История русской армии. Том первый

Наши армии тянулись по одной дороге — впереди армия Багратиона, а за нею 1-я армия Барклая-де-Толли. 9 (21) августа 2-я армия была у Дорогобужа, а 1-я — в восьми верстах от него, у Умолья, где и простояла два дня.

Движение было крайне трудным. Из-за продолжительной жары и засухи остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались, болота пересохли, лошади и скот издыхали, не находя корма на сожженных солнцем лугах. Наши армии находили кое-какие запасы, но для армии Наполеона не оставалось ничего; в особенности страдала кавалерия, которую вели скученно, и дальних фуражировок производить было нельзя.

Остановившись у Умолья, Барклай-де-Толли уже склонялся дать генеральное сражение, уступая общественному мнению, хотя и знал о неготовности резервов. Он писал Растопчину, прося его ускорить выставление московских военных сил на подкрепление армии, писал Витгенштейну и Милорадовичу, прося последнего из Калуги, Можайска и Волоколамска спешить к Вязьме, где составить резерв армии; убеждал и Тормасова открыть решительные действия в тылу неприятеля. Казалось, сражение назревало, и Багратион пришел со своей армией из Дорогобужа и пристроился к 1-й, став на ее левом фланге. Но вскоре нерешительность опять охватила Барклая, и он донес государю: «Имея перед собою превосходного неприятеля, я буду вместе с князем Багратионом стараться избегать генерального сражения. Однако же мы в таком положении, что сомневаюсь в этом успеть, но надеюсь на Бога, на справедливость нашего дела и храбрость наших войск».

Движение вице-короля, угрожавшее обходом по правому флангу позиции у Умолья, побудило Барклая-де-Толли не принимать на ней сражения и ночью с 11 на 12 августа отступить к Дорогобужу, где, по смотру местности, позиция была найдена слишком тесной. Боязнь быть обойденным с обоих флангов заставила снова отступать. 14 (26) августа наши армии были в Семлеве. Отсюда послали генерал-квартирмейстера Толя выбрать и укрепить под Вязьмой позицию на 20–25 тысяч человек, «дабы, имея сей город в нашей власти, армии могли бы в то же время действовать наступательно». В укрепленном лагере под Вязьмой думали оставить Милорадовича, скорого прибытия которого туда ожидали. В донесении государю Барклай-де-Толли пишет: «Итак, вот минута, где наше наступление должно начаться».

Толь донес, что под Вязьмой удобной позиции нет; все места лесисты, горы покрыты кустами, а верстах в десяти за Вязьмой, по большой Московской дороге, есть довольно выгодная позиция, которую и следует укрепить.

15 (27) августа обе армии соединились при Вязьме; арьергард вступил в кровопролитный бой на р. Осме. Наполеону крайне хотелось начать генеральное сражение, так как с каждым днем народная война разгоралась все сильнее. Города и селения в районе движения войск доставались французам сожженными; горели и волости в округе верст на двадцать, куда забирались французские фуражиры и толпы мародеров, число которых ежедневно увеличивалось из-за недостатка продовольствия.

16 (28) августа наши армии отошли к Федоровскому, намереваясь на следующий день отойти к Цареву Займищу, где была найдена позиция.

Мюрат сильно теснил наш арьергард у Вязьмы. Вместо Платова арьергардом командовал Коновницын. При отступлении нашего арьергарда Вязьма была зажжена, так что неприятельская артиллерия не могла пройти через город, а пошла в обход, вместе с пехотой и конницей. На позиции за Вязьмой Коновницын продержался еще несколько часов, к вечеру же отступил и остановился в 18 верстах впереди Царева Займища.

Хотя при отступлении от Смоленска наш арьергард постоянно отбивал все атаки противника и мы не потеряли ни одного орудия, но желание дать генеральное сражение росло и в обществе, и в армии. Помыслы и молитвы всех устремлены были к одному: окончить ненавистное отступление, которое вело врагов к самому сердцу России.

