Когда прошлое становится будущим. Машина времени

В поисках контратайма

— Контратайм, или контрамоция, как его часто называют в фантастической литературе, — гипотеза вполне научная, — рассказывал профессор Геллер, невысокий тучный старичок, вертя в руках очки и избегая смотреть мне в глаза. Судя по всему, он совершенно не понимал, почему вынужден тратить время на такого странного типа, как я, и, если бы не личная просьба Кранца, давно выставил бы меня за дверь.

— А в чем ее суть?

— Понимаете… как бы вам объяснить… — взгляд профессора не оставлял сомнений в том, что он уверен в моих крайне невысоких умственных способностях. — Дело в том, что в ходе наблюдения за соседними галактиками были обнаружены довольно странные аномалии. Складывалось такое впечатление, что время там попросту течет вспять! Это явление и было названо контратаймом.

— Но разве время — не постоянное явление, которое течет в одном направлении во всей Вселенной?

— Молодой человек, вы знакомы с именем Эйнштейн? — Геллер говорил таким тоном, словно я оскорбил его до глубины души.

— Ну да, проходил в школе…

— Проходил в школе! — передразнил меня профессор. Да, не завидую студентам, которым приходится сдавать ему экзамены. — Эйнштейн не случайно придумал свою теорию относительности. Ни время, ни пространство не постоянны. Они меняются. Здесь у них одни характеристики, в других галактиках — другие… Вы наверняка слышали пример с двумя братьями-близнецами, одного из которых отправили на орбиту. Через 50 земных лет одному из них стукнул полтинник, другой еще оставался ребенком. Так не логично ли будет предположить, что время где-то течет в обратном направлении?

— А есть тому доказательства? — поинтересовался я.

— Однозначных — нет… — пожал плечами профессор. — Но доказательств обратного тоже не существует…

— Скажите, а может ли быть контратайм на нашей планете?

— Вообще-то, нет, — ответил Геллер после долгой паузы. — Дело в том, что вся наша планета существует по одним законам. Другое дело, если к нам попадет предмет из другой галактики, где время изначально течет в обратном направлении…

— Что произойдет тогда? Это будет как пленка с обратной перемоткой? Или мощный взрыв?

Профессор медленно покачал головой, глядя мне в глаза. Пауза затянулась, и я уже хотел было открыть рот, когда он произнес:

— Я… некоторое время назад обсчитывал такую возможность… — Геллер начал быстро чертить что-то на лежащем перед ним листке бумаги. — Если расчеты верны… тут, конечно, много неизвестных… То контратайм станет дискретным…

— То есть? — я чувствовал, что совсем близок к разгадке.

— То есть… это как две реки встречаются. Предмет из другой галактики попадает к нам… возникает два направленных в противоположные стороны вектора… Сначала его несет наш поток времени, но чем дальше, тем больше усиливается противоположная тенденция. Это как пружина — чем сильнее растягиваешь, тем сильнее она стремится сжаться. Потом сжимается… предмет отбрасывает назад по нашей оси, вперед по его оси времени… а потом все повторяется. Уловили мою мысль?

Не дав мне ответить, Геллер махнул рукой и сказал:

— Предположим, камень с другой планеты попал к нам 20-го января. Его подхватывает наше время, он переживает 21-е, 22-е, 23-е… а потом его отбрасывает назад, в 16-е. После этого он доживает до 19-го… и его выкидывает в 12-е… — профессор ожесточенно чертил на бумаге график.

— То есть он живет отрезками нашего времени, но только нарезанными и расположенными — в его восприятии — в обратном порядке? — спросил я.

— Точно! — Геллер откинулся назад в кресле, победно глядя на меня.

— А эти участки могут идти внахлест или с разрывами?

— Нет, ни в коем случае. Это противоречит закону сохранения вещества и энергии. Отрезки автоматически нарезаются таким образом, что возникает строгая непрерывность.

Я сидел, разинув рот. Профессор любовался произведенным впечатлением. До тех пор, пока я не задал самый, казалось бы, простой вопрос.

— А есть ли какие-нибудь реальные примеры на нашей планете?

