Римская диктатура последнего века Республики

Особую сословную группу plebs urbana представляли римские люмпен-пролетарии. Это была беднейшая часть римского городского населения. Долгое время никакой государственной программы, направленной на их обеспечение, не существовало, да и проблемы, видимо, тоже. В 80—50-е гг. Ив. в результате колоссального притока богатств в Рим путем раздачи хлеба и денег, устройства общественных обедов и игр люмпен-пролетариям был обеспечен прожиточный минимум. С конца 50-х гг., судя по ряду признаков (демографический спад, увеличение военных потерь и усиление военного напряжения, сокращение притока продовольствия из провинций), произошло общее ухудшение положения в государстве. Это сделало принятие программы, направленной на обеспечение неимущего римского гражданства, неизбежным. Гракхи первые попытались решить эту проблему (Liv. Per., 58; 60; Plut. Tib. Gr., 9; G. Gr., 5; 6; Vell., II, 2, 3; 6, 3; App. B. C., I, 910; 21; 2324).

Однако реформация Гракхов и биографии самих реформаторов отчетливо продемонстрировали, что, во-первых, римский плебс по материальному положению, социально-политическим претензиям и общественной роли был чрезвычайно неоднороден; интересы plebs urbana и plebs rustuca, римских городских пролетариев и римско-италийских мелких собственников в большинстве случаев не совпадали; во-вторых, самой конфликтной группой плебейского сословия являлись люмпен-пролетарии, недовольные не столько бедностью, сколько отсутствием законно унаследованного места в обществе.

В исследовательской литературе в связи с проблемой римского плебса давно обсуждается вопрос о демократизме римской государственной системы. В общих чертах суть дискуссии представлена Н. Н. Трухиной. Сопоставляя точку зрения Т. Моммзена о доступности власти для любого гражданина и М. Гельцера об аристократическом характере Римской республики, сама Н. Н. Трухина скорее опровергает тезис о демократическом характере римской республиканской системы, хотя и оставляет проблему открытой ^{113}. Похоже, что в последнее время получает развитие точка зрения М. Гельцера, правда, не в столь полной мере. Устанавливается родственная связь большинства «демократических» реформаторов с влиятельными сенаторскими фамилиями ^{114}. Пересматривается вопрос о доле участия плебеев в римской магистратуре ^{115} и социально-политическое значение плебейского трибуната ^{116}. Автор одной из последних работ, посвященных этой проблеме, Г. Морисен ставит под вопрос наличие «демократии» в Риме. Он, анализируя функции contio, законодательство, состав народного собрания и т. п., приходит к выводам, что единое понятие populus Romanus существовало лишь как конституционная концепция, форум был «не большим центром народной жизни», а «миром элиты», а римский народ — это политически бездеятельная и безынициативная толпа ^{117}.

У нас есть достаточно выразительное свидетельство Саллюстия о социально-политической ситуации, сложившейся в Риме к началу I в. (Sail. Hist, amplior. frr., Lep., 37—39). По мнению античного автора, для римских граждан альтернатива свободы или рабства, демократизма или авторитаризма перестала быть актуальной: римский гражданин мог «быть рабом или повелевать, испытывать страх или внушать его — semiundum aut imperitandum, habendus metus est aut faciundus».

Из числа римского гражданства была исключена огромная масса населения — рабы, до начала I в. италийские союзники и провинциалы. В количественном отношении они составляли большинство населения, объединенного imperium Romanum. Точное количество рабов в Риме неизвестно. Но, судя по данным источников, в конце III — начале II в. оно было очень велико ^{118}. В 209 г. из Тарента поступило 30 тыс. (Liv., XXVII, 16, 7), в 204 г. — 8 тыс. из Африки (Liv., XXIX, 29, 3), в 177 г. — около 5,5 тыс. из Истрии (Liv., XLI, 11, 8), в 174 г. — 80 тыс. вместе с убитыми из Сардинии (Liv., XLI, 28, 8), в 167 г. — 150 тыс. из Эпира (Polyb., XXX, 15; Liv., XLV, 34, 5), в 146 г. — 50 тыс. из Карфагена (Арр. Lib., 130). Таким образом, только в результате 2-й и 3-й Пунических войн в Риме оказалось около 300 тыс. рабов, что составило приблизительно 1/3 гражданского населения всей Италии. Процесс этот продолжался и позднее. По подсчетам К. Криста, со времени Ганнибала до Августа число рабов в Италии увеличилось от 600 тыс. до 3 млн ^{119}.

В исследовательской литературе проблемы, связанные с определением социального статуса рабов, решаются очень неоднозначно. В одних исследованиях рабы определены как класс, в других — класс-сословие, в третьих — негражданская страта. В нашей работе мы не будем касаться этого специфического вопроса. Нас интересует более всего один аспект — насколько рабы были интегрированы в римское общество и какую роль они играли в процессе интеграции.

Римские рабы не были гомогенной группой. Они имели самое различное экономическое положение, но их правовой статус маскировал эту разницу: раб был лишен экономических, социальных, политических прав, всего, что определяет личность. Таким образом, формально огромные массы рабов не были интегрированы в римско-италийскую социальную структуру ^{120}. Но практически рабство самым непосредственным образом касалось социально-экономической и даже политической жизни Рима и, на наш взгляд, отрицательно влияло на эволюцию римского общества. Рабовладение было не просто одним из общественно-политических институтов, оно формировало среду, в которой проходила жизнь каждого римлянина. Оно вырабатывало авторитарный стиль управления хозяйством, общественных и семейных отношений, в конечном счете развращало общественную психологию и способствовало формированию идеологии политического абсолютизма.

Римская социальная практика предполагала способ общественной интеграции рабов — прежде всего через систему вольноотпущенничества. Однако она была очень ограниченной. Во-первых, вольноотпущенники не получали полных гражданских прав; во-вторых, находились в зависимости от своего патрона — бывшего хозяина (вплоть до времени Августа государство не вмешивалось в эти отношения). Тем не менее статус вольноотпущенника был чрезвычайно притягательным для рабов. Он открывал им путь в римское гражданское общество. Как правило, отпущенники становились дельцами, торговцами или ростовщиками. Однако многие предпочитали приобрести землю, добиться богатства земледельческим трудом, что позднее могло обеспечить высокое общественное положение их сыновьям. В начале I в. в результате военной реформы, связанной с именем Гая Мария, для вольноотпущенников стала доступна военная служба (Liv. Per., 74). Это также открывало им путь к полноценному статусу римского гражданина.

Между рабством и свободой кроме вольноотпущенничества был еще целый спектр состояний с различным социальным статусом и объемом прав. Это италийские союзники и провинциалы — бесправные перед коллективом римских граждан и каждым римлянином в отдельности. При довольно активных деловых и политических контактах этой группы населения с Римом особенно актуальным становилось достижение ею прав римского гражданства. Вслед за П. А. Брантом и Г. Альфёльди ^{121} мы хотим подчеркнуть, что выдвигаемое италиками и отчасти провинциалами требование равных гражданских прав и развивавшаяся на этом основании борьба не имели социально-политического характера. Суть конфликта составляла в удовлетворении сословных интересов и уравнении сословных возможностей. Таким образом, борьба италиков и провинциалов была отражением противостояния римской общины и формировавшегося территориального государства, выражала развитие державного принципа.