Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.

Именно это последнее обстоятельство послужило тем побудительным мотивом, который поставил 981 г. в центр всех научных споров о характере и смысле польско-русских отношений X в.

При этом следует сказать, что точка зрения огромного большинства польских исследователей XIX — начала XX в., настаивавших на точном смысле слов летописи и опиравшихся на ее буквальную трактовку, представляется достаточно ясной, а основная политическая тенденция вполне очевидной и прозрачной.

В более сложном положении находились русские исследователи вопроса, которым приходилось искать новых путей его разработки, начиная от опытов иначе осмыслить и истолковать летописный текст до попыток выявления в нем более поздних интерполяций, внесенных рукой одного из последующих редакторов древнего летописного свода. Решающим соображением, руководившим ими при этом, было то, что не только в XI—XII вв., но и в X в. комплекс земель, упомянутых под 981 г., представлял собой территорию древних восточнославянских 'племен — хорватов и дулебов5. Для целей настоящего исследования нет необходимости подробно останавливаться на географической характеристике так называемых Червенских городов. В настоящее время можно считать совершенно доказанным, что попытки Н. П. Барсова трактовать все упомянутые летописью под 981 г. земли в качестве единого территориального комплекса несостоятельны. Очевидно, что если и признавать существование определенного комплекса восточнославянских земель, известного по летописным данным, относящимся к событиям XI в. под именем Червенских городов, то комплекс этот был значительно более узким, чем казалось историкам ранее. В него, по-видимому, не входили Белз и Берестье, не говоря уже о Перемышле 6. Зато новейшие археологические исследования не оставляют никакого сомнения в восточнославянском облике материальной культуры древнего Червеня и его области7.

Именно восточнославянский этнический характер Червеня и Перемышля дал основание исследователям считать, что в сообщении 981 г. они названы “ляшскими” не в этнографическом смысле, а по признаку их политической принадлежности.

Уже Н. М. Карамзин, исходивший, очевидно, из такой точки зрения, попытался в связи с этим объяснить летописное сообщение 981 г. приблизительно следующим образом: хорваты и дулебы, населявшие территорию, позднее известную, по его мнению, под именем Червенских

городов, были покорены еще во времена Олега. Летописное сообщение 907 г., указывающее на участие хорватов и дулебов в походе Олега на Константинополь, является при этом основным аргументом автора8. Позднее, по мнению Карамзина, при Ярополке Русь потеряла эти свои западные владения, и они отошли к Польше9. И лишь затем последовали события 981 г.

Помимо того, что сама по себе ссылка на сообщение летописи об участии хорватов и дулебов в походе Олега 907 г. не является доказательной, о чем придется еще говорить несколько ниже, следует особенно подчеркнуть другое обстоятельство. До середины X в., точнее до того момента, пока киевскому владыке не удалось прочно подчинить своей власти княжество древлян, разумеется, ни о каком польско-русском конфликте из-за Червеня или Перемышля не могло быть и речи 10. А это означает, что отпадает весьма важная, существеннейшая основа для сделанного Н. М. Карамзиным построения.

Тем не менее его, хотя и неудачная, но все же самостоятельная попытка объяснить странное известие 981 г. на основании сопоставления данных самой летописи, представляет известный интерес, а в развитии историографии вопроса сыграла определенную и довольно значительную роль.

В дальнейшем основные положения Н. М. Карамзина были развиты в работах двух крупнейших русских исследователей— С. М. Соловьева11 и И. Линниченко12. Однако останавливаться на них более подробно не представляется необходимым.

Более важным кажется остановиться на довольно любопытной гипотезе А. В. Лонгинова — автора одного из лучших исследований о Червенских городах13,— с помощью которой он попытался объяснить сообщение 981 г.

Исходя из того, что названные русским летописцем в тексте под 981 г. земли этнографически не могли в то время принадлежать к области ляшского племени, он предложил разделить текст источника следующим образом: Владимир пошел к ляхам и занял “грады их” — это один поход Владимира в 981 г. Второй самостоятельный поход был направлен против городов Перемышля, Чер-веня и др.14 В летописном сообщении сведения об этих двух походах были соединены вместе, в результате чего возникло путаное и неправдоподобное сообщение 981 г.

Однако, как это легко заметить с первого взгляда, построение А. В. Лонгинова чрезвычайно искусственно. Произведенное им членение текста логически полностью искажает его прямой смысл, а текстуально к тому же совершенно не доказано да и, пожалуй, недоказуемо. Автор как-то полностью упускает из вида, что Перемышль и Червен упомянуты в летописи, во всяком случае, судя по сохранившемуся тексту, лишь для того, чтобы расшифровать более общее понятие “грады их”, т. е. ляхов.

