Римская диктатура последнего века Республики

Безусловно, всадники стремились уравновесить влияние знатных сенаторов собственным, закрепить за собой источники богатства и могущества — право на откупа и участие в судах, реализовать политические амбиции — добиться высшей магистратуры. Вопрос о роли всаднического сословия в политических конфликтах эпохи кризиса Римской республики — один из самых сложных в историографии. Многие исследователи, начиная с Т. Моммзена, видят в событиях второй половины II — начала I в. постоянную борьбу всадников и сенаторов либо как столкновение аристократии и деловых кругов, либо как столкновение верхней и нижней части римской элиты ^{107}. Вместе с тем в исследовательской литературе существует и другая точка зрения, в соответствии с которой всадническое сословие не составляло единого политического целого и не являлось противовесом сенату ^{108}. Реформация Гракхов показала, что политическое напряжение между всадниками и сенатской элитой существовало. Но, по нашему мнению, конфликт развивался недолго, примерно до 100 — начала 80-х гг. После Союзнической войны и диктатуры Суллы всадничество, изначально неоднородное по своему социально-экономическому положению и политическим претензиям, еще более утратило сословно-политическое единство и не составляло единой оппозиции сенаторскому сословию. Политический компромисс всадников и сенаторов закрепил принятый в 70 г. закон Аврелия Котты — lex Aurelia. Восстановить содержание этого закона можно по сообщению Светония о том, что во время диктатуры Цезаря была проведена очередная реформа суда, менявшая прежнюю норму. По lex Iulua iudiciaria сохранялись лишь две судебные декурии — сенаторская и всадническая, а третья декурия эрарных трибунов ликвидировалась (Suet. Iul., 41, 2; ср.: Cic. Phil., I, 19; Dio Cass., XLIII, 25). В античной традиции нет прямых указаний на то, что три судебные декурии были созданы по закону Аврелия Котты, но, судя по логике политических событий, это было именно так. Зато Ливии и Плутарх с дословной соответствием говорили о том, что по lex Aurelia «суды были переданы римским всадникам» (Liv. Per., 97; Plut. Pomp., 22). Видимо, они стремились раскрыть суть событий — основной вопрос политической программы всадников был решен.

Большинство римского гражданства составлял плебс — plebs. В результате римских завоеваний в Италии и за пределами Апеннинского полуострова, активной колонизационной политики Римской республики это сословие оказалось рассеянным и значительно ослабленным. Изменение сословной ситуации — оформление привилегий нобилитета и всадничества — существенным образом изменило политическую роль плебса.

В силу основных занятий, материального положения и общественной роли римский плебс не был однородным. Сельский плебс — plebs rustica — являл собой множество мелких и средних земельных собственников, которые всегда стояли на грани разорения и нищеты. Непрерывные римские завоевания сделали этот процесс вполне ощутимым. Отрицательно влияла на материальное положение мелкого и среднего крестьянства значительная продолжительность военных походов. Крестьяне надолго отрывались от своих хозяйств и постепенно утрачивали не только навыки, но и желание трудиться на земле. Безусловно, негативные последствия для крестьянского хозяйства имело разорение Италии в ходе 2-й Пунической войны. Поступление дешевого хлеба из новых провинций, приток денег, рабов и других материальных ценностей в виде военной добычи — все эти явления лишь усиливали экономическое неравенство в римском обществе.

Тезис о массовой пауперизации мелких (и даже средних) римских собственников земли присутствует в исторической литературе со времен Саллюстия (Sail. lug., 41, 7; ср.: Арр. В. С, I, 7) ^{109}. Гракханские реформы были обусловлены кризисом мелкого и среднего землевладения. Свидетельства Аппиана по этому поводу более чем красноречивы (Арр. В. С, I, 9). Реформаторы рубежа II—I вв. (Л. Апулей Сатурнин, М. Ливий Друз Младший) апеллировали отчасти к интересам безземельного и малоземельного римского крестьянства.

Пауперизация крестьянства оказывала негативное влияние на социально-политическую жизнь Римской республики. Для разорившихся крестьян существовала следующая альтернатива. Они имели возможность поправить свое материальное положение, переселившись либо в колонии, либо в город. В первом случае возникавшая римская диаспора оставалась тесно связанной с метрополией, но оказывалась практически отстраненной от участия в политической жизни республики. Во втором случае крестьяне пополняли ряды plebs urbana, чаще всего оказывались на положении клиентов и жили за счет своего гражданского статуса. Они становились доминирующим элементом комиций, но их социально-политические претензии отличались от нужд и запросов той сословной группы, от которой они уже отделились — plebs rustica.

Если крестьянину удавалось сберечь хозяйство, он и в этом случае невольно и бессознательно вынужден был отступать от норм и стиля жизни, продиктованных общинной традицией; в интересах самосохранения пренебрегал идеалами экономической автаркии, переходил к товарному производству. Даже такие ревнители mos maiorum, как Марк Порций Катон Старший, призывали сограждан обогащаться ^{110}.

Другой категорией плебейского сословия был городской плебс — plebs urbana. Ее составляли свободные ремесленники, мелкие торговцы, наемные рабочие и т. п. Важнейшим феноменом общественной жизни Римской республики второй половины II — начала I в. является количественный рост этой сословной группы ^{111}. Социально-политические последствия этого явления имели катастрофический характер. В нашем распоряжении есть замечательный источник, позволяющий делать определенные выводы, — фрагмент из речи Цицерона «В защиту Луция Лициния Мурены» (Cic. Pro Mur., 70—71). Правда, она была произнесена в 63 г., но сам Цицерон подчеркивал, что ведет рассказ о типичной ситуации, обычной для римлян — ео quo semper usi sumus. Названный фрагмент посвящен рассуждению оратора о взаимоотношениях влиятельного римлянина и его свиты, состоявшей из представителей низшего сословия — homines tenues [15]. Цицерон отмечал, что такие незначительные люди надеются получить от влиятельного покровителя все. При этом у них есть одна возможность заслужить милость или отблагодарить за нее: содействовать своему патрону в соискании должности. Чрезвычайно интересно замечание Цицерона о том, что подобные отношения развиваются, несмотря на законодательные запреты и сенатские постановления.

Приведенный фрагмент позволяет сделать ряд несомненных, на наш взгляд, выводов. Во-первых, узкие производственные рамки Рима не могли вместить огромную массу plebs urbana. При таких условиях значительная часть городского плебса вынуждена была вступать в клиентские отношения, что, с одной стороны, развивало социальное иждивенчество, формировало психологию паразитирования и продажности, с другой — ослабляло общинную солидарность, социальный контроль над поведением личности и в конечном счете вело к трансформации полисных устоев. Во-вторых, развитие системы клиентелы способствовало чрезвычайной индивидуализации политически активной личности и в итоге вело к деформации римской политической практики. Эта тенденция проявилась, например, в деятельности П. Корнелия Сципиона Африканского ^{112}.

Наконец, численный рост plebs urbana вел к постепенной дезорганизации народного собрания и ослаблению принципов республиканского демократизма. Зависимость от политических лидеров и развившаяся практика продажи голосов делали социально-политическую позицию комиций неустойчивой и непредсказуемой.