Реакция Геллера была совершенно неожиданной. Он вздрогнул, посмотрел на меня, надел очки, потом снял их и наконец медленно произнес:

— Ганс просил рассказать вам все… Но я не думал, что настолько все… В том-то и дело, что есть!

— Где?!

— В немецкой колонии Катарина в Перу есть одна странная семейка… Впрочем, Кранц все знает, попросите его, он вас туда отправит. Это надо видеть самому…

Катарина

— Я позвоню им, — обещал мне Кранц, стоя у здания аэртопорта. — Если надо — мобилизую еще авторитетных людей…

— Все так сложно? — изумился я.

— Гораздо сложнее, чем вы думаете, — покачал головой Кранц. — Эти наши колонии — место очень закрытое, чужие там не ходят. Даже не все мы — этнические немцы — имеем туда доступ. Я, например, могу попасть в любую колонию, поскольку вырос в одной из них, никогда не терял связи и пользуюсь… эээ… определенным авторитетом после выхода моих книг. Но это не правило, а скорее исключение. Обычно требуется разрешение Германского координационного совета…

— Парламент немецких колоний?

— В общем, да, — кивнул головой Кранц. — Там по одному представителю от каждой. Хотя в конечном счете даже он не может приказывать, а только рекомендовать.

— То есть я могу и не попасть в Катарину?

— Будем надеяться на лучшее, — ответил Кранц, пожав плечами. — Катарина — одна из самых закрытых колоний. Я сам был там всего один раз, и то по делам бизнеса. В общем, меня там знают, но на роль царя и Бога для соотечественников я явно не тяну.

Попрощавшись с Кранцем, я отправился в путь. Честно говоря, я довольно слабо представлял себе, что же это такое — немецкие колонии в Южной Америке. Разумеется, я знал, что возникать они начали примерно в начале XIХ века, когда сюда в поисках новой родины устремился поток эмигрантов из страдавших от перенаселения германских княжеств. Приехав на новое место и осмотревшись, немцы, в отличие от тех, которые эмигрировали в США, не стали вливаться в стройные ряды местного населения. Вместо этого они стали селиться отдельными колониями, вдали от других людей, не пуская к себе никаких чужаков и только с большой неохотой воспринимая местную власть. Властям это, разумеется, очень не нравилось, но было не до того. Латиноамериканские режимы были заняты практически непрерывной борьбой друг против друга — как пауки в банке, — а немецкие подданные не доставляли особенных хлопот и исправно платили налоги. К слову сказать, довольно большие — ведь колонии, старавшиеся захватить лучшие земли, быстро превратились в весьма прибыльные предприятия. Со временем они в значительной степени взяли в свои руки контроль над местной экономикой.

Перебравшись в Новый Свет, эмигранты ну никак не хотели забывать свою родину. Они ревниво поддерживали чистоту крови (лишь в редких случаях немцу разрешалось жениться на местной девушке, а уж брак немки с аргентинцем или перуанцем был чем-то из ряда вон выходящим) и оказались весьма благодатной почвой для нацистских идей, которые начали проникать сюда в 1920-е годы. К слову сказать, Гитлер уделял колониям в Латинской Америке огромное внимание, считая их форпостом для захвата Западного полушария. Колонисты платили ему взаимностью.

После войны многие немцы, так или иначе связанные с нацистами, бежали в Латинскую Америку. Здесь их гостеприимно встретили соотечественники. Местным властям это не нравилось, но помешать они никак не могли — слишком сильны были позиции немцев в экономике, и с ними приходилось считаться. После войны в руки эмигрантов попала значительная часть финансовых ресурсов Третьего рейха. В итоге им удалось создать мощную финансовую империю, настоящую паутину. Тайные финансовые и разведывательные нити протянулись в Ирландию, Австрию, Швецию, Швейцарию, Китай, Гонконг, Тайвань, Германию, Ливан, Египет, Ирак, Иорданию, Иран, Тунис, Турцию, Марокко, Италию и Южную Африку. Во многих традиционных направлениях «теневой экономики» наследники СС уничтожили традиционные мафиозные кланы и полностью контролируют в некоторых регионах, например, торговлю оружием, драгоценными камнями, отмывание денег. Мафия не в состоянии сражаться с ними, потому что на фоне эсэсовцев выглядит, как школьный хулиган на фоне серийных убийц.