Вместе с тем, однако, автору нельзя отказать в целом ряде чрезвычайно интересных и заслуживающих внима-ния конкретных наблюдений. В частности, серьезный интерес вызывает к себе тот основной вывод, к которому приходит А. В. Лонгинов после подробного и систематического разбора всех сведений, относящихся к истории Червонной Руси X в.

Концепция его в двух словах заключается в том, что до 981 г. на этой территории существовали самостоятельные племенные княжества, бывшие независимыми как от Польши, так и от Руси 15.

Не меньшего, если не еще большего интереса заслуживает попытка другого русского ученого — Е. Крыжа-новского разобраться в вопросе польско-русских отношений второй половины X в. Исходным пунктом для его рассуждений послужил тезис о принадлежности Кракова к территории Древнечешского государства с половины X столетия, тезис, ставший фактически неопровержимым после детального изучения “Записки” Ибрагима ибн Якуба о славянах, а также таких источников, как документ “Dagome iudex” и так называемая учредительная грамота Пражского епископства 1086 г. Анализу этих документов будет посвящен особый раздел в следующей главе настоящего исследования. В данной связи важно только отметить, что вопрос о принадлежности Кракова и Краковской земли к территории Чешского княжества в 80-х — начале 90-х годов X в. не вызывает сейчас возражений ни со стороны польских, ни со стороны чехословацких и советских исследователей16.

Опираясь на такое представление о границах Древ-непольского государства в середине и во второй половине X в. и указывая, помимо всего прочего, на непонятный факт, как мог Мешко I совершенно не прореагировать на потерю столь важных областей, как территория Червенских городов, автор пришел к категорическому отрицанию летописного известия 981 г. Для него совершенно ясно, что Владимир не вел тогда никакой войны из-за Перемышля и Червеня с поляками17.

Несмотря на всю справедливость основных положений исследователя, работу, произведенную им, нельзя признать законченной. До тех пор, пока не будет получено объяснения, каким образом оказалось очевидно несостоятельное сообщение 981 г. в составе русского летописного свода, с точки зрения источниковеда вопрос все еще должен оставаться открытым, не может считаться вполне доказанным.

Излагаемая ниже гипотеза нашего знаменитого исследователя древнерусского летописания А. А. Шахматова представляется поэтому как бы логическим развитием и завершением линии исследований, начатых в русской дореволюционной историографии Е. Крыжановским.

Помещая известие 981 г. в своей реконструкции древнейшего летописного свода 18, А. А. Шахматов исходил из следующих соображений: текст летописи, стоящий под 981 г., основан на припоминаниях, связанных с событиями 1018 г. (захват Червенских городов Болеславом Храбрым) и 1031 г. (поход Ярослава и Мстислава, закончившийся обратным присоединением этих городов к Руси). Кроме того, по мнению А. А. Шахматова, в пользу сделанного им наблюдения говорит и не случайное число 50, отделяющее одно известие от другого: 981 —1031 гг. Нужно сказать, однако, что такое решение вопроса, согласно которому известие 981 г. в том виде, как оно дошло до нас, представляет собой текст, возникший лишь на основе припоминаний, не представляется в достаточной мере убедительным. Во-первых, нет никаких основа-ний придавать какое-то исключительное значение числу 50, отделяющему 981 г. от 1031 г. Подобное явление вполне могло быть и совершенно случайным. Во-вторых, известие “Повести временных лет” под 992 г. — “Иде (Володимер) на хорваты”19,— которое сам А. А. Шахматов20 помещает в свою реконструкцию так называемого Древнейшего свода и древность которого доказывается присутствием его под 993 г. в составе Новгородской Первой летописи21, избавляет, кажется, от необходимости связывать припоминания о завоеваниях Владимира, навеянные событиями 1031 г., только с ничем не знаменательным 981 г. С еще большим успехом, чем под 981 г., позднейший сводчик мог бы поместить свои припоминания под 992 (993) г. или под любыми другими до и после этого времени остававшимися пустыми, т. е. лишенными известий, годами летописного текста, тем более, что известие 992 (993) г. касалось части территории, названной в известии 981 г. И, наконец, последнее соображение. Присутствие под тем же 981 г. упоминания в лето-писи о походе Владимира на вятичей, разумеется, никак не связанного с борьбой из-за Червеня или Перемышля, определенно не согласовывается с основным тезисом А. А. Шахматова, что известие 981 г. было основано в Древнейшем своде на одних припоминаниях. В таком случае поход на вятичей был бы отнесен, по-видимому, на какой-либо иной год, тем более, что уже в следующем, 982 г., летопись вновь сообщает о походе на вятичей.