Палашка - типун ей на язык - потом все на тебя наговаривала.

- Тетка Агафья, - вдруг сказал Митька, - не дядя Федор, я немца поджег.

- Да что ты! Да бог с тобой, соколик! - замахала руками тетка Агафья.

- Я, - повторил Митька.

Ни единого слова не обронил Митька обратной дорогой. Сидел ястребом. За эти годы Митька почти что и забыл про графский дом. Прошло, как сон. И было ли это? Может, и не было.

Дотемна просидел в тот день Митька над обрывом реки. Уставился на воду, смотрел в одну точку. Смотрел - и вставала перед ним та далекая новогодняя ночь. Дым, люди, языки пламени и немец. Бегает немец из угла в угол, бьется в закрытую дверь. А на крылечке стоит Федор, большой, широкоплечий, с дубиной в руке.

А потом Митька увидел другую избу, ту, где актеры жили. Кровать. Свечу, что горела ровным пламенем. Дашу. Смотрит Митька на воду, а Даша, словно живая, перед ним стоит. Стоит и улыбается, как тогда, когда они в первый день свиделись.

Сколько сидел Митька над рекой, неведомо. Только уж стало смеркаться, когда проходил берегом реки Митькин отец. Увидел сына, позвал. А тот не откликается. Подошел Кузьма к нему, положил руку на плечо.

- Митя! - позвал снова.

А Митька ничего не слышит. Сидит как завороженный, все в воду смотрит.

СЧАСТЛИВОГО ТЕБЕ ПУТИ, МИТЬКА!

Пообещал барин откупить Митьку, да позабыл. Вспомнил уже через год, летом. Послал генерал к графу Гущину своего управляющего, а когда тот вернулся, вызвал Митьку.

Шел Митька к господскому дому, а у самого тяжесть какая-то на душе. И небо было серое, и полыхали где-то зарницы, и истошно петухи голосили. А у самого подъезда увидел Митька тележку - точь-в-точь как у немца Неймана была.

"Откуда такая?" - подумал.

- Э, - произнес генерал, когда вошел Митька, - да ты, говорят, смутьян!

- Говорят, в графском имении дом сжег и ихнего управляющего, немца, погубил. Было такое дело? - спрашивает генерал.

- Было, - отвечает Митька.

Генерал поднял брови, с удивлением посмотрел на Митьку, как будто бы впервые видит.

- Э, да ты на самом деле смутьян! Иди сюда. - И повел Митьку в соседнюю комнату.

Вошел Митька - и замер. Смотрит - стоит в комнате солдат, а рядом с ним девка Палашка.

- Он, он! - закричала Палашка. - Ирод, убивец! - бросилась она к Митьке.

Митька - в сторону. А барин его раз - и за руку: "Стой!" Рванулся Митька, а генерал опять: "Стой!" Схватил тогда Митька стул, поднял над головой, закричал:

- Уйди, барин! Уйди - не пожалею!

- Ах, злодей! - взвизгнул генерал, но остановился. А потом как закричит: - Хватай его, вяжи!

Бросились к Митьке солдат и Палашка, а он к окну, только - бемц! звякнули стекла. Распахнулись от удара створки. Выпрыгнул Митька на улицу, прямо во двор, как раз к самым дрожкам. И в это время грянул гром, прошумел грозным раскатом. Вздрогнули кони, забили копытами. Митька - в возок, схватил кнут и полоснул лошадей во всю силу. Те взвились и понеслись к выходу. А ворота закрыты. И вдруг одна створка открылась. Вторую-то уже кони с размаху вынесли сами. Пролетая, увидел Митька кривого Савву.

Выбежали генерал, Палашка и солдат на дорогу, а Митька уже далеко. Только шарахаются из-под колес замешкавшиеся куры да остался у самой дороги раздавленный гусь. Промчались кони через село, перемахнули вброд речку, вынесли на бугор и, поднимая пыль, понеслись полем.

- Утек! - кричала Палашка. - Снова утек.