17 (29) августа при Царевом Займище Барклай-де-Толли решился, по-видимому, на генеральное сражение и доносил государю: «Здесь стал я с обеими армиями в позиции и решился ожидать атаки неприятельской».

Снова начали строить укрепления и готовиться к сражению, но войска уже не верили в возможность боя. «Опять прикажут отступать!» — было на уме у всех. Всякая надежда на решимость Барклая-де-Толли пропала; разногласия же его во взглядах с Багратионом совершенно обострили их взаимные отношения. Но вскоре все воспрянули духом, получив известие о назначении общего главнокомандующего князя Михаила Илларионовича Кутузова, который и прибыл к армии в Царево Займище.

Назначение Кутузова главнокомандующим. Славный сподвижник Суворова, недавно блестяще окончивший войну с Турцией, 29 июля возведенный в княжеское достоинство с титулом светлейшего, Кутузов был тем, на кого с верой и надеждой смотрела вся тогдашняя Россия. Чрезвычайный комитет [83], которому государь поручил выбрать главнокомандующего всеми армиями, единогласно избрал Кутузова. 8 (20) августа государь объявил ему об этом назначении.

^{Светлейший князь Смоленский генерал-фельдмаршал М. И. Голенищев-Кутузов}

Император Александр не доверял ни военным способностям, ни личным свойствам Кутузова. Вверяя ему судьбу России, государь превозмог в себе предубеждение против него и сделал уступку общественному мнению. Глас народный на этот раз оказался гласом Божьим. Назначение Кутузова было встречено с восторгом во всей России; даже недоброжелатели полководца сознавали, что никто не мог бы заменить его в то время, когда Наполеон неудержимо двигался к сердцу России.

Наполеон, отлично знавший Кутузова еще со времен войны 1805 г., назвал его «le vieux renard du Nord». «Постараюсь доказать великому полководцу, что он прав», — заметил Кутузов, когда ему сделался известным этот отзыв.

11 августа князь Кутузов выехал из Петербурга в армию. В Ижоре он встретил курьера с донесением о занятии французами Смоленска. «Ключ к Москве взят!» — с горечью воскликнул старый полководец. Весь переезд его к армии имел вид непрерывного торжественного шествия; толпы жителей городов и селений ждали его проезда, становились на колени, желали ему счастливого пути и восклицали: «Спаси нас, побей супостата!»

17 (29) августа Кутузов прибыл в Царево Займище на позицию, избранную Барклаем для решительного боя. Поздоровавшись с почетным караулом и оглядев солдат, он воскликнул: «Можно ли все отступать с такими молодцами?!» Эти слова быстро разнеслись по армии, и тотчас же родилась поговорка: «Приехал Кутузов бить французов». Тем не менее, признав местность невыгодной для сражения и желая сблизиться с приближавшимися подкреплениями, Кутузов приказал продолжать прерванное Барклаем отступление, чтобы на первой же выгодной позиции вступить в битву, которой желали войска и народ.

Кутузов внутренне сочувствовал идее Барклая — пока уклоняться от генерального сражения, но сознавал, что необходимо удовлетворить желание общества, требовавшего вступления в бой. Бородинская битва не оправдывалась общим стратегическим положением армии — это была искупительная жертва, приносимая в защиту первопрестольной столицы.

Бородинское сражение

19 (31) августа армия Кутузова выступила из Царева Займища, в тот же день прошла через Гжатск и ночевала при деревне Ивашковой; арьергардом командовал Коновницын; 20-го ночлег был в Дурыкине, 21-го — у Колоцкого монастыря и 22-го у с. Бородино. Во время этих маршей к армии присоединились резервы Милорадовича, которому приказано было вступить в командование 2-м и 4-м корпусами. Под Бородином была выбрана позиция для боя, которую 22-го числа Кутузов лично объехал и одобрил.